чтоб, обманув погибель,
остаться на сетчатке глаз,
из неба выбыв.
1994
«То же солнце…»
То же солнце.
Те же дети.
Те же ласточки стригут
тёплый воздух на рассвете.
Тот же хлеб – и тот же труд.
И вошел вчера лишь в душный
шумный Иерусалим,
обжигая пылью ступни,
Приснопамятный Раввин.
1994
«Луна и флейта тему ночи…»
Луна и флейта тему ночи
взволнованную поведут —
и беспокойство станет прочным,
и обесценится уют.
Взгляд припечатается к небу,
о мире загорясь мольбой
между всем чёрным и всем белым,
между тобой и мной.
1994
«Когда Господь тебя ваял…»
Когда Господь тебя ваял,
и глина под рукой уже теплела,
и назначение твоё созрело,
что вылепит меня Он знал…
И потому ты часто между делом
вдруг останавливаешь взгляд —
и жжёт мысль первая, как яд,
и тягу вспоминает тело.
1994
«Быть счастью невозможно на Земле…»
Быть счастью невозможно на Земле.
Но мы с тобой на это наплевали —
и бегали босые по траве,
а в обуви ромашки прорастали
и утверждался насекомий мир
по всем иерархическим канонам.
И только мы вполне были одни:
вне Памяти, Истории, Закона…
Что нам не будет счастья на Земле,
счастливые, тогда не догадались!
И бегали, босые, по траве…
А в обуви ромашки целовались…
1994
«Проснуться бы!..»
Проснуться бы!
Или заснуть покрепче,
чтобы не видеть больше эти сны —
и путь продолжить, что начерчен
на свитке страшной белизны.
А путь продолжить, без сомненья,
трудней, чем этот путь начать.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: