Любовь по обмену

Джастин хмурится, нервно чешет лоб, прячет руки в карманы штанов, затем достает их обратно и сильно хлопает себя по щекам. От резкого звука я вздрагиваю.

– Я не смогу. – Он истерически смеется. – Зачем мне все это? Боже, ну что за…

– Сможешь, – моя ладонь снова на его предплечье.

Не навязывайся. Не навязывайся. Перестань.

Американец замирает, уставившись на мои пальцы. Смущенно отдергиваю руку.

– Это сумасшествие… – шепчет он, облизывая разбитую губу и качая головой.

– У тебя получится, – настаиваю я, переводя взгляд на яблоню.

– Почему ты так думаешь?

– Ты упрямый, – улыбаюсь.

– Во что же я вляпался…

В неприятности. В Россию. В меня, в конце концов.

– Русский язык не такой уж сложный. – Вру, вру, вру, но пусть он узнает об этом позже, не сейчас.

– Не знаю, Зоуи…

Прокашливаюсь, выпрямляюсь и строго смотрю на него:

– Начнем, пожалуй, с самого главного.

Джастин обреченно выдыхает и жалобно ноет:

– И с чего?

– Зоя. Меня зовут Зо-я, – произношу делано-учительским тоном.

Ему нравится. В синих глазах пляшут хитрые чертики.

– Зо… у… я, – набирает в легкие больше воздуха, – Зо-я.

Облегченно выдыхаю.

– Прекрасно.

И по спине снова бегут мурашки.

Мы улыбаемся друг другу в вечерних сумерках почти как старые приятели, но в этот момент слева слышится отчетливый щелчок, и свет в комнате Джастина гаснет. Мы переглядываемся.

Мама иногда тоже бывает очень упрямой, и только что она снова выключила свет и закрыла окно в комнате Стёпы…

-4-

Джастин

– Черт! – ругаемся мы шепотом, синхронно и сразу на двух языках.

Я понимаю это по тому, как она вдруг смотрит на меня удивленно и ошарашенно, а затем пытается убрать улыбку, проступающую на лице.

– Одновременно, – говорит Зоя, поджимая губы, и вскакивает.

Уже достаточно темно, и мне не видно, покраснела ли она. Хотя и так знаю – конечно. Эта ее особенность – краснеть через каждые пять минут – ужасно милая и забавная, а еще почему-то не на шутку заводит меня.

– Blin! – выдает девчонка, прислонив ладони к стеклу.

Мне плевать, что окно снова закрылось. В душе я радуюсь, как мальчишка, потому что мы с ней теперь одни на этой крыше и никто не может мне помешать пялиться на развевающийся на ветру подол ее платья. Мне отчего-то плевать совершенно на все. На Фло с ее попытками всё «уладить», на отца, пытающегося доказать всему миру, что он самый крутой, на то, что мои мечты вдруг разбились в одночасье. Плевать на весь мир, который стал для меня невидимым, потому что я спятил.

Это совершенно очевидно – просто спятил. У меня нет ни прошлого, ни будущего. Стою на краю этой крыши, как на краю собственной жизни, и ныряю в неизвестность. Я только что сам согласился на это сумасшествие. На то, что никогда не планировал, и то, от чего готов был отмахиваться и руками, и ногами, и всем телом сразу.

Потому что она мне предложила, а я так засмотрелся на ее голубые глаза, что не смог отказаться. Все слушал, как она произносит мое имя – тихо, шепотом, будто катает его, как леденец, на своем языке, и хотел слышать это еще и еще.

Точно идиот. Говорю вам.

Идиот, которому все равно, что мы оказались заперты на крыше. Ведь главное – вдвоем. И у меня теперь есть абсолютно законный повод находиться рядом, стоять к ней плечом к плечу и чувствовать, как внутри тела взрываются огненные фейерверки, стоит лишь нам нечаянно соприкоснуться руками.

Я схожу с ума. У меня еще никогда такого не было. Что это?

– Что еще за «blin»? – спрашиваю, наклоняясь и тоже прислоняя ладони к стеклу.

Зоя печально опускает плечи – окно действительно закрыто.

– Трудно объяснить, – говорит она, закусывая губу, убирает руки. – Это как «черт», только съедобное… – И прячет лицо в ладонях, сквозь которые тут же слышится ее стон. – Что я говорю? Blin!

– Blin… – повторяю я, выпрямляясь. – Мне нравится это слово. Blin. Blin.

Осторожно двигаюсь вдоль крыши, то и дело поглядывая вниз. Похоже, придется звать кого-нибудь на помощь.

– Есть у нас такое блюдо, – слышится тоненький голосок Зои. – Вроде ваших панкейков. Тоненькие, круглые лепешки. Сладкие. – Слышно, как она злится сама на себя за то, что не может подобрать нужных слов. – И когда мы ругаемся, тоже говорим blin. Господи, да я даже не знаю почему!

– Blin, – улыбаюсь я. Встаю на колени и свешиваю голову вниз, чтобы отыскать что-то подходящее для спуска с крыши. – А как сказать «черт»?

– Ch’ort, – отзывается Зоя.

Пытаюсь повторить и слышу, как она хихикает.

– Что? – выпрямляюсь.

– Ничего, – мотает головой девчонка, пытаясь выглядеть серьезной. – И что нам теперь делать?

– Я, кажется, нашел кое-что. – Ложусь на живот, подтягиваюсь к краю и проверяю рукой на прочность старую деревянную лестницу, прислоненную к стене, можно попробовать спуститься.