Золотая струна для улитки

– Зачем вы сюда ходите? – Бабушка малышки взволнована, смотрит на Андреа с неприязнью.

– Играть на гитаре.

Правда выскальзывает раньше, чем Андреа успевает подумать. Женщина испуганно отшатывается.

– Я не сумасшедшая! – Зачем это она оправдывается? Ах да. Затем, чтобы женщина не ушла. Надо успеть сказать. – Знаете, вашей внучке не хватает пластики, эмоции опережают ритм, все слишком, все через край, понимаете?

Женщина какое-то время наблюдает за происходящим в зале, потом спрашивает недоверчиво:

– Кто вы?

Молчание.

– Наташа действительно резковата, но все считают, у нее талант.

– Огромный, – подтверждает Андреа с придыханием. – Только ей нужны уроки классического танца, обычная хореография.

– Она не будет заниматься хореографией!

– Почему?… Послушайте, что рассказал мне как-то один очень мудрый человек. – Андреа сама не знает, откуда выплыла былая храбрость. – Давным-давно в старинном городе жил Мастер, окруженный учениками. Самый способный из них однажды задумался: «А есть ли вопрос, на который наш Мастер не смог бы дать ответа?» Он пошел на цветущий луг, поймал самую красивую бабочку и спрятал ее между ладонями. Бабочка цеплялась лапками за его руки, и ученику было щекотно. Улыбаясь, он подошел к Мастеру и спросил: «Скажите, какая бабочка у меня в руках: живая или мертвая?» Он крепко держал бабочку в сомкнутых ладонях и был готов в любое мгновение сжать их ради своей истины. Не глядя на руки ученика, Мастер ответил: «Все в твоих руках…»

Женщина задумывается, а Андреа спешит прочь.

13

– Все в ваших руках, милочка. Все в ваших руках, – гнусавит Карлович, осторожно поправляя пенсне. – Никто не поможет, кроме вас самой. Анечка, голубушка, надо пожалеть себя, пожалеть свою душу, свое израненное сердечко! Перестаньте травить себя воспоминаниями!

– Как это сделать? – Вопрос звучит неожиданно и для самой пациентки, и для врача. Он давно похоронил все надежды на успех предприятия. Ответ звучит не сразу, и Андреа уже почти скрылась под панцирем, но слова врача все же успевают попасть в ее сознание.

– Надо постараться избавиться от них.

– Как? – Нужен четкий и конкретный ответ специалиста, а не пространные советы бабушки на лавочке.

– Для начала необходимо избавиться от всего, что вызывает грусть и заставляет возвращаться в прошлое.

Андреа потрясена. Как можно избавиться от уличных музыкантов, от пения птиц, от звуков, льющихся из чужих окон? Как оградить себя от улиц, машин, людей? Как уничтожить весну, заморозить зиму, испепелить лето? Как не заглядывать в чужие коляски, не оборачиваться на круглые женские животы, не замечать малышей в песочнице? Как не просыпаться по утрам? Как заставить молчать память?

– Мне покончить с собой?

– Зачем же так, милая? Начните с обычных вещей, с вещей человека, который заставил вас страдать. – По лицу Андреа проскальзывает тень, в глазах появляется отчужденность, и врач ликует. Снова попадание. – Что он, кстати, сделал?

– Умер.

Андреа возвращается домой, открывает шкаф, достает последнюю гитару Дима, обнимает холодный металлический гриф и долго, безутешно плачет. Потом берет бумагу и ручку:

…Осенние листья по ветру кружат,
Осенние листья в тревоге вопят:
«Все гибнет, все гибнет! Ты черен и гол,
О лес наш родимый, конец твой пришел!»
Не слышит тревоги их царственный лес.
Под темной лазурью суровых небес
Его спеленали могучие сны,
И зреет в нем сила для новой весны…[18 - Стихотворение А.Н. Майкова.]

Запечатывает конверт. Может, хоть кому-то из гонителей осени станет легче?

– Тебе скоро станет легче. Боль должна отпустить. – Голос Зои доносится откуда-то издалека. Перед глазами Андреа – мутная рябь и туман. – Врачи говорят, через полгода ты снова можешь пробовать…

Туман тут же рассеивается.

– Что пробовать?

– Ну, это… Ребенка… Тебе сделали аборт.

Андреа растворяется в холодной больничной стене. Это уже четвертая беременность за два года. Первые три не дотянули и до десяти недель. Она три с половиной месяца пролежала пластом на диване, проштудировала кучу классики, выучила тысячу и одно русское стихотворение, освоила безупречную «лежачую» технику игры на гитаре. Сказали, что основная опасность миновала. Вернувшийся с гастролей Дим вывел затворницу на прогулку. В парке холодно, промозгло и сыро. Андреа мерзнет, напряжение последних месяцев не отпускает. Они возвращаются в теплую безопасность дома, но смертоносный пневмококк уже успел щедро одарить своими токсинами легкое несчастной девушки. Ртутный столбик зашкаливает за сорок, нестерпимая боль в боку, надрывный, лающий кашель, жар, бред и беспамятство.

– Что это было? – спрашивает Андреа подругу.

– Крупозная пневмония. Но ты не волнуйся. Ты уже идешь на поправку. Обошлось без последствий.

– …

– Ой… Извини… Я…

– Где Дим?

– Завтра придет. Сегодня какой-то важный концерт, нельзя отменить.

– Он знает?

Зоя кивает, с горечью смотрит на Андреа, пытается найти слова утешения, но говорит как есть:

– Врачи сказали, после инфекции может урод родиться, а у тебя все равно кровь пошла, ну, и Дим разрешил не препятствовать.

Андреа больно дышать то ли от болезни, то ли от несправедливости судьбы. Она кусает потрескавшиеся от антибиотиков губы, шепчет:

– Дай зеркало.

Зоя чуть медлит. Потом все же протягивает Андреа пудреницу.

– Жуткий вид. Просто узник Освенцима.

– Бухенвальда, – подхватывает Зоя (о концлагерях она слышала).

– Думаю, и там, и там не кормили, – подытоживает больная.

– Ты голодная? Тебе что-нибудь принести? – Радость и оживление.