Гленнкилл: следствие ведут овцы

Раньше Моппл очень любил туман. Когда он был ягненком, пастух однажды запретил ему сосать мать. Это был плохой день для Моппла. Пастух сказал, что он слишком быстро толстел. С тех пор он сосал не мать, а приспособление. Пастух тоже был толстый, но ни одна овца не могла ему что-то запретить. Мопплу стали давать напиток из молока и воды. Ему так нравилось смотреть, как вода и молоко смешивались, что он не сразу начинал пить. Белое молоко плело в воде нити, пока не получалась нежная плотная ткань. Эта пряжа была похожа на сгущающийся туман, и она обещала, что Моппл насытится и все будет хорошо. Но сегодня Моппл понял, что туман не был шерстью гигантской овцы, а даже если и так, то овцу одолели ужасные паразиты, мясники с руками из сырого мяса, которые все, к чему прикасались, тоже превращали в сырое мясо.

Постепенно до него дошел яростный рык, исходивший откуда-то из глубин и накрывший луг, как гигантское тело. Это был рык, который Моппл почуял до кончиков своих округлых рожек, он еще никогда не слышал такой ярости и отчаяния. От этого звука у Моппла свело зубы и копыта, но он не пытался бежать. Теперь он понимал, что от такого нельзя просто убежать, даже к другим овцам, которые сами были сотканы из тумана и могли быстро рассеяться. Однажды он уже видел, как они испарились, все его братья по вымени, собутыльники, все друзья – молочные ягнята, и вернулся лишь пастух, толстый и хладнокровный, словно ничего не произошло.

Моппл опустил взгляд и увидел, что трава такая же зеленая, как раньше. Трава его спасла. Наверное, нужно держаться за траву. Не поднимая головы, Моппл начал движение. Он аккуратно ставил одно копыто перед другим и следовал за травой, куда бы она его ни привела.

* * *

Отелло сердился. Дыра была не проблемой, все просто, если осмелиться. Он тоже так думал. «Проблемы кроются не в твоих ногах, не в глазах, не в морде. Проблемы всегда сидят в голове», – шептал голос. Отелло начал обыскивать свою голову так тщательно, как может только жующая овца. Но он все равно не понимал. Он уже прилично проскакал вдоль пляжа и не нашел даже намека на следы. Песок под ногами двигался мягко, но одновременно зыбко и коварно. А теперь еще и рев.

Он раздавался не так близко, чтобы Отелло забеспокоился, но звук был громкий и действовал на нервы. Кто или что умеет так реветь? Ему стало интересно. При других обстоятельствах он бы точно развернулся, чтобы рассмотреть ревущего. Но его больше занимало то, что, возможно, находилось перед ним. Кажется, он подходит к деревне. Отелло понимал, что пора исчезнуть с пляжа.

Баран посмотрел вверх на скалы. Здесь берег был уже не таким крутым, местами мягким и песчаным. Там, где ветер образовал небольшие дюны, росла колючая песколюбка. Эта трава не годилась в пищу, но по ней было удобно ходить. Отелло вскарабкался по склону. Добравшись до вершины, он снова увидел заросли щетинистой песколюбки и узкую тропинку, которая немыслимо петляла в пыли. Песколюбка скучающе глядела во все стороны и ничего ему не поведала. «Когда больше не знаешь, сдаться или продолжить, – нашептывал голос, – результат получается одинаковым».

Отелло резко остановился. Тут было много дорог, по которым прошла бы овца, но всего один путь, на который ни одна овца точно не ступила бы. Ну, практически ни одна овца. Отелло пошел по человеческой тропинке в сторону деревни.

Дорожка неуверенно петляла туда-сюда, а потом наткнулась на стену из влажных камней и, как овца, увильнула от нее. Стена была такой высокой, что Отелло, даже встав на задние ноги, не смог бы заглянуть через нее.

Жаль, потому что по ту сторону стены происходили странные вещи. Множество голосов бормотало что-то необычайно тихо, и заглушал их не только туман. Отелло почувствовал сильное волнение и одновременно навязанную тишину. Люди нечасто старались вести себя тихо. За этим всегда что-то стояло. Отелло подошел к маленьким кованым воротам. Он нажал на ручку передней ногой, и дверь, зловеще скрипя, поддалась. Черный баран бесшумно, как собственная тень, протиснулся внутрь и аккуратно закрыл дверь головой. Не в первый раз он с благодарностью вспомнил ужасное время в цирке.

