Занимательное любвоведение. Повести и рассказы

В Москве они сняли однокомнатную квартиру в Раменках. Со школой Табакова у Мани ничего не получилось: выяснилось, что в неё принимают учеников не старше пятнадцати лет, а Мане было уже семнадцать. Маня, впрочем, не особо горевала. Гриня предоставил ей свой бумажник в полное распоряжение, она купила себе кое-что из модной одежды, сделала пирсинг пупка и отчаянно зажигала на самых крутых дискотеках и в самых популярных ночных клубах. Где бы они ни появлялись, Маня сразу оказывалась в центре внимания: мужчины смотрели на неё и переводили взгляд на Гриню, оценивая свои шансы, дамы шептались о том, как она дурно одета и вульгарно себя ведёт.

Домой они возвращались обычно под утро и покидали постель далеко уже за полдень. Гриня до встречи с Маней был девственником, и его слегка обескуражило, что он не нашел подобного качества у Мани. Она рассказала ему трогательную историю про один единственный эпизод, в котором фигурировал архангельский мальчик, призванный в армию. Они собирались пожениться после его возвращения, но мальчика убили в Чечне.

Вопреки заявленной скромности опыта, в постели Маня выказывала завидную сноровку и безудержный креатив, и первое время Гриня, не догоняя, часто терялся и конфузился, что весьма забавляло и трогало Маню.

Между тем, финансы уже готовились к исполнению романсов. Почти два месяца Гриня не сообщал о себе ничего ни отцу, ни брату, поэтому о том, чтобы просить помощи у них, нечего было и думать, и Гриня, оставив былые мысли о поступлении в МГУ, занялся поиском работы. Он просматривал объявления в газетах, звонил, ездил на собеседования, но там, куда его соглашались взять, зарплаты не хватало бы даже на оплату жилья. Маню истощение кошелька, казалось, нисколько не беспокоило. Она говорила, что, в крайнем случае, им поможет её брат, который служит офицером где-то в Подмосковье. Надо только узнать его адрес. Гриня отвечал, что он, слава Богу, не калека, чтобы быть на содержании у кого-либо.

Спустя некоторое время, Гриня стал замечать, что у Мани появились новые наряды и украшения, да и её расходы на развлечения не только не сократились, а, наоборот, увеличились. И ещё: порой при звонках на свой мобильный она стала уходить от него в ванную комнату… На его полушутливые расспросы Маня отвечала, что ничего интересного нет для него в дамских разговорах. Вероятно, решил Гриня, она всё-таки стала получать помощь от брата, но скрывает это, щадя Гринино самолюбие.

Однажды, возвращаясь с очередного собеседования, Гриня, не доходя квартал до дома, где они жили, неожиданно увидел Маню, выходящую из большого джипа с тонированными стёклами. Она послала кому-то, сидящему внутри, воздушный поцелуй и, цокая каблучками, направилась в сторону дома. Гриня остановился, как будто поражённый молнией, потом развернулся и пошёл в обратную сторону. Ноги привели его в соседний парк. Бродя потерянно по тропинкам и аллеям, он предавался самым мрачным размышлениям. Вначале он хотел с отчаяния утопиться в парковом пруду, потом решил, что лучше вернуться домой, задушить коварную изменщицу, а самому выброситься из окна… У него не укладывалось в голове, как она могла изменить ему! Ему, любящему её с такой невозможной силой, готовому за неё отдать свою жизнь… Ему, порвавшему ради неё с самым святым, что у него было – со своей семьёй… Ещё утром она так ласкала его и говорила ему о своей любви!.. О, подлая, подлая развратница и лгунья!..

Уже совсем стемнело, когда Гриня немного успокоился и думы его стали приобретать другое направление. С чего он решил, что Маня ему не верна? Может быть, в машине сидела какая-нибудь её подруга по дискотеке или фитнес-клубу? А скорей всего, это был её брат, получение денег от которого Маня так скрывает от Грини… Он тут бродит, как ненормальный, по кустам, а она сидит дома, беспокоится, что его долго нет, выглядывает в окна… Гриня решил ни о чём пока не расспрашивать Маню. Он уверил себя, что рано или поздно она сама расскажет ему обо всём.

Маня встретила его с заплаканными глазами, с упрёками за позднее возвращение, и у Грини исчезли последние сомнения в её верности. За ужином Маню не покидала печаль, и Гриня нет-нет да и ловил на себе её какой-то особенный взгляд. Гриня решил, что это проявляются остатки пережитого волнения, вызванного его долгим отсутствием.

Вдруг в дверь позвонили, и Гриня пошел открывать. При этом он заметил, что Маня поспешно вышла из-за стола и заперлась в ванной комнате. Гриня отворил дверь и увидел трех дюжих мужчин, в одном из которых он узнал охранника своего отца. Они, не говоря ни слова, оттеснили Гриню и прошли в квартиру, затем быстро нашли Гринины документы, и, не дав ему опомниться, силой вывели на улицу. В машине, стоявшей у подъезда, сидел Гринин брат.

«Извини, Гриня! – сказал он. – Так будет лучше для всех, а для тебя – в первую очередь!»

***

Утром следующего дня Гриня предстал в Гатчине перед отцом. Отца переполняли гнев и возмущение. Он яростно говорил о Гринином эгоизме и бессердечии, о том, как они с братом волновались, не имея о нём никаких известий, о том, что ради уличной девки Гриня предал интересы семьи и готов сгубить себе жизнь…

«Она не уличная девка! – крикнул Гриня. – Это моя девушка, и я её люблю так же, как ты когда-то любил мою мать!»

«Как ты смеешь ставить свою мать, эту святую женщину, рядом с этой мерзкой шлюшкой! – заорал отец. – Ты, похоже, не знаешь, что кроме тебя у неё был ещё другой ухажер, может быть, даже не один!»

«Это враньё!»

«А как же, по-твоему, я узнал ваш адрес?! Не догадываешься?.. Так знай: его мне сообщил её содержатель, очень известный и состоятельный, между прочим, человек, а она, чтобы от тебя, пацана наивного, избавиться, специально рассказала ему, как меня найти!»

«Всё равно не верю!» – сказал Гриня, дрогнувшим голосом.

«Как хочешь, – отец рубанул рукой, – только имей в виду, я не выпущу тебя за порог, пока ты не одумаешься!»

Так начался Гринин «домашний арест». Он мог находиться в любой из комнат отцовского особняка, но его попытки выйти на улицу пресекались охраной. Впрочем, Гриня и не сильно стремился покинуть дом, более того, он вообще старался без особой необходимости не выходить из своей комнаты и не общаться ни с отцом, ни с братом, ни с кем-нибудь ещё из рода человеческого. У отца была богатая библиотека. Гриня отобрал себе для чтения книги самых разных писателей, – зарубежных и отечественных, древних и современных, – и во всех этих книгах он находил великое множество примеров женского предательства и коварства…

Спустя несколько месяцев Гриню посетил Тимофей, который, как выяснилось, забрал свои документы из Ветеринарной академии и поступил в Московскую духовную семинарию. Тимофей в самых восторженных тонах рассказал об учёбе в семинарии и о новом смысле, который обрела его жизнь с тех пор, как он решил посвятить её служению Богу. Гриня ещё до приезда друга сделал вывод, что обычная жизнь среди людей никакого здравого смысла для него иметь не может, поэтому слова Тимофея легли на благодатную почву. Он обратился к отцу с просьбой отпустить его на учёбу в Московскую семинарию.

Отец после некоторых колебаний согласился. Он посчитал, что на церковном поприще у его, – не совсем, как уже стало очевидно, путёвого, – младшего сына будет больше шансов для преодоления своих дурных наклонностей. К тому же, он принял во внимание, что церковь сейчас не та, что прежде: теперь это власть, причем власть не только духовная, но и политическая, и экономическая, а раз так, то карьера церковная ничуть не хуже карьеры светской.

Гриня начал готовиться к поступлению в семинарию по книгам, которые прислал ему Тимофей.

Настало лето. Гриня приехал в Сергиев Посад и с блеском сдал вступительные экзамены, особенно поразив приёмную комиссию глубоким знанием истории Православной Церкви. Как когда-то в гимназии, Гриня и здесь, в семинарии, сразу стал одним из лучших учеников. К тому же, выяснилось, что у него очень красивый голос. Вскоре было замечено, что число прихожан в дни молебнов и песнопений, в которых в качестве послушника участвует Гриня, заметно возрастает по сравнению с другими днями. Многие люди, даже и далёкие от веры, стали специально приезжать в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы послушать вдохновенный голос молодого обаятельного семинариста.

Подходил к концу первый учебный год. В один из вечеров, после завершения песнопений в Покровском храме, Грине передали, что у ворот Лавры его ожидает какая-то женщина. Гриня, гадая, кто бы это мог быть, направился к указанному месту. В стоящей за воротами модно одетой девушке он с замиранием сердца узнал Маню Лескову. Она стала более женственной за два года, прошедшие со дня их разлуки, и ещё более красивой. Маня молчала, глядя на него своими прекрасными глазами, и Гриня, весь трепеща, тоже не мог произнести ни слова. Наконец она заговорила. Маня сказала, что считала бы себя самым счастливым человеком в мире, если бы могла надеяться, что он когда-нибудь её простит. Без сомнения, она достойна самого глубокого презрения, но всё равно пусть он знает, что всё это время она любила только его одного и думала только о нём… Как часто вечерами она ждала, ждала как чуда, его телефонного звонка!.. Гриня слушал её, не в силах вставить хоть слово, и сердце его едва не разрывалось от нахлынувших чувств, от любви и нежности; невольные слёзы наполнили его глаза.

Усилием воли вернув себе дар речи, Гриня ответил, что он всегда был открыт перед нею и сейчас он тоже не будет скрывать, что по-прежнему любит её, любит так сильно, как ещё никто никого не любил на белом свете. Услышав эти слова, она с радостным возгласом бросилась в его объятия и стала неистово его целовать, одновременно рыдая и смеясь.

Когда шквал эмоций прошёл, Маня оторвалась от Грини и предложила ему сейчас же ехать с ней в Москву. Она сказала, что немедленно уйдёт от Ковалёва, что она теперь богата и они с Гриней будут жить не только в любви, но и в достатке. Гриня попросил подождать несколько минут, прошёл в семинарский корпус, собрал в небольшой узел самые необходимые вещи, затем снова вышел из семинарии, сказав на проходной, что через минуту вернётся…

***

За два года своей жизни со сластолюбивым богачом Ковалёвым Маня выманила у него около трёх миллионов рублей. Не доверяя ни банкам, ни самому Ковалёву, Маня держала эти деньги в сумке из кожзаменителя, а сумку хранила в ячейке камеры хранения Киевского вокзала. Добравшись до Москвы, Гриня с Маней первым делом забрали эту сумку и сняли номер в гостинице Балчуг с видом на Кремль. Затем Маня отправилась на квартиру, которую Ковалёв снимал для неё на Ордынке. Она сложила в чемодан все свои вещи, не забыв многочисленные украшения, подаренные ей Ковалёвым, и оставила ему поспешную записку с сожалениями об остывшем чувстве и с просьбой не искать её.

В Балчуге они прожили пять дней или сто двадцать часов, из которых вряд ли больше десяти провели вне постели. Затем они сняли не очень большой, но уютный дом в Барвихе, а также купили для Грини чёрный «Форд» и водительские права. Стоял дачный сезон, и в посёлке кучковалось много дам из гламурной московской тусовки. Со многими из них, как оказалось, Маня была на короткой ноге.

Лето пролетело, словно один день, и тусовка переместилась в столицу. Маня не выносила автомобильных пробок, и по её просьбе Гриня арендовал на осень и зиму ещё и двушку на Садовом кольце, где они стали проводить большую часть времени.

Неожиданно объявился Манин брат, Пётр Лесков – теперь уже не офицер (а если быть точнее, теперь уже не прапорщик) Кантемировской дивизии, а работник какого-то мутного частного охранного предприятия. Он снимал квартиру неподалёку и, увидев случайно младшую свою сестрёнку, понял, что она отнюдь не бедствует, как он себе представлял. С этого момента Пётр стал частым гостем Грини и Мани. Хорошо бы он приходил один, так он ещё приводил с собой своих многочисленных друзей, таких же, как и он, обжор и поддавальщиков.

