Корабль-звезда

Приматка издала серию низких тоновых сигналов, – наверное, обычное ворчание, а может, остаточный болевой симптом. Мемор рассудила, что лучше не отвлекаться на них, и отбыла, а за ней утянулись маленькие адъютанты и оружейники.

13

Мемор ненавидела попытки ее внутренней личности вывернуться перьями наружу.

Она не испытывала радости, тестируя новое оружие на своей подопечной, приматке. Мемор от этого мутило, у нее все закисало внутри. Но Асенат недвусмысленно потребовала быстрых результатов, и Мемор вынуждена была подчиниться, чтобы не рисковать головой. Она смирилась с навязанной логикой, как бы омерзительно ни было сопутствующее ощущение.

С другой стороны, болевой хлыст не просто причинял страдания: он обучал. Он в точности передавал информацию о власти более великой, стоящей за причиняемыми страданиями. В этом знании таилось гениальное умение применять, даже ценою труднопереносимых унижений. Болеизлучатель предоставлял жертве шанс принять наказание во имя высшей цели, быть может, более тяжкого бремени – и то выдалось бы действительно более тяжким, случись жертве отвергнуть предложение. Понимание высшей цели с необходимостью достигается через боль.

Разумеется, приматам это пока невдомек, но со временем и они Адаптируются. Если же их все-таки не получится раскрыть, то… ну, что ж, тогда они будут истреблены прежде, чем их непокорность обернется серьезными проблемами.

Мемор шла по коридорам под величественными арками, разглядывая чудеса древности и позволяя себе немного отвлечься. В Чаше клыки времени стачиваются медленно. По природе своей Чаша обязана существовать в равновесии. Виды-Инженеры должны исправлять возникшие проблемы, не позволяя себе роскоши метода проб и ошибок. Это значит, что Инженерам необходимо руководствоваться не изобретательностью, но памятью. Интеллект менее важен, нежели заученные до автоматизма реакции на то, что уже случалось раньше, отклики, вошедшие в культурный багаж. Ментальные качества оформлялись соответственно. Таков был Путь.

Мемор размышляла об этом, наблюдая за отбраковкой каких-то мутантов. Их вид был близок пальцезмейкам, но особи вырастали меньшего размера; их тоже подобрали давным-давно с мира, отличавшегося быстрой тектоникой плит. Эволюция развила у них быстроту отклика на опасности предательски изменчивой среды; так зародился умелый интеллект. Мемор видела города, которые сооружала эта раса под поверхностью Чаши, когда получала на то позволение: элегантные, изящные лабиринтоподобные структуры, выдающие несомненный и весьма впечатляющий вкус. Мемор весьма удивилась, узнав, что у этих змей в геноме имеются фрагменты, вынуждающие их противиться нирване Чаши. Ведь, по логике вещей, им бы надлежало исполниться бесконечной благодарности за то, как их освободили от лишений родного мира, где устрашающие землетрясения, яростные непредсказуемые вулканы и ревущие океанские волны зачастую камня на камне не оставляли от их надежд и подповерхностных обиталищ?

Возможно, эти переживания слишком ощутимо запечатлелись в их интеллекте, побуждая стремиться к независимости. Мутантов засунули в палату с прозрачными стенами, а исследовательская группа проводила эксперименты, нацеленные на коррекцию ментальных ошибок у змей. Видимо, один такой опыт привел к нежелательным последствиям, и теперь экспериментаторы травили змей газом; Мемор задержалась поглядеть на их кончину – разумные змеи свивались тугими узлами. Тела их скручивались от боли, пасти растягивались в агонии. Ну, по крайней мере, не слышно воплей, как было с Тананарив. Глядя на умирающих мутантов через прозрачную преграду, Мемор поневоле вернулась мыслями к приматам, которых в случае дальнейшего неповиновения ждет такая же участь.

Как, впрочем, и силов, которые, объединившись с приматами-ренегатами, низвергли с небес летающую рыбу Мемор. После такой наглости не осталось выбора, кроме показательного уничтожения города силов, хотя, стоило отметить, впервые эта идея пришла в тонкую, но увесистую голову Асенат, нынешней Старшей Мудрицы на царствии.

