Отравленная кровь

– Ой, и не говорите, – махнула она пухлой ручкой. – Некоторые судятся из-за ложек с вилками, позорище, правда?

– Вы что-нибудь трогали в спальне, когда обнаружили труп? – поинтересовался Павел.

– Не-ет, – протянула она с ужасом, округлив при этом глаза. – Я очень испугалась и стала кричать, прибежал муж… с топором. Потом он вывел меня и в полицию позвонил… то есть сначала нашему участковому, а тот в полицию городскую. Мы знаем, что нельзя ничего трогать, во дворе ждали ваших.

– А сколько детей у…

Не успел Павел договорить, в самый неподходящий момент, когда возник контакт с горничной, в гостиную вошли двое молодых людей и замерли на пороге с перевернутыми лицами. Симпатичная девушка, осмотрев всех с подозрением, поинтересовалась высокомерным тоном:

– Что здесь происходит? Вы кто? Что здесь делаете?

– Это дочка покойного хозяина, злючка, – шепотом сообщила Наталья и добавила еще тише: – А всего их четверо… в смысле детей.

– Ого, – только и вымолвил Феликс.

В уме сразу завертелся вихрь: а куда делась жена хозяина, она жива или мир праху ее? А если мир праху ее, она своей смертью умерла или случайно кирпич на голову свалился прямо с неба в солнечную погоду? Нет, ну, такие мысли сами появляются, когда видишь взрослую дочь, а наверху молодая жена лежит с искромсанным телом, убитая никак не может быть родной мамой девице с надменным лицом. Но любопытство Феликсу пришлось отложить до лучших времен, так как Павел поднялся и направился к дочери покойного хозяина, доставая удостоверение, на ходу представляясь:

– Следователь Павел Игоревич Терехов, мое удостоверение…

Девушка, скрестив на груди руки, слегка подалась вперед и шею вытянула, она прочла все буквы и знаки препинания до последней точки. А сопровождающий ее молодой человек примерно возраста Павла и Феликса не заинтересовался, что именно в книжечке написано, остался стоять, молча наблюдая за всеми. Наконец девушка подняла на Терехова недоверчивые глаза, затем выпрямилась, но, судя по выражению ее лица, вопросов у нее появилось еще больше:

– А почему следователь и… Что случилось? В чем дело?

– Простите, а вы кто? – Рядом с Павлом вырос Феликс, тоже представился, правда, не удосужился вынуть удостоверение: – Старший оперуполномоченный Вараксин к вашим услугам. Итак, кто вы?

– Допустим, я дочь бывшего хозяина этого дома. Моника, это мое имя.

Ну, разумеется, два мента не в состоянии догадаться, что Моника – имя, а не калоша, так подумал Феликс, беспардонно в упор рассматривая обоих.

– А это мой муж Ярослав, – представила она молодого человека с бесстрастным и красивым лицом. – Я удовлетворила ваше любопытство? А теперь скажите, почему вы здесь?

Ну и штучка, подумалось Феликсу, но сейчас он скажет заветную фразу и посмотрит, как спесь слетит с нее:

– Этой ночью была убита Майя Григорьевна Черных.

Да, немая сцена красноречива без слов, дополнения не нужны.

Вечером по тревоге любимые родственники…

…срочно собрались у Моники и Ярослава в их шикарной двухуровневой квартире с панорамными стенами. Никогда ранее за ними не наблюдалось такой дисциплинарной явки – в назначенный час прибыли минута в минуту все остатки семейства, надо признать, немаленького. Галина – старшая сестра, Лев родился вторым, с ним приехала на совещание жена Диана, Моника и Ярослав, ну и Андрей – «друг» старшенькой, младшее возлюбленной на добрый десяток лет. Он красавчик, не красивый, а именно красавчик, сладкий, как сироп, всегда идеально одет (за Галкин счет), с манерами князя, который рос в Жмеринке.

