– Да, – объявила от имени группы Матуля.
– Я спрашиваю не вас, а остальное стадо, – осадил ее Чверчак. – Понятно? Я охотно выслушаю критические замечания. Парадоксальные мнения, провокационные вопросы. Ну, есть смельчаки?
Я робко подняла два пальца на высоту бровей. И в тот же миг опустила. Однако зоркое око доктора Чверчака зафиксировало это мое движение.
– Хочешь что-то добавить или просто упражняешь трицепс?
Все, выхода нет. Придется задавать вопрос.
– Я не совсем понимаю… – пискнула я, залившись краской до корней волос.
– Н-ну?
– Я не могу понять… да, не могу понять… э-э-э… для чего служат эти стратегии…
– Спрашиваешь, для чего они служат? – Чверчак применил тактику «эхо».
– Э-э-э… да. Вы сказали, что это стратегии активного слушания. И я не понимаю, чему помогают они, то есть эти стратегии, – слушать собеседника или же делать вид, что мы его слушаем.
– Как тебя зовут? – сменил тему Чверчак, испытующе вглядываясь в меня.
– Вишня, то есть Вислава.
– Так все-таки Вишня или Вислава?
* * *
Увы, Вислава. В честь Шимборской[4 - Вислава Шимборская (р. 1923 г.) – польская поэтесса, лауреат Нобелевской премии за 1996 год.]. Так хотел папа. Мама хотела Мерседес, но папа сказал, что тогда уж лучше Трабант или Волга.
– Кроме того, – сказал он, – последние психологические исследования свидетельствуют, что люди стараются соответствовать своим именам. Например, многие Альберты занимаются физикой, а значительный процент Эрнестов посвящают себя литературе.
Против таких весомых аргументов не поспоришь. К счастью для меня, мамина капитуляция была притворной. И потому сейчас почти все (за исключением папы) зовут меня Вишней.
Неделя до Задушек
– Говоря о творцах современного стиля передачи вздорной информации, – зашептала профессор Халда, директор по работе со студентами, – прежде всего надлежит назвать следующих пятнадцать ученых: Джулиано Ла Гранде Баллиста, Жан…
– Ничего не слышу, – занервничала девушка, сидящая рядом со мной. – Как я буду записывать?
– Да вроде бы Халда всегда так шепчет, – отозвался парень, сидящий перед нами. – Это ее метод отделять зерна от плевел. При этом она заранее убеждена, что зерна сидят только в первом ряду.
Ага, теперь понятно, почему Матуля уселась в первый ряд.
– Но так же нельзя! – возмутилась я и подняла руку.
Халда мгновенно среагировала:
– Вы хотите что-нибудь добавить или всего лишь помешать мне читать лекцию?
Я, что ли, хочу ей помешать?
– Да, да, это я к вам обращаюсь. Пятый ряд, вишневый свитер, легкомысленно распущенные волосы.
– Нет, я только хотела попросить вас написать фамилии ученых на доске. Здесь, наверху, почти ничего не слышно.
– Деточка моя, – отнюдь не материнским тоном прошипела Халда, – ты должна была всосать эти имена с молоком матери или в крайнем случае заучить их в детском саду.
– Но меня не кормили грудью, и в детский сад я не ходила, – сообщила я в порядке самооправдания.
– Браво! Невежественная, но остроумная. – Аудитория отреагировала смехом, у меня же на миг остановилось сердце. – Так вот, слушай внимательно, потому что повторять я не стану. Мне совершенно безразлично, что вы, плевелы с пятого ряда, ничего не слышите. Читайте по губам. Или пропускайте мои лекции. Никто вас здесь насильно не держит. А ты, – это она адресовала непосредственно мне, – наглая девица с легкомысленной прической, скажи мне свою фамилию, и можешь быть уверена, я ее запомню.
Чуть живая от стыда, я пролепетала свою фамилию.
– Как? Повтори, я ничего не слышу.
* * *
– Надо было посоветовать ей читать по губам, – сказала Милена, платиновая блондинка, с которой еще пять минут назад мы не были знакомы, просто она села на ту же скамейку на Плянтах. Единственную не меченную вездесущими голубями.
– Не уверена, что после этого у меня были бы шансы дотянуть до середины семестра.
– Сейчас у тебя их тоже нет, – обрадовала меня Милена. – Так же как у меня. В течение двух последних недель мне сообщили, что меня никто сюда не приглашал, а то, что я поступила, вовсе не означает, что я закончу, а если у меня есть претензии, то я всегда могу отправиться сажать деревья на Любельщине. Короче, плохо дело. И к тому же я вовсе не собиралась идти на эту чертову специальность. Но мой папахен велел мне думать перспективно. Ну я и подала на «Первоклассное и активное вешание лапши на уши».
– А я, наоборот, еще в школе мечтала поступить на ПАВЛ. Но папа мне сказал, что на СЭРБ у меня гораздо больше шансов сделать научную карьеру.
– И ошибся. Ну да не он первый. – Милена засмотрелась на голубя, который осторожно подкрадывался к ее сапожкам. С минуту она молчала и вдруг предложила: – Послушай, Вишня, а как ты смотришь на то, чтобы нам поменяться?
– Как это? Я буду притворяться тобой, а ты мной? – спросила я. – Все пять лет? Нет, я умру от страха. И потом, что после окончания с работой? В дипломе СЭРБ, а подготовка – ПАВЛ, и наоборот.
– Да погоди ты. Я думала о простом и совершенно легальном обмене. Ты переходишь на ПАВЛ, а я – вместо тебя на СЭРБ. Слушай, мы могли бы устроить все это прямо сегодня. Декан обычно сидит до часу, так что у нас… – она взглянула на свои сиреневые часики, – в запасе почти час. Пошли. Или ты хочешь все обдумать?
– Да, мне надо бы подумать… – Я нервно сглотнула слюну. – Взвесить все плюсы и минусы. Во-первых, мы сможем скрыться с глаз преподавателей, относящихся к нам с предубеждением. Начать все сначала. С другой стороны, реакция наших отцов…
– Это проблема, которую не стоит брать в голову раньше времени. Есть какой-то шанс, что они отреагируют положительно. Особенно мой.
– А вот насчет своего я не уверена.
Я представила выражение папиного лица.
– А тебе вовсе не обязательно говорить ему прямо сейчас, – предложила решение Милена. – Можешь подождать, когда он дозреет до такого состояния, чтобы спокойно воспринять информацию о смене специализации.
– Папа всегда говорил, что он уже давным-давно зрелый человек.
– Вишня, но это же такой шанс. Соглашайся. Ну пожалуйста.
Ну что я могла на это сказать? Я, знающая про ассертивность только из учебника психологии?
– Хорошо. – Я поднялась со скамейки. – Идем, а то я раздумаю.