Особенно им нравилось, взяв у Грини ключи, выезжать с девками «на шашлыки» в дом, снимаемый им в Барвихе. После одного из таких посещений Грине позвонили из Барвихи соседи и сообщили, что дом горит. Гриню пробил холодный пот – под одной из половиц этого дома лежала сумка со всеми их деньгами. Гриня давно уже собирался перевезти её в московскую квартиру, но постоянно что-то мешало. Гриня прыгнул в «Форд» и понёсся в Барвиху, нарушая все дорожные правила.

Когда он приехал, пожарные уже сворачивали шланги. По мокрому пепелищу бродили хозяин дома и представитель страховой компании. Гриня тоже поковырялся в золе, но не нашел никаких остатков ни денег, ни сумки…

Гриня возвращался в Москву в беспредельном отчаянии. Невозможно было представить себе, как он сообщит Мане про утрату денег. Гриня всерьёз опасался, что вслед за деньгами он потеряет и её любовь. Считая брата Мани если не прямым, то косвенным виновником постигшего их несчастья, Гриня заехал к нему домой в надежде получить хоть какую-то компенсацию. Пётр заявил, что не даст ему ни копейки, так как ни он, ни его друзья не имеют никакого отношения к пожару, а что касается пропавших денег, то он бы на месте Грини так не убивался, потому что такую красоту, какой обладает его сестра, очень легко конвертировать в любую валюту. Он, Пётр, может хоть сейчас дать Грине телефон одного очень богатого и влиятельного человека, готового за ночь с Маней выложить весьма кругленькую сумму.

Гриня, возмущённый цинизмом Петра, набросился на него с кулаками, но тот, будучи физически гораздо крепче Грини, смеясь отбил все его наскоки и предложил другой вариант: самому Грине найти себе богатую старуху – с Грининой-то красотой и молодостью это будет совсем несложно. Гриня ответил, что он скорее умрёт с голоду, чем начнет торговать своей любовью.

«Я знаю ещё один красивый и немозолистый способ зарабатывать бабки, – сказал Пётр. – Карточная игра. У моих друзей есть знакомые, которые только этим и живут. Но имеется один нюанс: какой бы ловкостью рук ты не обладал, если станешь действовать в одиночку – попадёшься рано или поздно и будешь жестоко бит».

Гриня спросил, не может ли Пётр свести его с этими людьми, чтобы они взяли его в свою компанию. Петр ответил, что это не так просто, но он попробует.

Гриня покинул Петра несколько приободрённый, попросив его пока ничего не говорить сестре о несчастье с деньгами. Чтобы Маня ничего не заподозрила, он вынужден был срочно, – а потому недорого, – продать свой «Форд», объяснив ей, что сдал машину в ремонт. Чтобы растянуть вырученные деньги, он максимально сократил свои расходы (даже втайне от Мани стал обедать в «Макдональдсе»), в то же время ни в чём не ограничивая её. Она же, как нарочно, пристрастилась к игре в рулетку и спускала порой за ночь сумму, которой могло бы им хватить на месяц скромной жизни.

Настал день, когда Гриня остался с несколькими сотнями рублей в кармане. Размышляя, к кому бы он мог обратиться за помощью, Гриня вспомнил о Тимофее. До Сергиева Посада Гриня добирался на простом рейсовом автобусе. Через одного из семинаристов, бывших на послушании в Лавре, Гриня передал Тимофею записку о том, что ждёт его в парке, с внешней стороны монастырской стены.

Вопреки опасениям Грини, Тимофей пришёл сразу же и встретил его очень приветливо, ни словом не попрекая побегом из семинарии. Гриня чистосердечно рассказал ему обо всём, что с ним приключилось, о своей любви, с которой он не в силах совладать, добавив в заключение, что, как это ни прискорбно, служение Богу – видно, не его стезя. Тимофей ответил, что Бог милостив и прощает ещё и не таких грешников, но сейчас, как он понимает, Гриня больше нуждается не в Божьей, а в его, Тимофеевой, помощи, только он не представляет, какого рода помощь он мог бы Грине оказать. Гриня знал, что у Тимофея нет других доходов кроме скромной стипендии семинариста, и ему неловко было признаться, что он желает получить от Тимофея деньги. Наконец Тимофей по стыдливому молчанию Грини понял, какая помощь от него ожидается, и сказал, что у него есть небольшие сбережения, около десяти тысяч рублей, и он готов их дать Грине с надеждой, что они не будут потрачены на какое-нибудь небогоугодное дело. Гриня клятвенно заверил Тимофея, что траты будут самые богоугодные…