Отелло сначала подумал, что оказался в громадном огороде. Об этом говорил порядок: прямые тропинки и квадратные участки, а еще запах свежей земли и неестественно обильная растительность. Без сомнений, здесь что-то выращивали. Но запах нельзя было назвать приятным. По тропинкам маленькими шажками передвигались человеческие силуэты. Кажется, они подходили со всех сторон, но определенное место притягивало их, словно по волшебству. Перешептываясь, они стекались туда со всех сторон.

Отелло спрятался за прямостоящим камнем. Он беспокоился, но не из-за людей. Из-за запаха. Отелло уже наверняка знал, что это не огород. Скорее, полная противоположность огороду. Очень старый запах вместе с туманом растекался по гравийным дорожкам, участкам земли и множеству камней. Отелло вспомнил о Сэме. Сэм, человек из зоопарка, был таким тупым, что над ним потешались даже козы. Но администрация зоопарка назначила Сэма повелителем ямы. Яма находилась на бесхозном участке за слоновьим вольером, и Отелло еще ягненком понимал, почему веки у слонов всегда такие тяжелые и опухшие. Все звери в зоопарке знали о ней. Когда Сэм возвращался от ямы, козы оставляли его в покое, а падальщики щурили глаза. Когда Сэм возвращался от ямы, от него пахло старой смертью.

* * *

Это были первые похороны Отелло, но баран вел себя образцово. Он стоял гордый и черный между могильными камнями, то и дело отщипывал анютины глазки и старательно внимал музыке и людским разговорам. Он видел, как подкатили коричневый ящик, и тут же унюхал, кто в нем лежал. Он также учуял Бога, еще до того, как тот, торжественно раскачиваясь, вышел из тумана. Бог говорил себе под нос, а толстая Кейт рыдала в унисон. Черные, словно вороны, люди, воркуя, сбились вокруг нее. О Джордже, лежащем в ящике, казалось, все позабыли. Все, кроме Отелло.

Отелло вспомнил день, когда впервые увидел Джорджа сквозь толстую стену сигаретного дыма. В те дни ему было не привыкать к дымовой завесе. Откуда-то на глаза капала кровь. От измождения затряслись ноги. Собака рядом с ним была мертва, но это ничего не значило. Всегда появлялась следующая. Отелло сосредоточенно пытался удержаться на ногах и не дать глазам закрыться. Ему было тяжело – слишком тяжело. Он хотел проморгать кровь из глаз, но, закрыв их, больше не смог открыть. Несколько секунд божественной черноты, а затем зазвучал голос, довольно поздно. «Сквозь закрытые глаза приходит смерть», – сказал он. Отелло был не против умереть, но все равно послушно поднял веки и взглянул прямо в зеленые глаза Джорджа. Джордж смотрел внимательно, и Отелло не отпускал его взгляд так долго, что дрожь в ногах унялась. Потом Отелло развернулся к двери, из которой пришли собаки, и опустил рога.

Вскоре после этого он лежал в старой машине Джорджа и своей кровью насквозь промочил заднее сиденье. Джордж сел за руль, но не заводил машину, и ночь любопытно заглядывала в окно. Старый пастух оглянулся, и внимательность в его глазах сменилась триумфом.

– Мы едем в Европу! – объявил он.

Но Джордж ошибался. Они не поехали в Европу.

«Справедливость, – думал Отелло. – Справедливость».

5

Клауд взбрыкивает ногой

Овцы ужасно провели день. Еще ни разу в жизни они не чувствовали себя столь уязвимыми. Сначала туман, потом нехорошее чувство, что сквозь туман что-то двигалось, хлюпающие звуки вдалеке, легкий шлейф враждебных запахов.

Зимний ягненок под каким-то предлогом заманил двоих ягнят в темный угол загона и так их напугал, что они от страха врезались в стену и ушиблись. Один головой, а другой передней ногой. Ричфилд ничего не видел, ничего не слышал и никому ничего не сказал. Потом раздался рев, и в конце концов даже старому вожаку отары пришлось признать: что-то не так. Он чуть ли не выдохнул с облегчением – возможно, потому, что наконец что-то понял.

Рев стал для овец последней каплей. Они выскочили на луг и, подергивая ушами, поскакали сквозь туман – слишком взволнованные, чтобы пастись. Затем стало тихо, но эта тишина напугала их еще больше. Они сбились в кучу на холме, Мод нервно взбрыкнула ногой и заехала в нос Рамзесу.

