Любовь по обмену

Волосы блестящими прядями падают ей на лицо, и мне почему-то очень хочется дотронуться до них и снова убрать за ухо.

– Ладно, все, – говорю, прочистив горло. – Мне уже хорошо. Пойду заниматься своими делами.

Встаю, закидываю полотенце на вешалку и выхожу, не оборачиваясь. Мы и так слишком мило поболтали. Не хватало еще привязаться к людям, гостеприимством которых я собираюсь пренебречь.

Зоя

Мне так и не удалось нормально выспаться сегодня. Крутилась в постели почти до рассвета, время от времени проверяя телефон, и никак не могла отогнать от себя дурные мысли. В голове все перепуталось, и виной этому был парень, который спал в соседней комнате. Точнее, мое отношение к нему: негативное или положительное – вот тут никак не получалось определиться.

Наглый, временами даже хамоватый, с колючим недоверчивым взглядом, он казался таким далеким, чужим и непонятным. Но там, в ванной, когда мы сидели так близко друг к другу, между нами целых пять минут не было совершенно никаких барьеров. Мы просто разговаривали. Тон его голоса был мягким, добрым и больше не казался насмешливым.

Едва мне показалось, что общий язык найден, как Джастин резко встал и вышел, оставив меня одну, утопающую в чувстве вины и недоумении. Вот и понимай как хочешь. Что у него там на уме…

Встаю с постели и выключаю будильник. Потягиваюсь, затем проверяю телефон – от Славы до сих пор ни весточки. Наверное, еще устраивается на новом месте. Надо бы написать ему сообщение, чтобы не налегал в первый день на мексиканскую пищу, а то его ждет судьба нашего американского гостя.

Долго думаю. Затем просто пишу «Доброе утро» и отправляю. Подхожу к окну. Солнце светит еще по-летнему ярко, но все больше и больше деревьев укрывается покрывалом из золота. Листья желтеют, наливаются янтарным и медовым, красным и даже шоколадно-коричневым цветом. Мне становится жалко, что скоро вся эта красота облетит, оставив ветви голыми, и осень уступит место зиме.

Убираю спутанные волосы за уши, надеваю мягкие тапочки и плетусь, полусонная, в ванную. В коридоре тихо. Из комнаты брата доносится негромкая музыка. Немного помедлив возле двери, пытаюсь подслушать, что за мелодия, но, так и не узнав ее, иду дальше. Подавив зевок, включаю в ванной свет и замираю у зеркала. Боже, кто это? Лицо припухло, волосы похожи на птичье гнездо, глазенки маленькие, точно две крохотные точки на фоне массивного носа. Да тебе не мешало бы выспаться… Включаю кран, наклоняюсь, набираю в ладошки воды и несколько раз умываюсь. Прохлада быстро приводит кожу в тонус, а меня в чувство. Беру щетку, выдавливаю на нее пасту, кладу в рот, выпрямляюсь и едва не взвизгиваю – за моей спиной стоит Джастин.

– Ой. – Щетка чуть не вываливается у меня изо рта.

На американце из одежды опять лишь спортивные штаны.

– Прости. – Он смущенно помахивает перед моим лицом электрической зубной щеткой. – Ты забыла закрыться. Я только возьму пасту и уйду.

Прочищаю горло.

– Ты мне не мешаешь, – отступаю на шаг вправо, чтобы он мог подойти к раковине.

Внимательно слежу за каждым его движением и чищу зубы. Руки, как назло, совершенно отказываются мне подчиняться. Господи, как там? Вверх, вниз, вверх, вниз, по часовой стрелке. Зубная паста непривычно остро морозит внутреннюю поверхность щек, сильно пенится и попадает в горло.

Джастин, стоя плечом к плечу со мной, включает свою щетку. Теперь мы чистим зубы вместе, глядя друг на друга в зеркало.

Он чертовски высокий. Там, где виднеется моя макушка, начинается его плечо. Я для вида шевелю во рту щеткой, правда все медленнее и медленнее, воровато разглядывая каждую мышцу на его груди, сильные бицепсы и загорелую кожу.

Американцу не приходится так активно орудовать щеткой во рту – щетинки вращаются сами. Поэтому, пока я активно шевелю рукой, он просто стоит и пялится на меня, прищурив глаза. Не могу понять, какие эмоции скрывает этот холодный взгляд?

