Эдгар По. Идеальный текст и тайная история

Теперь она озадачена. Цель достигнута.

– Да никак… Как гипотеза вполне подходит, но доказать невозможно. Идти в этом направлении уже нет смысла.

– Почему? Не проще ли заняться изучением мертвых языков, чем шарить впотьмах, наудачу?

– Уже нет, не проще.

– Почему?

Вот заладила…

– Потому, – внушительно сказал я. – У меня есть предчувствие. Я ищу уже где-то близко, чувствую это буквально кожей. Еще год, два и – дело в шляпе.

– Врешь ты все, – промолвила опекунша.

Не очень уверено, надо сказать. Значит – моя взяла. Еще бы пару дней ее поводить за нос, и больше не надо. Не потребуется.

– Клянусь! – воскликнул я.

– Ладно, увидим. Но учти, хитрый старикашка, если ты меня обманываешь…

– Тогда…?

– Я поутру вывешу твой труп на стене замка.

– О!

– Вот так-то. Трепещи.

После этого моя коляска покатилась дальше. Только я-то знал, что минут через пять очаровательная сиделка вновь начнет задавать вопросы. А избежать их можно лишь занявшись работой.

Причем для этого не нужно, как в старые, добрые времена, наливать чернила в чернильницу и точить перья. Достаточно клавиапульта. Это плоский прямоугольный предмет толщиной с журнал и на нем в несколько рядов расположены кнопки с буквами. Он лежит у меня на коленях и в данный момент включен, о чем сообщает зелененький огонек в его правом, верхнем углу. Я нажимаю клавиши, буквы складываются в слова, и в памяти клавиапульта возникает текст. Если к нему подсоединить предмет под названием экран, являющийся чем-то вроде все время обновляемой грифельной доски, то текст этот станет возможно увидеть, а с помощью приспособления именуемого принт, его можно перенести на бумагу. Мне в них нужды нет. Я и так помню, что печатаю. Мою память время не тронуло. Может быть, это дар таинственной истории?

Да, чуть не забыл. Память клавиапульта не очень велика. Поэтому все, хранящееся на ней, через небольшие промежутки времени стирается, но перед этим переносится с помощью какой-то хитрой системы на большой накопитель информации. Для того чтобы его заполнить под завязку, мне понадобится еще лет двести кропотливого труда. Их у меня, конечно, нет. Между прочим, накопитель этот находится в изголовье моего кресла и спрятан очень хорошо. О его существовании знает только Мэри. Представляю, как она удивится, обнаружив, что с сегодняшнего дня я писал не обычную белиберду, а отчет обо всем со мной происходившем.

Зачем? Затем, что мой труд практически закончен, а как попало щелкать по клавишам я не желаю. Написать фантастический рассказ? Не вижу смысла. Значит, остается только рассказывать историю. Не ту, последнюю, которую я закончил более ста лет назад, для того чтобы дальше заниматься лишь поисками путей создания идеального текста, а эту, не придуманную, пока не имеющую конца.

И еще одну вещь следует сказать, прежде чем я продолжу описание нашего путешествия. Вот сейчас я осознал ее, как мне кажется, более или менее четко. То, насколько я уже не принадлежу этому миру. Десятки лет, проведенных на собственном острове, в построенном по собственному проекту замке, в обществе всего нескольких слуг, сделали мою адаптацию к окружающему миру невозможной. В нем слишком многое изменилось.

А раз так, то следует ли пытаться узнать, как называется машина, усеянная разноцветными огоньками, как раз сейчас ползущая нам навстречу? Кажется, она моет пол? Может быть, более ничего знать о ней с меня не требуется? Причем, если принять это принцип, то прожить оставшееся мне время в мире штуковин, неизвестных машинок и… гм… разных приспособлений, совсем не трудно.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила хранительница моего тела. – А то как-то подозрительно притих.

– Хорошо, – сообщил я. – Просто превосходно.

Забавно, она и в самом деле обо мне беспокоится. Или это всего лишь боязнь потерять возможность проникнуть в тайну? А может, это я стал параноиком? За более чем сто пятьдесят лет – немудрено.

– О чем думаешь?

Я ответил правду. Почему бы ради разнообразия ее не сказать?

– О том, что я живу в мире, в котором нет никого, с кем я мог хотя бы случайно столкнуться в молодости. Все мое поколение вымерло.

– О! Наверное, это тяжело осознавать? Или тебя радует, что ты такой везучий?

Нет у меня мгновенного ответа на такой казуистический вопрос. И значит, остается лишь пожать плечами.

Коридор космопорта, по которому меня везли, раздвоился словно язык змеи. Моей сиделке более понравилось правое ответвление.

Что ж, капитан у этого корабля, штурман и рулевой – она. Я лишь пассажир. Мое дело подчиняться. Ах да, мне еще надлежит шлепать по клавишам, стучать, словно зайчик по барабанчику, создавать видимость, будто я ищу уже найденное.

И что это там за толпа впереди? Уж не адские ли создания, встречи с которыми я всю жизнь боялся? Выследили, значит? Ну, сейчас начнется…

А они уже бежали ко мне и оказавшийся первым, как я понимаю, самый расторопный и наглый, кричал:

– Мистер Эдгар По, мистер бессмертный затворник! Надеюсь, вы не откажетесь сообщить нашим читателям цель вашего полета?! Они сгорают от желания ее знать!

2

Тишина, покой и чистота. Меня только что помыли, и это стоило немалых трудов. Я же развлекал Мэри разговорами, что сиделку вполне устраивало. По крайней мере пытаться выведать мою роковую тайну она не прекращала. Знали бы распускающие обо мне слухи, насколько реальность фантастичнее бредней, порождаемых их чахлым воображением…

Меня беспокоит мысль, что времени осталось мало и, значит, Мэри следует хоть немного просветить. Возможно, она окажется следующей, отправившейся по моему пути. Причем, уверен, если ее сейчас спросить, то моя прекрасная собеседница не задумываясь ответит, что готова ради этого на любой подвиг. Она совершенно не представляет, каково жить в немощном, уродливом теле дополнительных сто лет. Стало быть, следует ее предупредить хотя бы во имя гуманности. И не только о неудобствах слишком долгой жизни. К примеру, мне еще неизвестно, чем все закончится. Я даже не знаю, какие слова скажу в тот, самый главный момент, что пожелаю. Не спорю, у меня было время подумать, найти лучший вариант. Чем я и занимался лет до ста. А потом – перестал, сообразив, насколько это несерьезно.