Окно напротив

– Я в него верю.

– Да он бледный как мел! И все равно стоит, пялится на неё.

От напоминания о мертвой девушке Марьяну зазнобило.

– Это его работа, пусть разглядывает.

– Он уже моих девчонок расспрашивает, бумаги тискает, вот черт костлявый!

– Думаю, из него выйдет хороший реаниматолог.

Брагин вопросительно уставился на неё.

– Из этого нытика?

– Вот увидишь.

Володя снова рассмеялся, заглядывая в окно.

– Посмотри, я отсюда вижу, что у него руки трясутся.

– Это пройдет.

– А еще он жутко занудный.

– Ему просто нужно во всем докопаться до сути.

– Ох, Марьяш, тебе бы в воспитатели! Там малышне всё прощается. А здесь совсем другое дело.

Она откинула со лба прядь непослушных рыжих кудряшек и печально улыбнулась.

– Мы все хоть раз, но кого-то убивали. Разве нет? Пусть даже не своими руками.

Брагин присел возле нее на корточки. Он всегда восхищался умом и профессиональными способностями этой хрупкой женщины, и не мог не заметить, что в последнее время она выглядела грустной и уставшей.

– Это не значит, что можно совершать ошибки.

Марьяна кивнула:

– Это значит, что приходится учиться жить с этой болью.

Они смотрели друг на друга, и каждый думал о своём.

В просторном тамбуре перед входом в приемное отделение весь воздух перемешался с табачным дымом. С одной стороны – двери, за которыми смерть, с другой – реальная жизнь. И Марьяне казалось, что вот тут-то она и застряла, где-то посередине.

– Иди, пиши, – прошептала она Володе.

Он благодарно кивнул и приподнялся.

– А потом поеду на свои квесты.

– Какие еще квесты?

– Ха! Попробуй на вызове в настоящем бомжатнике найти алкаша среди хлама и тряпок! Настоящий квест!

Марьяна невольно рассмеялась.

– Вот ты о чем…

– Случай сегодня был! Просто шикарный. – Брагин выбросил окурок в банку, стоявшую в углу, и взялся за ручку двери. – Поступил вызов: падение с третьего этажа.

– Ух ты…

– Приехали. А там пьяный престарелый Ромео выяснял отношения с не в меру обиженной и не совсем трезвой Джульеттой. Решив, что он человек-паук, или, может, Тарзан, дедуля полез с балкона в окно. Ну, и как в лучших традициях жанра, навернулся! По пути собрал все ветки и напоролся на острый сук.

– Ой, – испуганно усмехнулась Марьяна, приподнимаясь со скамейки.

– Брюхо распорото от мечевидного отростка до лобка. Не пузо, а просто загляденье какое-то! Я гляжу: кишки по всему дереву, как гирлянда новогодняя, только звезды на вершине не хватает.

– Господи… – прошептала девушка, мысленно прикидывая в голове фронт работ с таким пациентом.

– Штопает его Одоевский, наверное, до сих пор.

– Ужас.

– Зачем, говорю, полез? Отвечает: люблю её, козу такую!

Володя открыл перед Марьяной дверь и пропустил внутрь.

– Романтика, – снимая куртку, мечтательно прошептала она.

4

Мне было всего семнадцать лет, когда я увидела его в первый раз.

Это было как в сказке про Красную шапочку, ей Богу. Мама дала мне трехлитровую банку и послала за молоком. Нужный дом располагался в трех кварталах от нашего трехэтажного барака, возле самой реки.

Окраина города. Мы звали её деревней. В те года у нас не было сотовых телефонов, мы вообще не знали, что это такое. Нашими развлечениями были книги и прогулки с друзьями. Я практически всё своё время посвящала учебе и маме. И мне было этого достаточно.

Отправившись по её просьбе за парным молоком, я обошла весь наш район и свернула к лесу. То лето выдалось очень жарким. Солнце пробивалось даже сквозь густые ветви сосен и растекалось по траве, словно вязкая гуашь по бумаге. Всё моё лицо еще с весны обсыпало гадкими веснушками. Приходилось прятаться в тени деревьев, пробивая себе путь сквозь кустарники.

Тетя Нина жила на крайней улице, что тянулась вдоль обрыва. Громко сказано, конечно. Вовсе и не обрыв, а так, крутой склон на берегу маленькой речки Татьянки, что на тринадцать километров раскинулась по территории нашего края.

Дом тети Нины был большим, так мне помнилось с детства, но почему-то ничего подобного не попадалось на глаза по пути. Я спустилась ниже, к реке, чтобы оттуда охватить взглядом всю улицу, и случайно наткнулась на тропинку, проходившую по самому краю обрыва. Удивительно, но почему-то тропинка с обеих сторон была густо усеяна цветами. Бессмертником. Таким же огненно-рыжим, как моя шевелюра. Будь она не ладна!

Мама не уставала твердить, как ей нравятся наши с сестрой волосы, но для меня это был сущий ад. Едва встаешь с подушки утром, за тобой поднимается ведьминская метла, рыжая и пушистая. И она – часть твоей головы. Совершенно неуёмная, дикая копна, нет – грива!

Я щурилась от солнечных лучей и осторожно топала вперед по этой тропинке. Речка словно застыла, погруженная в свое одиночество, деревья же, наоборот, звонко грохотали, покачиваясь на ветру.