Боги

Но тут он не выдержал. Из его глас полились рекой слёзы.

– Мама! Почему?

Кричал он. Он любил её, не смотря на то, что сделал с ней.

– Мама! За что?

Кричал он ещё громче. Он надеялся заглушить боль своим криком. Но у него не получалось.

– Мама!

Он обнял её труп и решил предать его морю. Она всегда любила это место и это море. В доказательство того, что дело сделано он обмакнул белый платок в её крови и срезал два локона с её головы. Потом он унес её к морю и пустил в "последнее плавание" на одной из деревянных лодок, что стояли у причала.

Он ещё долго провожал лодку взглядом, пока отлив уносил её далеко в море. Через день дороги он снова был в городе богов и предстал перед отцом, чтобы сообщить о том, что дело сделано. Отец был сильно удивлён, что Эгундур так быстро управился.

– Эгундур, как? Уже?

Но Эгундур ничего не ответил. Он молча положил на стол платок и локон волос (второй он оставил себе). Когда Всевар увидел эти вещи, в его глазах блестнула искра. Она была настолько быстрой, что Эгундур не заметил бы её, если бы не наблюдал внимательно за реакцией отца. Это была искра того "старого" отца, ещё до того как он взошёл на трон. Эта искра любила ту, кого убил Эгундур. И с её смертью она в последний раз попыталась прорваться и "разбудить" сердце Всевара. Но, судя по всему, у неё не получилось, и она тоже погибла. Это была "последняя вспышка".

– Эгундур, у меня нет слов… Ты сослужил мне невероятную службу. Весь город богов будет почитать тебя как героя. Скажи, а что ты сделал с трупом?

Голос Всевара был спокойным и благодарным. В нем больше не чувствовалось ни капельки любви.

– Я отправил его на лодке в море. Она его очень любила. Я уверен, она бы хотела, чтобы я так сделал…

В том же тоне ответил Эгундур.

– Да, да, да.

Зваверещал отец.

– Но, я имел в виду другое. Её сила… Ты её забрал?

Такой вопрос сразил Эгундура на повал.

– Отец?!?

Отчаянно произнёс Эгундур. Он не мог поверить, что Всевар мог спрашивать такое. Власть совсем свела его с ума. Он относился к ней теперь как к "куску мяса", никакого уважения. Эгундур забрал силу, но только чтобы оживить своего брата. И он бы никогда так не поступил, если бы не было такой острой необходимости.

– Ах, ну да… Извини… Все же она была твоей матерью… Я слишком много требую. Извини. Пускай покоится с миром. А запас яда я из другого бога восполню. Ты прав.

– Отец…

Ещё более потерянно произнёс Эгундур. Он просто не знал, что сказать.

– Да, сын мой! Я не забыл. Я все помню. Ты проявил невероятную стойкость и верность, даже в самой сложной ситуации, которую я могу представить. И потому я, именем верховного бога, прощаю тебе все грехи. Теперь ты невинен для двора.

После этих слов Всевар поставил печать на один из документов, что лежали у него на столе, и передал его Эгундуру. Это было что-то на подобии амнистии. На самом деле Эгундуру было нужно совсем не это. Но он благодарно принял документ и спешно покинул замок. Потом он просто заперся в своих владениях и не выходил оттуда. Помимо пряди волос матери Эгундур ещё не вернул отцу остаток божественного яда, что оставался в склянке. Он припас его для себя и для плана мести, совместно с детьми Эдигуса. Но, не смотря на все свои планы, глядя на эту склянку, его стали преследовать мысли о суициде. Он не знал что делать. Ещё никогда у него не было таких проблем. Потому он не придумал ничего лучше, чем запереться в своём имении.

В это время дети Эдигуса, Кристиан и Наталинь готовились к мести. Они придумали незамысловатый сюжет о двух братьях близнецах и об их соперничестве ради признания отца. В конце один брат должен был убить другого. Понастоящему. На то это и был спектакль воимя семилетия второго правления Всевара. Потому им и должны были разрешить пронести на праздник настоящее оружие. И именно в этот момент один из них должен был выпустить стрелу не в "брата" на сцене, а в самого Всевара. После долгих тренировок было принято решение, что стрелять будет Наталинь. Её рука была спокойнее и точнее.

Но, параллельно с подготовкой к мести, Кристиан активно общался с Виолой. Он познавал через неё новый мир ощущений. Виоле это все было не очень интересно. Она была натурой не утоньчённой и часто расценивала "прелюдии" и "игры" Кристиана как очередную странность. Но в её голове поселилась мысль. Ей было до крайности любопытно, что все же находилось за той железной дверью. В течении двух последующих дней она несколько раз пыталась разузнать о той комнате, но ни Наталинь, ни госпожа Мур не говорили ей. Они мотивировали это тем, что если Кристиан узнает, что они рассказали ей о комнате, то будет очень недоволен. В конце концов, на четвёртый день её прибывания, Кристиан решил показать Виоле ту "запретную" комнату.

– То, что ты там увидишь, может очень сильно удивить или даже напугать тебя.

Сказал он ей перед тем, как открыть дверь. Оказывается, единственный ключ от двери был у Кристиана и он носил его всегда при себе. Виола хотела что-то сказать или спросить у Кристиана, но тот показал ей знак молчать. Он повернул ключ в замке и открыл дверь. Комната была очень тёмной. На окнах висели очень плотные занавески, через которые не проходил ни лучик солнечного света. Перед ними пробежала крыса.

– Ии!

Вдруг завопила Виола.

– Тихо! Ни то отправлю тебя обратно в твою комнату!

Строго сказал Кристиан. Он был очень суров и у Виолы пропало все желание шуметь.

– Кстати, это была Маша.

– Маша?

Удивленно спросила Виола.

– Да. Крыса. По имени Маша.

Пояснил он. Потом он подошёл к одному из окон и отодвинул занавеску. Комната наполнилась светом. Теперь Виола смогла увидеть, что посередине комнаты находилась большая каменная ложа. На ней что-то лежало, накрытое белой простыней.

– Смотри, Виола, а это Марина, Лиза, Карина, Джессика с Джулией, ещё те забияки и Лола.

Только сейчас она заметила, что на подоконнике на солнышке грелись шесть крыс. Она нервно сглотнула.

– Хм, интересно, а где Катя, Сара и Майя? Что-то я их не вижу… Наверное, они спят…

Задумчиво пробурчал Кристиан.

– Неужели в этой комнате нет ничего кроме крыс?

С неким отчаянием спросила Виола.

– Нет. Есть. И я тебе это сейчас покажу. Только, не кричи.

Кристиан подошёл к каменной ложе и, лёгким движением, сдернул белую простынь. Виола побледнела от того, что увидела. Там лежал абсолютно голый труп мужчины. Она затряслась и не могла вымолвить и слова. Кристиан не обратил внимания на её состояние и, сложив простынь, сказал:

– Виола, познакомься, это мой отец.

Тут у Виолы закончились все нервы. Она с дикими криками выбежала из таинственной комнаты. А Кристиан как раз хотел рассказать ей о том, что они вот уже более семи лет ждут его возможное воскрешение. Крысы в комнате должны были служить индикатором. Если бы они начали есть труп отца, это означало бы, что шансов на его воскрешение больше нет. Но пока крысы не посмели даже притронуться к покоиному богу. И это давало всем надежду. Вскоре в комнату зашла тётя Мур.

– Что за ужасные крики?

– Это Виола. Я хотел познакомить её с папой, а она убежала.