Приехали все, кроме младшенького недоумка Гаррика (мнение отца и Галины). Он музыкант, что с него взять, ни дисциплины, ни ответственности, ни мозгов – престижный институт послал к черту, поступил в музучилище, чтобы… бряцать на гитаре! Ничего не скажешь, достойное занятие для члена уважаемой семьи. Надо признать, братья и сестры не слишком привязаны друг к другу, будто кровь в их жилах течет у каждого своя, с особенным оттенком цвета.

Закинув ногу на ногу и повернув их в одну сторону, а корпус в другую – к сидящим на диване и в креслах, Галина вцепилась в резную спинку стула так, будто ее принудили к этой закрученной позе. В сущности, ее тело демонстрировало внутреннее неудобство, дискомфорт, а мимика на лице, меняясь, выдавала то панику, то обычный страх, то потерянность. За тридцать девять лет Галина выходила замуж раз пять, теперь она замуж не выходит, а живет гражданскими браками, проверяет, насколько сильны чувства нового избранника.

Природа в полной мере отдохнула на Галочке: круглая физиономия, узкий лоб, прямые брови, высокие скулы, подпирающие глаза, отчего они кажутся крошечными черными вкраплениями. Рот маленький, губы – две узкие полоски, их почти не видно, приходится рисовать, выходя за границы очертаний. Увеличивать уколами губы Галина не решилась только потому, что у парочки подружек крайне неудачно прошли попытки исправить природу. При всем при том она не лишена сугубо женского обаяния, вкуса, в определенных обстоятельствах и отточенных манер – все это плоды титанической работы над собой. Впрочем, иногда из нее просто прет заурядная баба с застарелыми комплексами и замашками хабалки, а сегодня она растеряна, потому больше слушала, что другие говорят.

– Так, – хлопнул себя по коленям Андрюша, ее очередной внебрачный муж, которого Галина называет ласково Дюшей. – Давайте договоримся, что именно будем хором навешивать на уши следакам.

Он предприимчивый малый, уверенный в себе (иногда так и вовсе самоуверенный), ну а внешне – высокий блондин с физиономией исключительно сладкой. Любитель обвешивать себя цацками – браслеты, перстни, цепочки и подвески, серьги. В его представлении такими выглядят настоящие крутые самцы.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Ярослав, хотя прекрасно понял, о чем речь, ведь Андрюша прямой, как рельса, иносказания не его конек.

– А то, – сказал Дюша. – Договоримся в деталях, что вчера мы все отмечали что-нибудь значимое с вечера до утра. И тогда ни на кого не падет подозрение.

– Подозрение? – вскинулся Лева, не ожидавший, что до этого дойдет. – То есть подозревать будут нас в… в… Да?

* * *

С Галиной они похожи, но если она высокая и довольно стройная, то Леве и с ростом не повезло, да и телом слегка рыхловат, рановато для тридцати семи так дряхлеть. Да и по натуре он не лев, нет, не лев. Скорее, нечто от шакала притаилось в его теле, физиономии и вечно виноватых глазенках, нечто трусливенькое и даже агрессивненькое. Разумеется, все это «добро» почти незаметно, ведь на агрессию нужно затрачиваться, а Лева способен лишь исподтишка нагадить, однако дай ему волю, мало не покажется никому.

Вот только воли никто не давал, папа оставил ему в наследство… должность – не смешно ли, не издевательство ли? Лева, конечно, собственник ресторана, но и сестра собственник, руководит кабаком Галочка, уволить ее он не может, как и она его, если же они будут враждовать, ресторан перейдет в собственность к Монике и Гаррику. Таким образом папа решил сплотить дочь и сына на веки вечные и припечатать их обоюдным имуществом. Оба в ярость пришли от завещания, обоих не устраивала кабала, понятно, что папуля свихнулся на старости лет, да теперь – поди, докажи, когда он в могиле. Тем не менее сплотил-таки! Пару дней оба мучительно пережили, не успокоились и дружно помчались к семейному адвокату, мол, помоги разрулить незаконное завещание.