Настроение было скверным, и все ждали ветра, который развеял бы туман, а вместе с ним тишину. Случилось то, чего никто не мог вообразить: они скучали по крикам чаек.

Ветер пришел примерно в обед, чайки снова закричали, и Зора побежала к скалам. Потом она заблеяла, и вскоре все овцы стояли у обрыва, так близко, насколько хватило смелости, и вглядывались в глубину. Внизу, на крошечном пятачке песка среди скал, лежал Мясник. Он лежал на спине и выглядел на удивление плоским и широким. Ричфилд утверждал, что заметил в уголке рта красную струйку крови, но они сегодня сердились на Ричфилда и не верили ни единому его слову. Мясник закрыл глаза и не шевелился. Овцы наслаждались видом. Но тут внезапно Мясник открыл левый глаз, и хорошее настроение улетучилось. Бледный глаз Мясника смотрел на них, на каждую овцу, и даже высоко на скалах у всех задрожали колени. Глаз что-то искал и, не найдя, закрылся. Овцы предусмотрительно отошли от края.

– Его смоет волной, – оптимистично предположила Мод.

Остальные не были в этом столь уверены.

– На пляж всегда приходит юноша с собакой, – вздохнула Корделия.

Некоторые овцы кивнули. Они знали это из романов о Памеле.

– Собака найдет человека. Молодой человек будет очарован и возьмет его с собой, – сообщила Клауд, которая всегда внимательно следила за повествованием. – По крайней мере, он исчезнет, – добавила она.

Но овцы знали, что это не одно и то же. «Море ничего не отдает назад», – любил повторять Джордж, когда ночью во время прилива выбрасывал со скал ящики из своего фургона. Молодые люди, напротив, быстро охладевали к своей добыче. Так было даже со знойными Памелами, и можно предположить, как быстро это случится с Мясником с его пальцами-сосисками.

– Пусть Моппл Уэльский расскажет историю о Памеле и рыбаке! – сказала Лейн.

Остальные одобрительно заблеяли. Им нравилась история о рыбаке, потому что главную роль там играл огромный стог сена. Моппл здорово рассказывал эту историю, и, когда он заканчивал, все стояли и молча фантазировали, чем бы они занялись на сеновале.

Но Моппла не было. Они сначала поискали его в огороде, потом на «Месте Джорджа». «Место Джорджа» было нетронутым. Все немного смутились, потому что подозревали Моппла в чем-то подобном. Овцы молчали и не знали, что делать дальше. Потом Зора, беспокойно виляя хвостом, поскакала обратно к скалам, чтобы посмотреть, нет ли на песке белого пушистого пятна. К счастью, Моппл там не лежал. Зато она увидела, что овцы оказались правы в своих предположениях. Сразу трое молодых людей погрузили неподвижного Мясника на носилки и понесли домой. Зора потрясла головой от недоумения. Она дала сигнал остальным, но никто не решился наблюдать за тяжкой ношей молодых людей. Они вспомнили глаз Мясника, и им стало жутко.

Постепенно овцы поняли, что Моппла действительно нет на лугу. Они перестали понимать этот мир.

– Возможно, Моппл мертв, – сказала Лейн очень тихо.

Зора энергично потрясла головой.

– Нельзя исчезнуть просто потому, что ты мертв! Джордж умер, но все равно остался тут.

Все были рады, что в случае с Мопплом все было иначе.

– Он стал облачным барашком, – взволнованно проблеял Рамзес. – Мопплу удалось!

Овцы задрали головы, но небо было серым и гладким, как грязная лужа.

– Он не мог исчезнуть, – произнесла Корделия. – Такое чувство, что в мире появилась дыра. Это как волшебство.

Хайде почесала ухо задней ногой.

– Может быть, он просто ушел? – произнесла Мод.

– Нельзя просто взять и убежать, – возразил Рамзес. – Овцы так не могут!

Они долго молчали. Все думали об одном и том же.

– Мельмот же ушел, – после паузы сказала Клауд.

Хайде потеряла равновесие и упала на бок. Остальные овцы отвели взгляд.

Все знали историю о Мельмоте, хотя ни одной овце не нравилось ее рассказывать и ни одной овце не нравилось ее слушать. Эту историю никогда не рассказывали публично. Такие истории матери предостерегающе нашептывают на уши ягнятам. Это была история без единого сеновала, невероятная история, которая всех пугала.