Мемор вздохнула и двинулась дальше, оставив змей наедине с агонией. Ей самой предстояла немногим более приятная встреча с Асенат, а Старшая Мудрица была известна непостоянством характера, за что Мемор ее искренне недолюбливала и боялась.

Волею случая долгая история Чаши повернулась таким образом, что камеры смертников и тюрьмы соседствовали с древними местами последнего упокоения. Ныне все эти территории входили в состав раскинувшейся среди роскошных зеленых полей Цитадели. Мемор шла мимо величественных каменных сооружений несомненной древности, мимо замшелых входов в отполированные временем каменные крипты. Кое-где виднелись следы активности расхитителей гробниц, но даже эти свидетельства грубого взлома уже в основном сгладились. В гробницах покоились умершие давным-давно, когда ритуал погребения еще был допустимым, прежде чем стало ясно, что все жизненно важные элементы и биомасса должны подвергаться переработке. Несомненно, нет чести высшей, нежели упокоиться в жизни вечной, а не просто окислившейся окаменелостью. Тела внутри гробниц давно стали добычей воздуха, и остались одни высохшие кости – незначительный, неубранный урожай кальция. Погребенные с усопшими ценности – украшения и семейные реликвии – также давно исчезли, став добычей бесцеремонных взломщиков. Прошлое всегда грабить легче.

Но постичь – не так легко, явилась непрошеная мысль. Мемор замерла от неожиданности. Адъютанты зашуршали перьями, не зная, как реагировать. Мемор шелестом своего оперения велела им сохранять дистанцию. Это «но постичь – не так легко» было окутано виной и страхом. Мемор почувствовала мысленный голос и поняла, что исходил он из Подсознания. Там что-то нагноилось, а ныне пытается пробиться наверх, взывая к ней. Необходимо разобраться с этим происшествием, постичь смысл эмоционального скачка.

Но не сейчас.

Она принудила себя двинуться дальше в прежнем темпе: свита не должна видеть, как она напряжена. Лучше пошелестеть еще перьями, вздохнуть и пойти своей дорогой как ни в чем не бывало.

Она замечала вокруг бесцельные послания неведомому будущему, вот, скажем: ПРОЧЕСТЬ ПОСЛЕ ПРОБУЖДЕНИЯ – это из той давно забытой эпохи, когда сознание записывали на кремниевые носители либо погружали в криосон, надеясь, что их разбудят в неопределенном более продвинутом и изобильном будущем. Не будили никого, ибо Чаша никогда не испытывала недостатка в умах. Как и в телах, ибо численность говорящих, способных передвигаться существ регулировалась соображениями стабильности, а не достатка. Цель Чаши – не в этих умах, но в дальней перспективе, коей привержен и сам Народ… а с ним, разумеется, виды-счастливчики, которых за бессчетные обороты принимали на борт, дабы использовать на благо Чаши, дабы она плыла в космосе все дальше и дальше, созерцая и постигая величие странных, изобильных, чудесных и могучих порождений Галактики. Кто бы ни, или, вернее, что бы ни написало ПРОЧЕСТЬ ПОСЛЕ ПРОБУЖДЕНИЯ, его питала какая-то иллюзия прошлого. Ныне же они суть ароматная пыль, дрейфующая в воздухе под тяжелыми шагами ножищ Мемор.

Она озиралась, смакуя впечатления. Некоторые мавзолеи были снабжены высеченными на камне эпитафиями; возможно, уважение к изяществу этих надписей помогло тяжелым, насыщенным углеродом стенам устоять в неприкосновенности, граничащей с почитанием. Вот одна:

Я, Плонеджур, был шут известный,
Я шутками и смехом боль лечил,
Тех раз не счесть, когда я умирал на сцене…
Но так, как здесь, я умер в первый раз.

Другая была строже и суше:

Иную Птицу узрел Диуреус,
Виной клейменную, нескладную,
И, что страшнее, на кресте повыше,
Чем сам он, тут умерший
В бессильной зависти к ней.