А прецедента нет! Ну не было у нас подобных вывертов в практике, следовательно, не установлены границы идиотизма в завещании! А что не запрещено и не оговорено законом, то разрешено, при условии – если пункты не представляют угрозу для жизни и здоровья кого бы то ни было.

– Что вы так кипите? – поднял плечи семейный адвокат Глинкин. – У вас есть небольшие предприятия, с голоду не умрете.

– Издеваешься? – взвилась Галина. – Речь идет о наследстве, а не о нашем бизнесе, который мы создали с нуля.

– Но для создания деньги вам дал отец, – напомнил Глинкин.

– Неважно! – огрызнулась Галина. – Это наш бизнес, его отец не делил. Мало того что папуля поделил несправедливо наследство, так еще и идиотские условия вписал в завещание! Которых не должно быть! Потому что так не бывает!

– Если опираться на международное право, то в цивилизованном мире завещают имущество даже собакам и котам! – поднял указательный палец вверх семейный адвокат. – Мы к этому стремимся.

У деток от потрясения челюсть отвисла до самых брендовых туфель, а в Галине через длинную, похожую на предынфарктную паузу проснулась базарная баба, она заорала на адвоката, будто тот виноват:

– Вы что несете? Это не завещание, а дерьмо! Подлог! Что за дебильные пункты?! Такого не может быть! Какая падла его подписала? Данная бумажка не имеет законного права… Вы присутствовали при составлении этой фигни, годной только для сортира?

– Чш… чш… – поднял ладони адвокат Глинкин, усмиряя фурию, а то, чего доброго, драться кинется. – Галочка, зайка моя, я-то тут при чем? При составлении меня не было, ваш отец вручил мне конверт лично и запечатанным, но ознакомить не захотел. Я сам был в шоке, у меня голова вспухла, когда читал его вам, однако почерк принадлежит вашему отцу. И подпись его. Так что, милая, завещание подлинное. И нотариальная печать подлинная, все норм. Может, Николай Леонидович взятку дал заоблачную за юмор в завещании, дал столько, что ни один нотариус не смог бы отказаться. Кстати, второй экземпляр завещания хранится у нотариуса в сейфе, мы можем поехать и сверить все буквы, а также… как ты говоришь? …дебильные пункты.

Глинкин неопределенный тип, начиная с облика, который забываешь сразу – стоит отвернуться, и кончая внутренним содержанием – скользкий, как рыба, а мнение меняет, как настроение перезревшая девица. Ему можно дать пятьдесят, а можно тридцать пять, он форматируется в зависимости от ситуации и нужды.

– Это она, – хлопнула себя по лбу Галина и вдруг сникла, едва не плача. – Тварь Майка, она, она. Такое мог придумать только ее изощренный и подлый ум.

– Галочка, – обратился к ней Лев, – а давай ты кондитерской будешь заниматься, а я рестораном…

– Что?! – проснулась в ней халда, она поставила руки в боки, поднялась с места, набычилась. – Ах, какой умный! Ах, как он, говнюк, придумал… в свою пользу. Это я сделала и кондитерскую, и ресторан! Я, а не ты! Ты вообще ноль! Отец и навязал мне тебя, чтобы я тащила твою семейку бездельников и кормила, потому что ты никчемный…

С каждым несправедливым словом сестры Лев втягивал голову в плечи, у него дергались губы, пальцы мяли сумку из мягкой кожи, в конце концов и он огрызнулся:

– Выбирай выражения…

– Стоп! Тихо! – повысил голос Глинкин, взлетев из кресла, затем заходил. – Галина, сядь и молчи! Оба молчите, пока я говорю! Будете собачиться, ничего не добьетесь, нужно в одну дуду петь, а не порознь. Завещание можно попробовать оспорить.

– Как? – в унисон спросили брат и сестра, окрыленные надеждой.

– Не знаю, надо подумать, чтобы не прогадать… – Адвокат на минуту углубился в себя, потом перечислил без энтузиазма: – Допустим, ваш отец был не в себе, когда писал, маразматические признаки наблюдались и раньше…