Он старым был давно, ещё тогда,
Когда война резцом своим суровым
На стенах не оставила следа.
Наш старый двор. Каким он был огромным.
Какие страсти бушевали в нём…
Неужто на камнях его неровных
Резвилось детство раннее моё?
И старый парк заброшенный и грустный.
Ведь он сиял и радовал тогда.
А нынче здесь обыденно и пусто,
И сердце не влечёт меня сюда.
На улицах народ – чужие люди.
И ловит слух нездешние слова.
В Одессе так тепло уже не будет.
Останутся лишь притчи да молва.
И я спешу скорей спуститься к морю.
Ведь море все печали утолит,
Вернёт надежду и утопит горе.
Ведь море не осудит и простит.
И на скале, на солнце разогретой,
Стою, склонившись к ласковой волне.
И слышу голос мира и привета:
Родное море помнит обо мне!
Мужское счастье
"Ты счастлив, друг? – жена меня спросила.
И бороду смущённо теребя,
Шепнул я: "Да! Ведь ты меня любила
И ныне любишь больше, чем себя"!
Размышления под большим деревом в Гамбурге
Ты секвойя, или не секвойя? -
Дерево я спрашиваю в парке.-
Ты, возможно, что-нибудь другое,
Может быть из стран далёких, жарких? -
Почему? А сразу не ответишь.
Думаю – тоска по дальним странам,
По краям непройденным на свете
Так звучит в моём вопросе странном.
В Сити-парке, в Гамбурге огромном,
Стоя под зелёным великаном,
Уходящим ввысь в молчанье томном
Над наивно плещущим фонтаном,
В добром мире празднично-зелёном,
Где дубам и клёнам по два века,
Я познал, годами опалённый,
Жалкость и величье человека.
Тех, кто создал этот парк прекрасный
Нет давным-давно на белом свете.
В толще светлых дней и дней ужасных
Скрыты внуки, правнуки и дети.
Но деревья в вековой разлуке