Приятно было прикоснуться к древним шуткам. Вот бы еще и гены одарили Асенат хоть минимальным чувством юмора… Ага, а вот эпитафия, вполне подходящая к меланхоличной натуре Старшей Мудрицы:

Мне сказали, Герадолис, тебя уж нет в живых,
И чтоб тебя оплакать, не хватит слез моих.
Рыдаю я, как вспомню, сколь часто мы с тобой
Томили разговорами Струю над головой.

Мемор подумалось, что с момента, когда была высечена эта надпись, на множестве планет зародилась жизнь и столь же многие миры стали непригодными для жизни в силу жестокости истории. Но Струя над головой пребывает и ныне.

О! Вход в Цитадель уже близок; нет больше времени предаваться размышлениям. Ступай горделиво и с достоинством…

Мемор величественно проследовала внутрь, держась с обычным изяществом и высоко воздев голову; свита адъютантов сопровождала ее под исполинскими арками Цитадели Воспоминаний. Ее приветствовали торжественной музыкой. В ее честь испустили пикантно пахнущую дымку, и Мемор из вежливости вдохнула, поклонилась и взъерошила перья в быстром рубиновом салюте. Ее тут же окружили с предложениями ухода за оперением, стали ласкать кожистые наросты на голове, шептать пожелания удачи и отпускать сальные комплименты, мимоходом приглашать в разные места, соблазняя усладами. Ароматы пьянящих перспектив устремились ей в ноздри, окрасив вдыхаемый воздух предвкушением сочных развлечений.

Она нетерпеливо отмела все соблазны и стала оглядываться в поисках портала, ведущего к Асенат. Придворный гомон ошеломлял разнообразием сенсорных возбудителей, приветствий, запахов; щекотали кожу и оперение мимолетные разряды, бередили слух высокочастотные призывы, дрейфовала по залам ажурная дымка сплетен. Все это надлежало старательно игнорировать, показывая тем самым, что Мемор выше суеты светских бесстыдников.

Под бастионами Цитадели, напоминавшими скальные отроги, увитые красочными мегацветами, собралась шумная толпа. Большинство явилось поглазеть на казни. Древние законы запрещали любую регистрацию ритуальных смертей, визуальную или звуковую, на любом носителе, и зевак манил непосредственный чувственный опыт. У всех были увеличительные приборы, всех окутывала аура нетерпеливого предвкушения. Мимолетные голоса изнывали от голода по чему-то неопределимому, не осознанному зрителями до конца.

Все это Мемор отринула.

Административные помещения надежно экранировались от нежелательного присутствия. Толпу, влекомую простой жаждой ощущений, и еще большее число скудных умом случайных посетителей отклоняли от путей туда бледными люминесцентными преградами, возвращая к скитанию по сырым коридорам в поисках элементарных безыскусных наслаждений. В таких местах особи, не слишком одаренные интеллектуально, обретали преходящие услады и забывали, зачем явились, утрачивали на краткое досадное время, увы, даже память о смысле бытия Народа как такового. Впрочем, они на это не сетовали.

Бледные сияющие занавески умных сенсоров знали, кого пропускать в сии стены и по чьему приглашению. Встроенные интеллектуальные системы в неусыпном круговом дозоре своем указывали Мемор сияющими янтарными пальцами путь по древним мрачным коридорам. Мерцающие сети систем безопасности покрывали шероховатые стены и будто бы приветственно подмигивали. Мемор вдыхала влажный прохладный воздух. В Цитадели перемены дизайна были обычным явлением, но лишь древнейшая зона комплекса, неизменная, наилучшим образом воплощала колоссальную мощь. Тайны, высеченные в камне, элегантная и благородно-возвышенная мудрость предков, ниспославшая формы грубой скале. Мемор удовлетворенно вздохнула. Чувство принадлежности этому месту охватило ее.

В Подсознании расцвела изысканная и неяркая смесь удивления и страха перед неведомым; Мемор не без облегчения приняла ее. Отринув воспоминание о странном неприятном уколе мысли, она сконцентрировалась на сиюминутном. Подсознание предостерегало, что из древней, любезно привечавшей гостью Цитадели возврата не будет и ее тут казнят. Случись ей потерпеть неудачу – а полная ответственность за укрощение приматов теперь возложена на Мемор, – пощады не видать.

