С тобой? Никогда!

– Это Даша. Моя… – Ярик улыбнулся. – …моя соседка. Подруга детства.

– Его дружище, – ужасно нервничая, зачем-то добавила я.

– Ага, ясно. Клево! – Боря указал на диван. – Садись. Играешь на чем-нибудь?

– Я? Нет, разве что у бабули на нервах.

– Прикольно! – рассмеялся парнишка.

Так и началась наша дружба.

Трижды в неделю я приходила после уроков в подвал, чтобы послушать, как они играют. Надо признаться, это было самое счастливое время в моей школьной жизни. Пусть и короткое, но очень яркое воспоминание тех лет. Я приносила им булочки или другую свою нехитрую стряпню, помогала с уборкой, сидела на диванчике, слушая, как раз за разом они проигрывают одни и те же партии, добиваясь лучшего звучания, и ощущала себя частью чего-то по-настоящему крутого и волшебного.

Можно сказать, я занимала привилегированное положение. Мне всегда были рады. Своими шутками я заставляла парней улыбаться и была первым слушателем их новых музыкальных композиций. Ни с чем не сравнимое ощущение! Я любила смотреть, как Ярик раскладывал свои заметки, нотные тетради, даже салфетки с набросанными на них карандашными пометками, усаживался напротив меня в полутьме каморки и впервые наигрывал новые мелодии на клавишных.

Да, было бы лукавством утверждать, что я слышала эти композиции впервые, ведь я проводила часы, сидя дома у стены и прижавшись к ней ухом. Именно тогда и рождались его мелодии – с нескольких нот, с плавного перебора или ежедневной разминки. Я даже слышала, как ворчит его отец, появляясь в комнате, едва заслышав отступление от классической программы музыкальной школы.

Но Ярослав все равно находил время, когда родителей не было дома, чтобы порепетировать или сочинить что-то новое для их с Борей группы.

– Нет, группа – это сильно сказано, – усмехался Боря, терзая струны своей бас-гитары. – Нам бы определиться с направлением, довести все до ума, найти хорошего ударника, вокалиста и электрика. – Так они называли гитариста, который должен был играть на электрогитаре. – Где мы сейчас найдем ребят с инструментами?

– К нам парня перевели. – Пальцы Ярика ласкали клавиши синтезатора, и я не могла отвести от них взгляда. Наконец они замерли, и парень посмотрел на нас. – Он сегодня только второй день у нас, но общительный очень. Дима Калинин, вроде нормальный. Говорит, что немного на ударных играет. Может, посмотрим его?

– Можно! – оживился Боря.

– Правда, он сказал, что здесь не задержится. Осенью с мамой в Америку уезжает. Но за лето, пока он с нами, мы могли бы найти кого-то ему на замену.

– Да, спроси у него. А этот мажор, как его… – Гитарист почесал затылок. – Тимофей. Из десятого «А». Помнишь его? Левицкий. Про него рассказывали, что у его отца денег немерено и он ему «Гибсон» подарил. Я слышал, что он устроил тогда вечеринку и соседи даже ментов вызвали.

Было заметно, что Ярику не очень нравится идея звать в группу кого-то «левого».

– Так у него просто гитара есть? Или он на ней играет? – нахмурился он.

– Это «Гибсон», братан! – Боря повернулся ко мне. – Представляешь, Дашка? «Гибсон»! Дорогущий! Там же звучание! Если у него папаня такой щедрый, может, нам и комбик хороший перепадет, а не этот ящик компостный. – Он скривился, глядя на старый усилитель. – Может, попробуем организовать настоящие выступления, а? В клубе, как взрослые. Где звук по ушам – ба-бааам! Где девчонки толпами! Скажи ему, Дашка, скажи!

И я кивнула, одновременно пожав плечами.

– Не знаю. – Ярик вернулся к синтезатору. – Может, не стоит торопиться. Я еще поспрашиваю в музыкалке у ребят.

Но язык у Бори был как помело. Уже через неделю старшеклассники прознали о нашем подвале и стали приходить туда. Тимофей Левицкий оказался коротко стриженным высоким хамом в дорогущем спортивном костюме. Поначалу он приходил, чтобы послушать ребят, потом притащил гитару, затем друзей и подруг, а еще позже уже стал диктовать свои правила.

Видно было, что Ярику это совсем не нравится. Он продолжал приглядываться к новичкам. Да, ему лестно было получать восторженные отзывы о своей игре на синтезаторе. Но появление в каморке новых инструментов и серьезного усилителя, похоже, стало решающим фактором, и он решил смириться с присутствием этой компании.

Мне Левицкий сразу не понравился. Наглый, ехидный, высокомерный. Его мало интересовала музыка. Больше нравилось то обстоятельство, что у него теперь есть место, куда он мог приглашать других старшеклассников, чтобы те восхищенно глядели на то, как он бряцает по струнам, а потом запивали впечатления крепким пивом с сигаретами. На меня он косился недоверчиво или вовсе делал вид, что не замечал.

