Юмор лечит. Новые смешные рассказы о жизни

Она мне улыбнулась так искренне, что я не посмела возразить и покорно кивнула. Хотя в голове стучало «Нет! Нет! Нет! Я не могу быть ведущей. Что угодно, только не это!». Я-то знала, что на сцене мой язык становится толстым и неповоротливым и существует в другом временном поясе, нежели мысли.

Весь остаток дня я читала сценарий, старалась заучить каждую букву. Я читала в слух и про себя. Выискивала подходящие интонации. Нервы были на пределе. Меня уже не заботило то, что концертные номера не прорепетированы, теперь меня волновала только своя участь.

Наступил день «икс». Начало концерта было назначено на два часа. С самого утра я ничего не ела. Я никогда не ем, когда волнуюсь. Остальные были безмятежны, как в самый обычный субботний день. Ближе к обеду директор принесла новые микрофоны-гарнитуры.

– Подарок от спонсора, – пояснила она, – сегодня выступаем с ними.

Новость была принята далеко не радостно. Светлана Григорьевна возмущалась больше всех:

– Я это не надену! Это неудобно и непрофессионально! Такие микрофоны созданы никак не для певцов!

На удивление, женщины-альты с ней охотно соглашались и энергично кивали на каждое ее слово. Однако микрофоны были выданы всем. За полчаса до начала ко мне подбежал Шурик, быстро приобнял и пожелал «ни пуха». Дрожь в конечностях увеличивалась с каждой минутой. В зал уже проходили люди, и, похоже, нас ждал аншлаг. Женщина с велосипедом была без велосипеда, потому что сегодня она стала билетером и на ней было темно-синее строгое платье.

И вот я стою за кулисами. Свет, фанфары, аплодисменты, сердце. Первым номером – выступление учеников Детского Центра со стихами о родном поселке. Поочередно выпускаю детей, попутно их пересчитывая. Семь, восемь, девять… Девять! А в программе значится десять.

– Где педагог? – шепотом закричала я. – Кто отвечает за детей?

Ответа нет. Тем временем дети уже прочитали первые четверостишия.

– Кто-нибудь, найдите педагога! У нас не хватает ребенка!

Не знаю, насколько громко я говорила, потому что в ушах так звенело, что я не слышала себя. Но повисшую на сцене тишину я все-таки услышала. Выглянула из-за кулисы и увидела, что дети в растерянности смотрят друг на друга. Я, сделав глубокий вдох, улыбнулась со всей доброжелательностью, на которую хватает сил, и стала давать детям знаки продолжать, хотя в душе уже не надеялась на хороший исход. Рыжеволосый мальчик поймал мой взгляд, понимающе кивнул и как ни в чем не бывало прочитал строки отсутствующего ребенка.

Поклон, аплодисменты и вздохи умиления послышались из зрительного зала. Кто-то положил мне руку на плечо и сказал на ухо: «Какие молодцы!». Похоже, заминка была небольшая, и ее мало кто заметил. Для меня же она показалась вечностью. И как расценивать эту ситуацию – неудачной, потому что пропал ребенок, или удачной, потому что ловко выкрутились? Решила пока об этом не думать, время покажет.

Объявляю следующий номер. Наше народное трио в сопровождении баяниста чинно выходит на сцену. Пока все идет гладко, и я со спокойной душой покинула кулисы. Около входа на сцену толпятся артисты, среди них и группа из Детского Центра. Я снова пересчитала детей и поняла, что теперь их десять.

– Где же ты был? – спросила я у отсутствующего ребенка чуть грубее, чем хотелось.

– Прятался под скамейкой, – довольно отвечает он.

– Но зачем? – спрашиваю, силясь не заорать.

Ребенок лишь пожал плечами. Я вопросительно посмотрела на педагога, которая тоже отсутствовала в тот ответственный момент. Она кротко мне улыбнулась.

– Дети… – произнесла она таким тоном, что ни один аргумент не может это «дети» перебить.

Мне оставалось только тяжело вздохнуть и принять ситуацию как должное. Так я и сделала, усевшись на ту самую скамейку, под которой прятался отсутствующий ребенок. Следующий номер будет в стык с предыдущим, и у меня есть время отдохнуть и настроиться перед выходом на сцену. Рядом со мной сидела Оксана Викторовна, а ее дочь помогала делать ей прическу. На обеих блестящие платья с пайетками. Дочь, несмотря на свой высокий рост, надела туфли на высоченной платформе. Зато мать все еще в ромашковых шлепках.

– Оксана, переобуйся! – заметила директриса.

– Успею, мне еще не скоро, – отрезали ромашковые шлепки.

– Вот блин! – раздался чей-то голос, и мое сердце, еще не выяснив масштабы блина, тут же застучало, как бешеное.

– Что случилось? – подскочила я с места.

– На колготках стрелка, – с досадой протянула Настя, – мне выходить следующим номером. У тебя нет, случайно?

– Нет, – ответила я уже спокойно, – а нельзя выйти без них?

– Не, я ноги не брила. А это чьи? – Хореограф взяла со стула чьи-то растянутые капроновые колготки.

– Не знаю, – ответила я, пытаясь побороть отвращение.

– Пофиг, – бросает Настя и натягивает колготки.