Когда Гриня вернулся в Москву, Маня сказала ему, что его разыскивает Пётр. Гриня помчался к Петру. Манин брат, преисполненный важности, сообщил, что ему удалось договориться с группой честных шулеров, готовых принять Гриню в свою компанию с испытательным сроком; только для начала хорошо бы их как следует угостить.

На ресторан денег явно не хватало, поэтому Гриня набрал различной еды и выпивки в «Пятёрочке» и пригласил будущих коллег к себе домой. Смотрины прошли успешно. Шулера остались довольны приемом. Они были в восторге от красоты Мани, а про Гриню сказали, что с таким честным и располагающим к себе лицом его, несомненно, ждут очень большие успехи в их высокоинтеллектуальном деле.

Обучение и тренинги начались на следующий день. Гриня и здесь оказался замечательным учеником. Он с необыкновенной лёгкостью освоил различные трюки с подменой карт и колод, а также разучил множество условных знаков, которыми подельники обмениваются за карточным столом, используя направление взгляда, мимику, позы и жесты.

Дебют прошёл более чем успешно. За один вечер Гриня заработал около ста тысяч рублей. Проснувшись назавтра в объятиях любимой Мани, он снова почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. В этот же день он накупил Мане множество подарков и вернул долг Тимофею.

Фортуна сопутствовала Грине и в последующие дни. Уже через два месяца они купили новый автомобиль, снова сняли загородный дом на Рублёво-Успенском шоссе, обставили его по Маниному вкусу самой дорогой мебелью, завели домработницу и наняли шофёра-охранника.

Вечерами, свободными от основной работы, Гриня тусовался вместе с Маней на самых модных вечеринках. Однажды Маня показала ему их фотографию в популярном глянцевом журнале. Под фотографией была надпись: «Маруся Лескова, креативный дизайнер-декоратор, правнучка писателя-классика и её бойфренд».

Между тем, бизнес стал пробуксовывать: всё новые и новые московские казино, почуяв неладное, заносили Гриню и его компаньонов в чёрные списки и не допускали за игорные столы. Доходы резко упали. Впрочем, Гриня уже сделал достаточно большие накопления, а со временем можно было перенести деятельность в провинцию, где народ, конечно, не столь денежный, но не менее азартный.

Выйдя однажды поздней ночью из клуба, Гриня и Маня обнаружили, что шофёр-охранник не ждёт их, как обычно, на клубной стоянке. Теряясь в догадках, они наняли такси и помчались по ночной Рублёвке, не особо волнуясь и не предполагая, что жизнь их уже круто изменилась. Ни машины, ни охранника не оказалось и дома. Также пропали все ценные вещи и все деньги. Исчезла и домработница…

Маня забилась в истерике, осознав, что они разорены. Гриня бестолково хлопотал около неё, бормоча, что он всё отыграет в ближайшие же дни, сам, однако, в это не веря. Потом он сделал панический звонок её брату. Пётр сказал, что он сейчас к ним приедет, что в милицию лучше не обращаться, так как проку всё равно не будет. Этот совет как раз и натолкнул Гриню на мысль, что с обращения в милицию и следовало бы начать. Он начал туда звонить, но «02» всё время было занято. Уверив Маню, что милиция вмиг поймает подлых воришек, он вызвал такси и поехал в ближайшее отделение.

В милиции, вместо того, чтобы по горячим следам организовать поимку похитителей, сонный лейтенант подверг Гриню нудным расспросам: кто он такой, на каком основании живёт по этому адресу, откуда у него такие деньги, кто проживает вместе с ним в этом доме, где находилась его сожительница Мария Лескова в момент совершения кражи и тому подобное… В конце концов Гриня сказал, что он передумал подавать заявление, и уже по свету поехал домой.