Главный герой. Сборник рассказов

Внутри галереи люди молча двигались вереницей по коридорам и лестницам. Хлюппе уверенно шагал вдоль очереди и без умолку говорил. В залах мелькали юные рядовые полицейские, оставленные для охраны. Наивными взглядами и розовыми щеками они напоминали амурчиков, парящих рядом с величественными полотнами. Тихон крутил головой, останавливался, разворачивался и шёл задом. Картины на стенах выглядели окнами в другую действительность, в другие времена, в другие миры.

– Это великолепно! – Тихон поймал Хлюппе за рукав. – Вот настоящее искусство! Смотрите, как фото!

– Да, великий мастер.

– Жив? Сыну моему не помешало бы с ним пообщаться. Может, чему-нибудь научился бы.

– Да-а, жив. Кстати, часто даёт у меня мастер-классы. Пришли, Тихон Андреевич.

Картина, оставленная грабителями, терялась на светлом фоне следа от украденного полотна, как клетка на тетрадном листе. Оказалось, что очередь тянется к невероятной мешанине цветов, переплетению прямых и причудливо изогнутых линий. Белый бесхитростный багет добавлял картине простоты и пуще обесценивал изображение. Люди вставали напротив картины, наклонялись вперёд, прищуривались, будто вглядывась в запредельную даль. Некоторые вскрикивали, улыбались и уходили счастливые, другие хватались за голову и убегали, иные же пожимали плечами и чертыхались, ища с кем бы поделиться разочарованием.

Тихон смотрел то на картину, то на Хлюппе. Старик засуетился:

– Ваши коллеги отбыли вот только. Всё, как они сказали, «сняли». Хотели её увезти, но я упросил оставить. – Он смутился: – Не без вмешательства премьер-министра, правда.

– Премьеру-то это зачем? – Тихон нажал на слово «это» и потряс перевёрнутой ладонью, указывая на «шедевр».

– Господин Тутт большой ценитель искусства, – Хлюппе потупился.

– Ну, а художник вам зачем? Кто он, кстати, известно? Есть подпись? – Тихон пригляделся к полотну, стараясь не мешать публике.

– Её не видно почти. Две буквы «икс».

– Мистер Икс, значит. «Да, я шут, я циркач… Так что же?» – пропел Тихон.

– Кто он, мы не знаем…

– Мы?

– Я! Я, – всполошился Хлюппе. – Но понимаете, инспектор, – старик доверительно наклонился к Тихону, – у него же могут быть ещё картины, – глаза галериста хищно блестели. – Видите, какой эффект? – он слегка оттопырил пальцы в сторону посетителей.

– Вижу, но не понимаю! Променять такое искусство, – Тихон огляделся по сторонам. – Что там намалёвано? Мольберт. Что это? Мастерская?

– Мастерская? – Хлюппе заговорил странным, понимающим тоном.

– Напишите мне координаты Гирии, – Тихон протянул старику листок с адресом галереи.

– Вот его визитка, если угодно, – Хлюппе слегка прогнулся.

– Угодно! – Тихон жестом остановил очередного посетителя и отвернул картину от стены.

Сзади картина выглядела грязным куском фанеры в пятнах жёлтой краски с остатками чёрных букв. Тихон сверкнул вспышкой мобильника. Картина с глухим стуком прильнула к стене.

– Любуйтесь! – пригласил Тихон ожидающую очередь и попрощался с Хлюппе.

***

Гирия жил в новом небоскрёбе в центре города, рядом с ратушей. Квартира занимала два этажа под пентхаусом, а окна мастерской, обустроенной вторым светом, углом выходили на юг и восток. Художник – толстый, бородатый , с широким лицом, расхаживал по дощатому полу в шлёпанцах и сером потном балахоне, перепачканном разноцветными ляпами поверх белых разводов. Время от времени он почёсывал залысины и взбирался на хлипкие алюминиевые леса около картины высотой больше этажа и загородившей несколько оконных проёмов. Из глубины полотна на зрителя накатывала океанская волна.

– Она вам что, позировала? – поразился Тихон правдоподобию изображения.

Гирия характерным толстяцким перетопом развернулся на голос.

– Ашот Зурабович, – запищал секретарь художника, впустивший Тихона, – к вам инспектор Хок от Отто Ромуальдовича.

– От Министерства внутренних дел я. Ступай, сынок, и займись спортом, с такими спичками в армии и дня не протянешь, – Тихон сжал хилый секретарский бицепс и подтолкнул парня к двери.

– Меня уже допрашивали сегодня, – Гирия пыхтел, спускаясь с лесов. – Но знаете ли, голубчик, – художник протянул Тихону пухлую потную ладонь.

