КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы

Твой Ежов».

Чекистская верхушка менялась так быстро, что низовой аппарат госбезопасности едва успевал следить за переменами в руководстве.

Иван Михайлович Гронский, уже упоминавшийся на этих страницах, был арестован 30 июня 1938 года.

Он вспоминает, как во время допроса кто-то зашел в кабинет, и следователь вскочил.

– Кто у вас?

– Гронский Иван Михайлович.

Человек подошел к арестованному вплотную:

– Ну что, Иван, пишешь?

Гронский пригляделся – Ежов. Они познакомились в начале 30-х. Ежов запомнился ему как человек невысокой культуры. Был он небольшого роста, худой. На щеках – постоянный болезненный румянец, из-за которого старые чекисты называли его «чахоточным Вельзевулом».

– Не пишу и не собираюсь писать, – ответил Гронский.

– А я тебе очень советую писать!

– Мало ли что ты мне советуешь! Объективно, ты, Николай, делаешь контрреволюционное дело, и партия тебе этого никогда не простит.

Ежов начал кричать. Гронский его перебил:

– Ну что ты шумишь? Неужели ты не понимаешь, что исполнителей убирают, и вслед за нами ты пойдешь в тюрьму.

Ежов буквально выбежал из кабинета. Следователь покачал головой:

– Иван Михайлович, вы подписали себе смертный приговор!

Но Ежов, по словам Гронского, не обиделся и даже прислал старому знакомому папирос. Возможно, в реальности Гронский все же не беседовал с наркомом так резко…

Через несколько месяцев очередной следователь выколачивал из Гронского показания, ставя ему в вину документы со штампом «секретно», которые у него нашли при обыске.

Гронский решил прибегнуть к последнему аргументу:

– Да что ты ко мне пристаешь? Возьми телефон, позвони Николаю. Он тебе скажет, что я имел право хранить документ любой секретности.

– Кто такой Николай?

– Твой нарком – Ежов.

– Он такая же сволочь, как и ты!

– Как-как? Значит, и он арестован?

Следователь осекся и нажал кнопку:

– Увести!

ПАЦИЕНТ № 1

Ежов болел – у него был туберкулез, псориаз. Когда его поместили в тюремную больницу, там он значился не под своей фамилией: писали «пациент № 1». Бывшего министра госбезопасности Виктора Семеновича Абакумова в тюремной больнице тоже будут именовать примерно так же – «арестованный № 15».

Ежова обвиняли в «изменческих, шпионских взглядах, связях с польской и германской разведками и враждебными СССР правящими кругами Польши, Германии, Англии и Японии», в заговоре, подготовке государственного переворота, намеченного на 7 ноября 1938 года, в подрывной работе.

Ежов признал, что германская разведка завербовала его в 1930 году: «Прикрываясь личиной партийности, я многие годы обманывал и двурушничал, вел ожесточенную и скрытую борьбу против партии и советского народа».

Он признал, что все начальники лагерей – контрреволюционные элементы. Рассказывал о преступной деятельности двух маршалов – инспектора кавалерии РККА Семена Михайловича Буденного и начальника генерального штаба Бориса Михайловича Шапошникова, а также народного комиссара иностранных дел Максима Максимовича Литвинова и заявил о том, что Прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский связан с враждебными элементами.

Это означало, что чекисты и на этих людей подбирали материалы. Сеть закидывалась очень широко – практически на всех сколько-нибудь заметных в стране людей. И как только Сталин проявлял интерес, нужное дело клали ему на стол.

Но эти материалы в ход не пошли, все остались на свободе. Почему Сталин одних помиловал, а других казнил, понять невозможно.

Ежов признал, что готовил теракты против вождя – собирались стрелять в Сталина во время банкета или во время просмотра кинофильма.

Словом, Ежов признавался во всем: «Я не отрицаю, что пьянствовал… Часто заезжал к одному из приятелей на квартиру с девочкой и там ночевал».

Обвинили его и по статье 154-а в мужеложстве, совершенном с применением насилия или с использованием зависимого положения потерпевшего. Но в приговоре эта статья не значилась. Сам Ежов признал свое «морально-бытовое разложение»: «Речь идет о моем давнем пороке педерастии». Рассказал, что «взаимоактивные связи» начались у него с молодости.

Гонения на гомосексуалистов в Советском Союзе и в Германии начались почти одновременно.

Российские историки обнаружили датированную 13 декабря 1933 года докладную записку Сталину заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоды:

«Ликвидируя за последнее время объединение педерастов в Москве и Ленинграде, ОГПУ установило существование салонов и притонов, где устраивались оргии…

Педерасты занимались вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев…

Закона, по которому можно было бы преследовать педерастов в уголовном порядке, у нас нет… Полагал бы необходимым издать соответствующий закон об уголовной ответственности за педерастию».

Закон приняли, причем гомосексуалистов судили во внесудебном порядке как политических преступников.

Постановление о привлечении Ежова к уголовной ответственности подписал старший следователь следственной части НКВД старший лейтенант госбезопасности Василий Тимофеевич Сергиенко.

В органах госбезопасности Сергиенко начинал фельдъегерем, перед этим работал в Харькове заведующим магазином при спирто-водочном заводе. За девять лет из фельдъегерей он дошел до сотрудника центрального аппарата НКВД и в 1939 году стал начальником следственной части Главного управления госбезопасности НКВД.

После дела Ежова его командировали в Киев заместителем наркома внутренних дел Украины. В начале 1941-го назначили наркомом. По словам Хрущева, это был «оборотистый человек». Сергиенко поспешил доложить в Москву, что Хрущев намерен сдать Киев, не хочет оборонять город. Сталин обвинил Хрущева и командование Юго-Западного фронта в трусости.

После войны всплыли весьма неприятные для наркома факты. Когда немцы подходили к Киеву, Сергиенко, как говорится в документах, «проявил «растерянность и трусость». Попав в окружение, сказал подчиненным:

– Я вам теперь не нарком, делайте что хотите.

В результате 800 человек из аппарата республиканского наркомата либо попали в плен, либо погибли. Сам он некоторое время жил в оккупированном Харькове, потом все-таки перешел линию фронта. В 1946 году Сергиенко перевели в ГУЛАГ и отправили начальником одного из лагерей, где он создал из заключенных оркестр и услаждал себя музыкой. В 1954 году его уволили и лишили генеральского звания.

ПРИГОВОР ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ

Накануне суда в Сухановскую тюрьму приехал Берия и о чем-то говорил с Ежовым. О чем? Вероятно, Лаврентий Павлович проводил с арестованными те же беседы, что вел еще недавно сам Ежов: объяснял, что надо признаваться в своей вине, тогда появится шанс на снисхождение. Так это было или не так, спросить уже некого, поскольку расстреляли и Ежова, и Берию.