Еще мгновение, и звучит вступление к ее номеру. Она с сияющей улыбкой выходит на сцену. Я еще не видела, как танцует эта неуклюжая на вид девушка, поэтому пошла за кулисы, чтобы посмотреть. Начало танца очень плавное и безмятежное. Настя двигалась так грациозно, что ее полнота совсем не бросалась в глаза. Музыка становилась все ритмичнее, а Настины движения более резкими. И вот в разгар кульминации она делает несколько быстрых вращений, и я вижу, как чужие колготки предательски сползают с ее ляжек. Мне стало стыдно, в груди засвербело, краска залила лицо. Ластовица колготок уже спустилась до самых колен. Я украдкой посмотрела в зрительный зал, пытаясь разузнать обстановку. Зрители улыбались не то от наслаждения, не то от комичности ситуации. Между тем Настя, не теряя самообладания, сделала разножку – что-то вроде шпагата в воздухе, одновременно с тем незаметно подтянув колготки. И, грациозно приземлившись, завершила выступление. Я в очередной за сегодня раз выдохнула с облечением.

Вдохновившись Настиным героизмом, я вышла на сцену без тени страха и после пары слов о прекрасном урожае и благодарностей всем рабочим объявила следующий номер. Светлана Григорьевна стояла во всеоружии за кулисами, и я заметила в ее руках радиомикрофон.

– Зачем вам микрофон, у вас ведь гарнитура? – спросила я, проходя мимо.

– Мне так комфортней, – ответила она высокомерно и вышла на сцену. Я, не успев сказать, чтобы она в таком случае сняла гарнитуру, тупо наблюдала, как оперная дива поет в два микрофона одновременно. Пытаясь спасти ситуацию, начала подавать ей немые знаки – в конце концов, один раз это уже сработало. Но не сейчас. Кажется, Светлана Григорьевна успела привыкнуть к гарнитуре и, забыв, что у нее в руках микрофон, стала им размахивать в такт музыке. Я, больше не в силах терпеть этот позор, вышла из-за кулис, по пути наткнувшись на Оксану Викторовну, и самым заботливым тоном спросила:

– Не забудете переобуться?

– Да я что, дура?! – ответила та тоном человека, которому в сотый раз задают один и тот же вопрос.

– Кто там дальше по программе? – спросила меня дочь Оксаны Викторовны.

– Фаина Громова – «Околица», – ответила я.

– А, Фиона, – засмеялась она в ответ, подталкивая маму в бок.

– Почему Фиона? – растерялась я и стала проверять свои записи.

– Да не, это мы так ее зовем между собой. Ну она ж толстая, как Фиона из «Шрека», – разъяснила мне дочь ромашковых шлепок, продолжая смеяться.

Я понимающе кивнула, хотя на самом деле ничего не поняла. Фаина – одна из женщин-альтов, очень приятная на вид, и если полновата, то самую малость. И уж тем более не имеет ничего общего с орками. Хотя тут, наверное, кроется более глубокий смысл.

Продолжая размышлять на эту тему, я вышла на сцену, чтобы объявить следующий номер. Отметила, что наш родной край – самый прекрасный на свете, а у само?й в голове, словно кинолента, замелькали фрагменты из мультика.

– «Околица», исполняет Фиона Громова, – объявила я и тут же осознала свою ошибку. Зрители хлопали и ликовали, как никогда прежде за все время концерта. Уверена, что, если бы не громкая музыка, я бы услышала их насмешки.

Я поспешно ушла со сцены, уступая место Фионе, то есть Фаине. Я уже не понимала, какой вариант все же правильный. В горле стоял ком, мне было неимоверно стыдно. Вышла к артистам, едва сдерживая слезы. При виде меня они взорвались дружным хохотом.

– Фаине на глаза лучше сегодня не попадайся, – предостерегла вторая женщина-альт. Все активно закивали в знак согласия. Однако никто меня не обвинил, и стало чуточку легче. Хотя неизбежная встреча с Фаиной-Фионой в конце ее номера все же вселяла страх.

До конца концерта оставалось несколько номеров. «Интересно, где они держат коня?» – думала я, но спросить не успела, потому что нужно было объявить Оксану Викторовну. Я объявила ее из-за кулис, выходить на сцену не было смысла. Тут же встретилась с Фаиной – она потрепала меня по плечу и дружески подмигнула. Я подумала с надеждой: «Неужели не заметила?».

Оксана Викторовна уже начала петь. Я решила подождать конца номера вместе со всеми, но тут мой взгляд упал на ромашковые шлепки, которые она все же забыла снять. Рука невольно закрыла лицо.

Сил на панику и терзания уже не осталось. Я спокойно выждала момент, когда Оксана Викторовна повернется в мою сторону, и указала ей на шлепки. Она же, не подавая никаких ответных знаков, просто слегка присела, так, что ее подол прикрыл злополучные шлепки. Я, смеясь, пошла ко всем, чтобы рассказать эту историю. Но, не успев и рта открыть, увидела, что женщина-альт исправляет мою программу.

– Что вы делаете? Что-то не так? – спросила я и уже сама увидела зачеркнутую строчку «Выход коня». – Коня не будет?

– Будет. Только зачем ты так написала? Вдруг увидит, – пояснила она.