Тихон вставил между испачканными краской пальцами-сосисками визитку. Гирия посмотрел на неё и бросил на пол.

– Это моя, – констатировал он. – Так вот, смешанные чувства я испытал в связи с кражей. С одной стороны, пропало одно из моих выдающихся полотен, но с другой, похищение картины – ни что иное, как очередная ступень признания таланта и мастерства художника. Не шутка, доложу я вам! Художники умирают, а торговля искусством вечна. Что ушло на чёрный рынок, считайте, попало в вечность.

– А вы ей не помогли, Зураб… Эмм…

– Ашот Зурабович. Вы, голубчик, видимо плохо представляете себе мой калибр. Я один перевешиваю всю академию художеств. О чём бы не мечтал человек, у меня или уже есть, или мне не составит труда это получить. А мои шедевры рано или поздно неизбежно начнут красть.

– На картине, которую повесили вместо вашей, изображено что-то похожее на мастерскую художника…

– Голубчик, не смешите меня! Слово «изображено» никак не относится к этой галиматье.

– Публика другого мнения. – Тихон обошёл толстяка и остановился у картины в лесах.

– Да бросьте! – снисходительно махнул Гирия. – Серость прёт посмотреть на место преступления. День, два и вернётся настоящий ценитель.

– Обалдеть, – Тихон разглядывал картину, задрав голову, – но одного не пойму: что именно восхищает, сюжет или художник?

– Вы… как вас там? Видно, ничего не смыслите! Это и есть высшее искусство. Я до мельчайших деталей переношу на полотна то, что есть и то, что могло бы быть. Никто, кроме меня так не воссоздаёт подлинный цвет и не оживляет свет. Я оттачивал мастерство десятилетиями. Люди восхищаются моим талантом. Они идут прикоснуться к великому.

– Вот-вот, – протянул Тихон, – не вижу жизни в простой фотографии. А ваш конёк, притом – параллельная история. Враньё, другими словами.

– Знаете что, голубчик…

– Знаю! —Тихон направился к двери. – Прощайте!

***

Завечерело. Набежали тучи. Свет фонарей и тусклых витрин рассыпался искрами по чёрному мокрому асфальту. Трамваи не ходили. Тихон покурил на пустой остановке и срезал через частный сектор и новостройки. Вся жизнь «дворами». Жена встретила Тихона на пороге. Такая же неопрятная, с приёмником на руках. Частота сбилась, смешав очередную новостную сводку с допотопной джазовой композицией на фоне шипения, похожего на шум прибоя. Будто недописанная волна с картины Гирии катит и катит на берег и никак не разобьётся о камни.

– Ты позвонил Гавчусу! Тиша, ты был у него? – Глаза жены тревожно искали ответ на лице Тихона.

– У меня получше есть идея, – Тихон, подстроив приёмник на джаз, освободил от помех низкий хрипловатый тембр саксофона. – Наш премьер, оказывается, любитель живописи. Где у Ламппика мастерская?

– На Кальмана. Дом одиннадцать. Там во дворе бойлерная, – просияла жена, – я дам тебе ключ.

***

Замок в железной двери бойлерной несколько минут мужественно защищал вверенное ему помещение – скрежетал, заедал, перекашивал ключ. Внутри, включив фонарик мобильного, Тихон облегчённо выдохнул: шаря в темноте, он чуть было не влез в скрутки оголённых проводов. Рубильник поддался только со второй попытки. На площадке между хитро переплетёнными трубами стоял мольберт с картиной, освещённые четырьмя тусклыми лампочками. Тихон толком не разобрал изображения на квадрате примерно полметра на полметра. «Ничего другого я и не ждал, – досадливо улыбнулся он, – но, похоже, премьеру такое нравится». Постепенно глаза привыкли к свету. Тихон посмотрел направо и отшатнулся. Прислонённая к толстым отопительным трубам, прикрытым несколькими слоями чистого полиэтилена, стояла украденная картина Гирии: «Витовт отменяет отступление при Танненберге». На фоне несущейся навстречу тяжёлой тевтонской конницы маленький монгол со странным топором в руке жалобно смотрел прямо в глаза Тихону: «Сяс я умирать, но ты не поверь! Самое дело, мы побеждать!» Тихон поёжился и принялся осматривать помещение. Отмытый кафельный пол, стёртая пыль, и ни других картин, ни эскизов, ни даже красок. Часы мобильника показали без четверти семь. Тихон завернул маленькую картину в полиэтилен, с опаской дёрнул рубильник и, стараясь не греметь, запер входную дверь.