Полуночные рассказы

Серым полотном были сшиты тучи и небеса, собирался дождь. Рафаэль не слушал прислугу, он хотел гулять и ввиду болезни своей сам идти не мог. Служанка катила кресло и читала Теннисона.

«Огнем пророческого духа

Там дивный лик её блистал;

Но мощный глас её до слуха

Порою к людям долетал».

– Остановись.

– Вам не нравится этот стих?

– У меня немеют руки, – прошептал Рафаэль.

– Что у вас?

– Руки, они немеют!

Кровать застелена, как и в былые времена. Несколько тёплых одеял накинуты поверх Рафаэля. До него здесь даже побывала грелка. Камин растоплен на полный жар и все, кто заходил, обливались потом.

Так почему же ему было холодно? Почему ничего не грело? Лицо его потеряло прежний блеск, краски куда-то улетучились, кожа с каждым днём становилась бледнее.

Генрих и Молли не возвращались уже как четыре часа, может больше. Мать Рафаэля постоянно лежала в своей комнате вот уже несколько дней, её здоровье, и так хромавшее, стало совсем никаким после настигшей драгоценного сына беды.

Старый семейный доктор, которого хоть и звали Роберт, но самые близкие обращались либо док, либо Роб, вошёл в комнату и тут же побагровел.

– Ну и духота, топите как в феврале!

– Я не могу согреться.

Доктор понимающе взглянул на Рафаэля. Он поставил свой чемоданчик рядом с кроватью и тут же принялся снимать пиджак и жилетку, освобождать горло от пут галстука.

Видя тяжёлое состояние Рафаэля, доктор тут же спросил, кто сможет рассказать о проблемах, чтобы не утруждать лишний раз больного. Вперёд вышла служанка и Рафаэль кивнул.

– Хорошо, если Раф захочет что-то добавить, просто постучите по моей ладони, ладно?

Рассказ был коротким. Рафаэль не может согреться, ничего не ест, мало разговаривает, движения у него скованные, а кожа болезненно бледная. Историю про охоту доктор знал.

– Есть что добавить? – обратился он к больному.

– Осмотрите потом мою маму?

Роберт улыбнулся и кивнул.

– Скажу честно, случай ваш мне до боли знаком, что не делает его менее интересным. Вы не чувствуете, что ваши кости ломит?

– Не чувствую костей.

– Ясно, а запахи?

–В этом и проблема, есть ничего не могу, но вот почувствовать запах шарлотки за километр… всё обострилось, не только запахи, но и слух, зрение.

– Какие ещё изменения?

– Доктор, может моя крыша и едет, но, кажется, я впадаю в чувство транса.

– Поподробнее.

– Бывает, сижу вот так, и всё вокруг замедляется, вижу, как муха мимо летит, крыльями так плавно машет, настолько медленно, что поймать её не составит никакого труда. А бывает, человек, та же сестра моя – Молли, пройдёт мимо, да так быстро, что словить не могу момент, когда она бездвижна, только размытый след за ней остается, и будто её десяток становится. А бывает и вовсе всё происходит, а меня и рядом быть не должно, все как будто сквозь меня идут, странное чувство такое бывает! И согреться я не могу тоже, горячий чай обжигает, но не чувствую я ни боли, ни тепла ожога, одеяла, хоть сто, не греют, не потею даже от них, но холодный пот идёт просто так по утрам. Кажется, я начинаю покашливать, организм мой совсем пищу отвергает. Скажите, я умираю?

– Все мы умираем, жизнь для этого и создана, чтобы в конце умереть. Но вам стоит обождать лезть в гроб.

– Но что тогда со мной происходит?

– Убати, не иначе! – воскликнул доктор.

– Что, простите?

– Как бы вам объяснить. Если вы позволите, я бы рассказал историю о своей жизни, когда ещё не был доктором и когда не укоренился со своей практикой в вашем небольшом городке.