Но эти думы не смогли изгнать непроизвольный трепет восторга перед здешним величием. Разумеется, Подсознанию свойственны повадки трикстера, оно порою остроумно внедряет в речь Птиц отдельные слова или целые фразы. Классическая литература, как и современная комедия, пестрела шутками о непокорных Подсознаниях.

Мемор чувствовала, что Подсознание взбудоражено и исполнено рвения, и лишь надеялась, что сумеет удержать его под тщательным контролем. И вправду, не так легко его познать.

Драматические переживания для Астрономов – редкость, и Мемор была за них благодарна.

Ага! Вот и нужный портал. Она оказалась в компании нескольких Астрономов, которые приветствовали Мемор оранжевыми и изумрудными перьевыми гребнями и сообразными статусу трелями. Поворачивались головы. Расширялись глазницы. Эхом отдавались в стенах глубокие басовые дружелюбные ноты. Конечно, все и так знали, что Мемор вызвана на ковер, и с плохо скрываемым нетерпением ожидали развития событий. Предвкушением сияли их глаза и трепетали шейные перья.

Мемор пришлось дождаться, пока завершится ритуал Проявления Перемены. Трансформация эта была весьма трудоемкой и требовала нешуточной целеустремленности. Птица, прежде бывшая самцом, приблизилась к приветствовавшему ее собранию шаткой походкой, неуверенно и близоруко озираясь, и с трудом, но не без торжества пала ниц. Новая Она обвела взором других Птиц, не скрывая замешательства и морща кожу у клюва. После изумленно заморгала, озадаченно зарябила перьями и отобразила мутно-пурпурный дискурс теплящейся надежды. Мемор вспомнила себя в аналогичном состоянии: память о мужской фазе существования тает, а новая Она оглядывается на свет слезящимися глазами.

Отныне ей предстояли трудные обороты постижения перспектив Самки, в продолжение коих, однако, требуется сберечь как можно больше воспоминаний о нетерпеливой, полной исследовательского пыла ипостаси Самца. Мемор не сдержала порыва и влила свое глубокое сопрано в поднявшийся радостный хоровой напев, исполненный глубоких приветственных нот басов и окаймленный высокими резонансами теноров; все вместе славили они успех обряда перехода и новую, обретенную в опыте симпатию, даруемую Переменой. Новая Она со временем, причастившись фундаментальной астрофизики и Древней Истории, вступит в орден Астрономов. Основополагающий баланс Его и Ее, подобный танцу, рождал мудрость в прошлом, принесет он ее и в будущем.

Устремившись торжественным и внушительным шагом к новенькой, Мемор осведомилась о новом Ее имени: Дзетаса. Со временем новая Она может – должна – влиться еще одним жизнеупрочняющим элементом в сообщество, как то диктовала мудрая методика, разработанная Народом за многие двадцатки тысячелетий великой древности. Истина сия была фундаментальна, проверена временем и несла устойчивость Порядку Жизни. Мемор смаковала ее.

– Мемор! – прервал ее размышления глубокий, суровый басовый возглас Асенат. – Приветствую, давненько не виделись.

Это было не так, но, вероятно, полезней согласиться.

– Приветствую и вас, – произнесла Мемор, растягивая ноты. – Я хотела бы посовещаться с вами о текущих трудностях.

Ее перья приобрели полутеневую светло-желтую окраску; присутствующие возбужденно зашептались. Мемор, следуя традиции, игнорировала хор сопрано-трелей, выражавших предположения о ее участи.

– Надо полагать, трудности твои за последнее время умножились.

– Я схватила одну приматку, и мне многое удалось узнать от нее, – сказала Мемор без обиняков. – Прямо сейчас, когда мы говорим, небесная рыба опускается над землями силов, чтобы либо пленить остающихся в Чаше приматов, либо уничтожить их.

– Но, как губернаторы, мы обязаны считаться с возможным недовольством держателей Чаши, которым подобные меры могут не понравиться.