И на скамейке
чей-то шарфик скомканный
Забыт,
и между звезд чернеют кроны,
И в гулкой тишине объятий сомкнутых
Биенье сердца колокольным звоном.
* * *
Как в обращенье к тени на сцене
Таится сладострастная утрата,
Как путник, очутившийся в тюрьме,
Вдруг вспоминает о словах Сократа,
Как издревле утраченный язык
Вновь проступает в ядовитой коме,
Как все, к чему я на Земле привык,
Исчезнет в обступающей истоме,
Так память, возвратившись в никуда,
Чтоб умереть в нелепой точки схроне,
Переживет усталые года
И вспыхнет на неведомом изломе.
* * *
Полночный костер одиноко горел,
И страхи ночные сгущались,
Неведомый путник в сторонке сидел,
И страхи к нему устремлялись.
А он то смеялся, то страхам внимал,
То чьей-то судьбою смущался,
Костер одинокий в степи догорал
И в золото искр обращался.
И мрака ночного пронзительный сон
Спешил затвориться в забвенье,
И зверь полуночный,
тоской поражен,
Глядел на луну в изумленье.
* * *
Не все ли равно,
где блуждает мысль,
Коль скоро она блуждает,
И душу боль
продолжает грызть,
И прошлое обижает.
В лохмотьях оборвыш
спешит домой,
Да дома нет и в помине,
И взорван
призрачных снов покой
Зачем-то на половине.
И тайных напутствий
тревожный смысл
В неверии угасает,
Не все ли равно, где блуждает мысль,