После репетиции Ярик обычно бережно накрывал чехлом свой синтезатор, забирал наши рюкзаки, и мы шли домой. А Тим со своей гоп-компанией оставался в подвале, чтобы дурачиться и тискать девчонок, пришедших восхититься его талантом.

– Как ты его терпишь? – удивлялась я, когда мы с Яриком шли по набережной домой.

Но Ярослав в обычной для себя манере отмахивался:

– Да он вроде нормальный. Дикий немного, но это воспитание. А играет, кажется, неплохо.

И всегда быстро переводил разговор на другую тему, чтобы не обсуждать свою «группу». Я чувствовала, что ему неприятно, но быстро забывала обо всем, едва мы оставались одни.

Мы могли болтать бесконечно. Вспоминать детство: размазанные по щекам ягоды, игры в песочнице или чтение «Дикой собаки Динго» под одеялом в свете фонаря. Эта подростковая книга считалась чтивом для взрослых, ведь она о первой любви. А нам, только ожидающим поступления в первый класс, едва научившимся читать по слогам, было жутко интересно, что же такое скрывают от нас взрослые, убирая ее от нас подальше.

Да, тогда мы смогли прочесть общими усилиями лишь пару первых страниц книги, а потом бросили. Важно было не это, а наличие большой общей тайны. Душный воздух под одним на двоих одеялом, свет фонарика во тьме, детские смешки, воспоминания о которых вызывали теперь лишь неловкость и какое-то странное тепло в животе. Но сейчас, когда книга уже была прочитана полностью и вовсе не казалась какой-то особенной или взрослой, эта память о времени, проведенном когда-то вместе, казалась нам настоящим подарком судьбы.

Мы гуляли вдвоем у пруда, кормили уток, обсуждали школьные дела, ходили друг к другу в гости на чай, пока родителей не было дома. И чувство чего-то прекрасного, творящегося между нами, делало эти мгновения поистине волшебными. «Дружба между нами? Не дружба? Что это тогда?» – сомнения постоянно сменяли друг друга, но одно оставалось незыблемым: минуты летели с невероятной скоростью. Нам всегда было о чем поговорить, и никогда не было скучно.

Неумолимо приближался май, а с ним и последний школьный звонок. На уроках физкультуры, которые я с трудом выносила, учитель больше не мучил нас кроссами и нормативами, а позволял играть в активные игры. В баскетбол и волейбол я не играла, потому что над моими медлительностью и неповоротливостью всегда ржали одноклассники.

А вот вышибалы были более сносны: минута позора, тебя вышибли, и ты свободен. Мальчишки почему-то вели себя сдержаннее, а вот девочки, они не могли упустить шанса, чтобы не проявить во всей красе свою жестокость. Они всегда метили сразу в меня. Кидали мяч в лицо или в живот, чтобы еще раз доказать, какая я большая и неуклюжая, чтобы было больнее во всех смыслах.

Больше всех, конечно, старалась рыжая Яна. Ее особенно раздражали мои эластичные черные штаны, облегающие жирные ляжки, и моя широкая футболка – та была для нее как тряпка для быка.

Она привлекала к себе внимание хлопками и свистом, типа «смотрите, сейчас я выбью эту жируху». И все ее подружки ободряюще улюлюкали. У меня сердце колотилось как бешеное, когда она замахивалась под всеобщие крики. Я, как олень в свете фар, застывала от страха. А она кричала: «Держи, Колбаса!» – и с садистской улыбкой швыряла тяжеленный мяч, который каждый раз, как ни старайся, ударял меня.

Так вышло и на последнем уроке физ-ры. Мяч угодил мне прямо в грудь и оставил грязный серый след. Класс взорвался хохотом. Я, отряхнувшись, молча ушла в раздевалку. Было больно дышать, но мне некому было жаловаться. Все все понимали и привычно молчали, даже учитель.

– Даш! – остановил меня Ярик на большой перемене.

Я только привела себя в порядок, но мои волосы все еще прилипали к потному лбу.

– Да? – постаралась я улыбнуться единственному лучику света в моем темном царстве оскорблений и унижений.

– А мы на последнем звонке выступаем, – радостно сообщил он и крепко стиснул мои руки. – Представляешь?

– Правда?

– Да! Нам дали пару минут, но это уже круто. Поможешь выбрать композицию?

– Конечно! – Внутри все сжалось от волнения.

– Тогда после уроков на нашем месте. – Он отпустил мои руки, улыбнулся и, поправив рюкзак на плече, пошел в класс.

В груди снова трепетали волшебные бабочки.

– Ты чего за ним таскаешься, Колбаса? – послышалось рядом.

Янка. Она тоже глядела Ярику вслед.

– Отвали, – буркнула я.

– Как собачонка за ним бегаешь.

– Мы дружим, – бросила я через плечо.