Оскомина

– Под именем Андрей. Почему вас это интересует? Он родился задолго до революции. Тогда все были крещеные.

– А какого числа этот дядя родился?

– По странному совпадению двадцатого апреля.

– Вот как! А подарки по случаю дня рождения он из дружественной Германии от своего тезки не получает?

– Интересный вопрос! – воскликнул дед, удивляясь тому, что вопрос вопреки его ожиданиям оказался таким интересным. – Но должен вас разочаровать. Не получает.

– Жаль, жаль… Приятно было бы получить…

Дед поспешил заверить, что не стоит жалеть моего дядю Адольфа, поскольку тот не лишен иного рода приятности:

– Зато он в свое время получал подарки от товарища Фрунзе, с которым одно время служил. Они вместе устанавливали советскую власть в Средней Азии.

– Почетно. Ну а вас в таком случае кто одаривал?

– Не будет ли с моей стороны нескромным…

– Не стесняйтесь…

– И все-таки, знаете ли, как-то неловко…

– А вы без церемоний. Это же еще не допрос…

Дед помолчал, словно на это у него было особое право, и после этого произнес:

– Меня одарил своим драгоценным вниманием товарищ Сталин. К юбилею прислал подарок.

У помощника следователя что-то камнем легло на грудь.

– Вы лично знакомы? – спросил он хрипло и надсадно прокашлялся, чтобы прочистить горло.

– Лично знаком, – с удовольствием повторил за ним дед, удивляясь, как сказанное им соответствует тому, о чем он сам лишь подумал.

– Как же это так?

– А вот так. Не раз имел честь беседовать по вопросам военной стратегии. Однако я, кажется…

– Что такое? – участливо осведомился помощник следователя.

Дед внезапно спохватился, что этот разговор далеко увел его от насущных забот о здоровье своих близких, томящихся без сна в соседней комнате, и воскликнул:

– Ах, боже мой… такой поздний час, а они не спят. Завтра будут страдать от своих мигреней. У каждой из них ведь своя мигрень: у одной раскалывается лоб, у другой разламывается затылок. Скажи им, чтобы сейчас же ложились, – обратился он ко мне. – Пусть, в конце концов, примут снотворное. Сегодня им не возбраняется.

– Они меня не послушают, – хныкнул я.

– Что мне – записку им написать? Можно мне написать записку? – спросил он помощника следователя, не улыбаясь ему, а, наоборот, усиленно хмурясь, но так, чтобы это могло быть сочтено за некое подобие улыбки.

– Не положено. Сожалею, но не положено, – сказал тот, относя свое сожаление к тому, что даже знакомство деда со Сталиным не позволяет отступить от положенных правил.

Волна накатит

И тут по лицу у деда пробежала едва заметная судорога, на губах обозначилась язвительная складка, в глазах мелькнули колючие искорки, и я могу поручиться, что его одолел непреодолимый соблазн задать вопрос: «А по зубам бить у вас положено?»

Но он все-таки сдержался и спросил совсем о другом:

– О господи! Записку в другую комнату! Неужели нельзя?! Черкнуть несколько слов?!

По лицу помощника следователя было заметно, что он снова вступает в роль, от коей несколько отошел из-за посторонних разговоров об именах и подарках.

– А если ваша записка содержит зашифрованное сообщение? Немцы, между прочим, отличные шифровальщики. У них это дело поставлено.

– При чем здесь немцы? – Дед уставился на помощника следователя как на некий предмет, требующий пытливого изучения, поскольку утрачены логические связи меж ним и другими предметами.

– Да уж при том…

– Потрудитесь объясниться.

– Что ж там объясняться. Я ведь не сразу стал служить в ОГПУ, не с колыбели, так сказать… Меня в детстве иначе воспитывали, учили рисованию, лепке из пластилина. Я такое мог слепить – страх… И музыке тоже учили, так вот… Феи – прекрасные танцовщицы, как свидетельствует произведение одного буржуазного композитора. Иными словами, немцы – они и есть немцы.

– То у вас феи, то немцы. Что-то я вас не пойму…

– Но вы же наверняка связаны с немецкой разведкой… – сказал помощник, признавая этот факт настолько очевидным, что к нему можно не относиться серьезно, а простительно позволить себе немного веселого легкомыслия.

– Вздор! Что за вздор! Чушь собачья!

– Подождите собачиться. Следствие при усердии и не такое установит… Я ведь в своем деле обучен, и не хуже, чем вы – в своем. Тоже могу лекции с кафедры читать.

– Ну давайте, давайте… во всем подозревать происки немецкой разведки, заговоры, шифры, пароли, масонские знаки. Вам это угодно?

– Мне угодно выполнять приказ. Или заказ – как кому больше нравится…

– Ладно, я вижу, что вы исполнительный товарищ. Давайте поговорим откровенно, пока следствие еще не началось. Или оно уже началось?

– Будем считать, что официально еще не начиналось.

– В таком случае ответьте мне по существу. В чем смысл этого спектакля – моего ареста? Разве я на лекциях высказывал что-нибудь против советской власти?

– Как можно! Прямо вы, конечно же, ничего не высказывали.

– А косвенно?

– Косвенно – сколько угодно. – Помощник следователя ухватился за косвенное. – Хоть такой вот примерчик для наглядности вам приведу…

– Приведите, любезный, приведите. Страсть как люблю конкретные примеры.

– Помнится, на лекции вы оспаривали высказывание красных командиров, что революционному бойцу окопы не нужны. И не соглашались с тем, что задача революционного бойца – наступать. А советская власть ждет от нас наступления на редуты мировой буржуазии. Товарищ Сталин учит, что надо поссорить империалистические державы между собой, а затем ударить им в спину и победоносным наступлением Красной Армии спасти народы от их гнета. Всякая война во имя социализма – справедливая война.