Любовь от боярыни Морозовой до революции семнадцатого года

– Эй, Никита, следи за слугами! – со всех сторон то шутки, то песни застольные, то шёпоток слуг друг с другом, кто вперёд должен выходить с подносами.

Вот и сам молодой сокол – двадцатилетний царь появился. По старинному русскому обычаю семнадцатилетняя Феодосия, бывшая Соковнина, а теперь жена боярина Глеба Морозова, целует гостей, преподнося им на подносе чарку с крепкой настоечкой – медовухой. Поцеловала новоиспечённая боярыня царя Алексея Михайловича, словно огонь по жилам пробежал. Пронзил лихой жар сердца молодых людей. Вытер царь с удовольствием усы, взглянул, по-молодецки, в ясны глазоньки молодой боярыни и обомлел. И боярыня слишком хороша и поцелуй сладостным оказался, к сердцу пришёлся. Так бы и зацеловал эту молодуху! Сел на самое почётное место царь, а глаз с Феодосии не спускает! Пир горой стоит, столы ломятся от яств!

Тяжело на сердце у Алексея Михайловича. Что же это он такую кралю прозевал? Ему самому на такой надо бы жениться! Нелегко на душе и у боярина Глеба Морозова, видит он, на кого взор вперил царь Алексей Михайлович, на его драгоценную жену Феодосюшку…

Ай, люли, Ай, люли,

Уплывают корабли…

Во моря большие,

Во моря чужие…

Перепились гости, хвастаться стали. Кто богатством, кто заморским товаром, кто усадьбами богатыми, девками дворовыми, а боярин свет Глебушка своей молодой женой хвастать не стал. Испугался, обомлел, как увидел, что она украшение его застолья. С лица сошёл. А сосед слева шепчет: «Хороша зазноба, да одного ли боярина Глеба-то будет? Сам царь глаз на молодуху положил». А второй ему поддакивает: «Не велика беда, и поделиться с царём трохи – трохи можно. Лишь бы наследник появился общими усилиями. Богаты братья Морозовы, и Борис, и Глеб, а детей ни у кого из них нет, некому состояние оставить. Ну да видно будет. Бабы, они народ разбитной, понимают всё сразу, как рыбы в воде плавают, так и они в житейских делах разбираются».

Смущённая молодая боярыня сидит, краснеет, всё на царя оглядывается. Вскоре вхожа она стала в царские покои по своему сословному положению. Частенько там бывала то с мужем, то одна.

Предположим, между ними что-то завязалось, жарко ласкал её царь в опочивальне, когда она там появлялась. Уж слишком хорош был царь по сравнению со старым мужем, старше Феодосии на сорок лет. Не могла она, видно, поначалу перед царём устоять. Сначала по молодости, горячности встречалась с ним тайно, потом со страху, что мужу донесёт. А тогда с неверными жёнами разговор был короткий, забивали на смерть или топили в реке. Да и позор, какой всему роду! Нередко задерживалась она у царя, более положенного времени, царь не отпускал быстро, но супруг, боярин Глеб, молчал. Только грустил очень. Что скажешь против царя? Частенько видела она слёзы царской жены Марии, украдкой вытираемые ею. Ведь жарко любили не её, Марию, царскую жёнку, а другую! Видела она всё. Со станом статным, грудью наливною, глазоньками – фиалками ночными, бровью соболиною. Как Феодосия ручкою взмахнёт, бровью поведёт, так и обомлеет царь, перед боярыней Морозовой.