Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн

– Здравствуй, – сказала она. – Ты ждешь уже давно?

– С двенадцати часов.

– Я не виновата, что опоздала. Раньше, чем в двенадцать, невозможно уйти из конторы, и потом еще десять минут уходит на то, чтобы смыть пятна с рук от чернильной ленты. Но теперь я свободна почти до трех часов.

Она торопливо сняла шляпу и кофточку, а также густую вуаль, которую всегда надевала, выходя на улицу. Затем подвязалась передником и сняла шляпу Дембы.

– Ну? Ты не снимешь пальто? – спросила она. Демба все еще был в своей накидке. Он покачал головой.

– Нет, мне холодно.

– Холодно? Да что ты! Сегодня можно открыть все окна настежь.

– Меня знобит, – сказал Демба. – Я болен. У меня, вероятно, жар.

– Бедный Стани! – сказала Стеффи тем сердобольно-жалобным тоном, которым утешают детей, когда они, играя, падают и делают себе больно. – Бедный Стани! Он болен, у него жар. Бедненький! – Потом она переменила тон и спросила: – Ты ведь пообедаешь с нами?

Демба покачал отрицательно головой.

Она открыла дверь в соседнюю комнату и крикнула:

– Мама, господин Демба будет с нами обедать.

– Нет! – закричал Демба порывисто и почти взволнованно. – Что тебе в голову взбрело?

– У нас клецки сегодня, – сказала поощрительно Стеффи Прокоп.

– Нет, спасибо. Я не могу.

– Ну, видно, ты в самом деле болен, теперь я тебе верю, Стани, – рассмеялась Стеффи. – Обычно у тебя всегда хороший аппетит. Погоди-ка, я сейчас посмотрю.

Она просунула руку под пелерину Дембы, чтобы пощупать его пульс. Но руку его не сразу нашла, а в следующий миг ощутила такой толчок, что отшатнулась на два шага и должна была схватиться за комод, чтобы не упасть.

Демба вскочил и стоял перед ней белый как мел и в полном исступлении.

– Откуда ты знаешь? – прошипел он, глядя с яростью на Стеффи. – Кто тебе открыл, что…

– Что открыл? Отчего ты толкнул меня? Что с тобой, Стани?

Демба неуверенно глядел на девушку, тяжело дышал и не говорил ни слова.

– Я хотела пощупать твой пульс, – жалобно сказала Стеффи Прокоп.

– Что?

– Пульс хотела пощупать. А ты меня толкнул.

– Вот что! Пульс! – Станислав Демба медленно сел. – Тогда все в порядке. Я думал…

– Что? Что ты думал?

– Ничего… Ты ведь видишь, я болен.

Демба молча уставился глазами на стол. Из соседней комнаты доносился стук тарелок и ложек. Мать Стеффи накрывала стол к обеду. Стеффи Прокоп легко положила свою хрупкую, детскую руку на плечо Дембы.

– Что с тобой, Стани? Скажи.

– Ничего, Стеффи. Во всяком случае, ничего серьезного. Завтра все пройдет… так или иначе.

– Говори же! Мне ты можешь это сказать.

– Право же, нечего рассказывать.

– Но ведь ты хотел мне что-то рассказать. Что-то важное, чего не мог сообщить мне по телефону.

– Это уже не важно теперь.

– Что же это было?

– Ах, ничего… То, что я завтра уезжаю.

– Вот как? Куда?

– Это я еще не знаю. Куда захочет Соня. В горы, может быть, или в Венецию.

– Ты едешь с Соней Гартман?

– Да.

– Надолго?

– Пока Соне не нужно будет вернуться. Я думаю, недели на две или на три.

– Разве вы опять поладили друг с другом? Ведь вы были в ссоре.

– Помирились.

– На три недели! Наверное, ты получил деньги за веселый роман, который перевел. Знаешь, за тот роман, где говорится: «Вашей дочери, графиня, осталось жить не больше шести часов, может быть, даже меньше». Я еще так смеялась… Тебе наконец прислали гонорар? Да?.. Отвечай же! О чем ты только что думал, Стани?

Демба рассеянно взглянул на нее.

– Где был ты мыслями? Уже в Венеции?

– Нет. У тебя.

– Брось, не лги. Я прекрасно знаю, что ничего не значу для тебя. Я для тебя слишком молода, и слишком глупа, и слишком…

Стеффи бросила взгляд в зеркало. Ее правая щека была сплошь багровым ожогом. Много лет тому назад, когда она была еще ребенком, ее мать однажды поливала бензином угли в очаге, чтобы развести огонь, как это делают в Вене многие хозяйки. Девочку она при этом держала на руках, и у нее загорелось платье. Стеффи сохранила об этом память на всю жизнь. Ожог безобразил ее, она это знала. Никогда не выходила она на улицу без вуали.