Сказание о распрях 2

И поведала Элеонора, что является она выпускницей Высшей школы магии и волшебства.

– И сестра моя могла бы также ею стать; но только лишь один в семье имеет на то право. И поскольку старшая в семье, я поступила.

– Думал я, что во дворце лишь отчем коротают свои дни принцессы. – Молвил Бренн, добавив. – Что ж, мне уже пора идти.

– Побудь со мной ещё немного! – Просила Тарья.

Элеонора же, сестра её, башней перегородила Бренну дорогу: она была очень высока.

– Не торопись. Выйдешь из дворца только по моему сигналу – когда все часовые будут спать. Я сама выведу тебя за пределы замка.

– Спасибо тебе, моя госпожа.

– Не называй меня госпожой, княжич. – Осадила его старшая из сестёр и добавила, продолжая своё напутствие. – Помни же, что обратной дороги не будет долгие и долгие годы: я постараюсь сделать всё, что от меня зависит, чтобы придумать для отца и всех остальных, куда же ты мог подеваться. За нас же не переживай: с Севера угрозы покуда нет; троннары больше облизываются на твою родину, а Варвария и Тирания отсюда далеко. Спеши, спеши к своей сестре; я так и вижу, как сидит подле окна она, и ждёт. Спеши к своим друзьям…

Но у Бренна не было друзей. Ещё в детстве один друг предал, другой узрел в Бренне нечто большее, нежели друга – о сём умолчал, утаил Бренн, не придал огласке. Третий друг пытался склонить его в свою веру, а четвёртый хотел довлеть над ним мнением своим. Пятый же оказался и не другом вовсе (как впоследствии выяснилось), но злейшим врагом. Василёк и Криспин – вот и все его друзья. И их он ни на кого не променяет!

Под утро, тайком, распрощавшись заблаговременно с Тарьей, Бренн, ведомый Элеонорой, выбрался из замка и пошёл своей дорогой, поспешая к Синеглазке.

Не было предела радости Василька, когда она узнала в возмужавшем юноше своего брата. Вот, она уже повисла у него на шее, и отпускать не намерена.

– Покажи же, чему ты научилась за год! – Потребовал Бренн.

– Каруселямбра! – Взмахнула девятилетняя девочка волшебной палочкой, и опешивший от неожиданности брат тут же закружился, точно волчок, вокруг своей оси. И упал он на траву, и примял её своим телом. И смеялись оба, и игрались со своим котёнком.

– И это всё? – Разочарованно протянул Бренн. – Одно заклинание – это и всё, чему тебя научили?

– Да нет же! – И девочка в красках рассказала всё и показала; брат остался более чем доволен.

– Значит, не зря мы в тебя вкладываем. – Повеселел Бренн.

– Когда же он сам сюда приедет? – Спросила Василёк, посерьёзнев.

И сник её брат, и не знал, что ответить. Ибо страшное на себя взял Бренн: там, в Швинии, полтора года назад у надгробия матери он не сказал девочке, что её отец тоже умер. Синеглазка стояла рядом с могильным камнем своего отца, но не обратила на него внимания, убиваясь по Хризольде. Надпись на камне почти стёрлась, но уж он-то, Бренн, знал, что рядом с его матерью лежит его отчим. Так и росла девочка, думая, что Яккоб, её отец просто очень далеко уехал.

Сестрёнка вдруг замолчала и замкнулась в себе. Всю её радость как ветром сдуло.

– Скажи, ёжик: почему он меня не навещает? Может, он меня совсем не любит?

И смотрел на её брата Криспин, и злился: уж он-то знает всю правду. Вот только рассказать её должен сам мальчик, а не кот.

Тогда присел рядом Бренн, и начал гладить сестру по голове.

– Отец твой очень любит тебя; не глупи. Всё, что ты имеешь сейчас – это его заслуга. Твои платья, твои игрушки… Посмотри, сколько подарков, сколько гостинцев он тебе через меня передал!

Криспин был готов укусить друга.

«Брехло!», ворчал кот.

Взорвалась тогда Синеглазка, отстранившись от брата:

– Да не нужны мне его подарки! Мне нужен он сам! И ты… Ты тоже так редко приезжаешь!

– Но ты ведь не одна… – Начал было Бренн. – Есть Криспин. Наверняка ты подружилась здесь с кем-то.

Тогда Василёк, как-то странно посмотрев на брата, тихо спросила:

– Почему не ты мой папа???

И сколько было в её взгляде боли, мучений, страданий!

Бренн обомлел, остолбенел от таких странных речей.

– Ты хотя бы навещаешь; ты хотя бы не бросил. – Продолжала девочка. – А он где?! Я никогда его не видела! Ау…

Бренн хранил молчание, не зная, куда спрятаться от стыда и раскаяния – его ложь оборачивается страшными вещами.

– Есть то, чего я не знаю? – По-взрослому спросила сестра. – Говори сразу, чтобы мне не было потом так больно.

«Да скажи же ты ей правду, болван!», зашипел Криспин. «Или ты не мужчина, не норд?».

Бренн обхватил своё лицо ладонями, подперев локти коленями, и сидел так некоторое время. Наконец он встал, и подсел к сестре. Он попытался было дотронуться до этого комочка, но боялся спугнуть, испортить, ранить.

– Твой папа рядом с мамой, Василёк. – Выдавил из себя брат. – Пока лилась правда в доме Харля, которую я знал и так, ты была занята игрой. После я уже не осмелился. Я счёл, что не смогу сказать маленькому ребёнку о таких вещах. Не смог тогда – не хотел и сейчас. Прости, что обманывал тебя, ведь с самых юных лет ты уверена была в ином.

И с тяжёлым сердцем поведал брат о том, при каких обстоятельствах он, Бренн с новорождённой крохой попал в плен к чужакам; что буквально на его глазах убили родню.

Синеглазка молча слушала.

– Это всё? – Спросила она по завершении, внимательно глядя глаза в глаза.

Тогда рассказал ей Бренн, каким на самом деле был её отец, Яккоб. Что убил он его отца, Вильхельма, прямо на свадьбе, и силой заставил Хризольду жить вместе.

– Вот теперь – всё. – Мрачно добавил юноша и умолк.

– Выходит, мой папа убил твоего папу? – Задумалась Василёк. – Почему ты сразу не сказал мне правду? Зачем обманул? Ты боялся, но я ведь не съела бы тебя за это…

Время не стоит на месте, и Бренн заторопился, засобирался назад. Взяв с сестры слово вести себя хорошо, и хорошо же учиться, взяв с кота слово присматривать за ней, молодой воин направился в морской порт Икке, дабы там присоединиться к одной карательной экспедиции – корсары Сюшера, эти пираты обнаглели вконец, и стерландцами было принято решение наказать этих варваров, как следует.

Поскольку отряд набирался из добровольцев, желающих подзаработать, Бренна взяли на корабль сразу.

И вышли ладьи одних нордов в открытое море, дабы потопить ладьи нордов иных. И храбрился вначале Бренн, ожидая морской сечи, но в первый же день его сразила морская болезнь. И проклинал себя воин за то, что хилый такой.

«Не думал я, что выйдет так», сетовал, негодовал норд. «С этим надо что-то делать».

На самом же деле Бренн к своим пятнадцати годам был весьма высок, плечист, силён и вынослив; морская болезнь же, находя себе новую жертву, не спрашивает, сильная она или слабая, а молча делает своё дело.

Бренн, почувствовав себя лучше, поднялся наверх.