Сплевываем мы синхронно. Я открываю кран, смываю пену, закрываю и выпрямляюсь. Игра продолжается. Мы молчим, чистим зубы и переглядываемся через зеркало. Никто из нас не знает, что это значит и когда должно подойти к концу. Но мы снова сплевываем, выпрямляемся и чистим.

С первого этажа доносится звук телевизора и – с кухни – мамин голос. Мне становится не по себе. Если папа поднимется, ему вряд ли понравится, что мы с Джастином находимся в ванной комнате вместе, да еще и в таком виде. Честно, я в этой пижаме даже перед братом стесняюсь появляться.

Чистим.

Еще немного, и мои десны не выдержат. Это должно уже когда-нибудь закончиться. Не знаю, как там у них в Америке, но мои русские зубы были чистыми еще пять минут назад. Снова синхронно сплевываем, выпрямляемся, и я вижу на губах Джастина легкое подобие улыбки. Мы обмениваемся многозначительными взглядами и одновременно как по команде споласкиваем щетки под напором воды.

Наши кисти нечаянно соприкасаются. У меня перехватывает дыхание. Нужно бежать. Срочно спасаться бегством. Мамочки…

– Спасибо за компанию, – говорю торопливо, бросаю щетку в стакан, обхожу его и удаляюсь прочь.

Ужасно хочется обернуться, но я и так знаю, что он смотрит мне вслед. Когда же я все-таки поворачиваю голову и смотрю через плечо, дверь в ванную комнату уже закрыта и оттуда доносится звук льющейся воды – Джастин решил принять душ.

– Бедный мальчик, – причитает мама, накрывая на стол. Мой рассказ о вечерних приключениях американца стал для нее откровением, – а ведь как хорошо кушал, мне даже жаль было его одергивать. Так и знала, что что-то подобное может случиться.

– Ой, да ладно, не преувеличивайте. – Сидя перед телевизором, отец смотрит на часы. – Он ведь мужик. Подумаешь, вырвало.

– Он так же сказал, – замечаю я, наливая чай в свою любимую кружку с зайцем.

– Вот. Мужик! – кивает папа, не отрываясь от экрана.

– Доброе утро, сэр, – вдруг раздается со стороны лестницы.

Мы все оборачиваемся.

– О, Джастин, гуд монинг, сынок, – улыбается папа.

– Гуд монинг, – вторит мама.

А у меня глаза на лоб лезут. Парень уже успел переодеться в джинсы, белую футболку, толстовку и даже, кажется, причесался. Его волосы все так же взлохмачены, но теперь лежат нарочито небрежно.

– Как тебе спалось? – спрашивает мама на английском.

И я замечаю у нее на столе листок с русской транскрипцией нужного предложения. Подготовилась. Только вот как она собирается понять ответ?

– Все хорошо, мэм. Спасибо. – Джастин показывает «палец вверх» и немного теряется между кухней и гостиной.

– Садись, позавтракаем, – приветливо указываю ему на стул.

– Эм… – В его глазах мелькает паника.

– У нас есть хлопья, – улыбаюсь я. – Если вдруг тебе хочется чего-то привычного.

Его взгляд продолжает растерянно блуждать по комнате.

– О, это английская премьер-лига, сэр? – Зрачки американца расширяются.

Папа, кажется, даже разобрал в его речи несколько знакомых слов.

– Э… – Поймав взгляд американца, устремленный на экран, он кивает: – Да-да, «Манчестер Юнайтед» – «Ливерпуль». – Хлопает по дивану рядом с собой: – Ты, садись-садись. – Поворачивается к нам: – Девочки, тащите все сюда.

Джастин садится рядом с папой, и оба с неподдельным интересом начинают наблюдать за игрой.

Мама вздыхает. Я понимаю, о чем она сейчас думает. С тех пор как отец со Стёпой поссорились, футбол стал в этой семье запретной темой.

– Кофе, – говорю я, ставя на журнальный столик чашку с тарелкой, – и пирог, – не придумав лучше названия для манника.

– Спасибо, – бормочет американец, не отрываясь от телевизора.

Им с папой явно хочется обменяться мнениями по поводу происходящего на поле, они периодически переглядываются, взмахивают руками, но объясниться не могут – языковой барьер. Мы с мамой пьем чай и молча наблюдаем за ними. Кажется, Джастину нравится манник. Я тревожно смотрю на часы и все еще не знаю, чего ожидать от этого дня.