Плач ветра

– Не смейте никуда выходить! – не оборачиваясь, кричит мать и вылетает в сени.

За ней следом срываются Ефим и Михаил.

– Не-е-т! – орёт мать на сыновей, преграждая им путь, растопырив руки. – Не пущу! Не сметь, сказала!

Страх, страх, страх – мутит разум. Она хватает вилы и с обезумевшими глазами направляет их на сыновей, потом с ужасом смотрит на изогнутые зубья, приходит в себя и отшвыривает их с такой силой, будто держит раскалённое железо.

– Я вертаюсь быстро, – с этими словами Аграфена покидает дом.

Она бежит, задыхаясь. К горлу подступает тошнота. Страшное, зловещее предчувствие заполняет её без остатка. Лихорадочно трясёт её тело, а ноги сами продолжают бежать, не чувствуя, что пальцы рассечены в кровь об камень. Горячая красная струйка оставляет след за бегущей женщиной.

Егор

Егор Иванович Байков всю жизнь провёл, работая на земле, не считая того времени, когда ходил под пулями в Первой мировой войне. Но даже тогда, лёжа в окопах, он нюхал родную землицу, как нюхал волосы любимой жены, только кровью пропитанная земля потеряла прежний благодатный запах, от неё веяло железом и холодной смертью.

После войны вернувшись в родную деревню Юрцово, Егор собрал узелок и направился учиться к самому светиле науки – Ивану Владимировичу Мичурину. В то время Народный комиссариат земледелия принял питомник Мичурина в своё ведение, оставив его заведовать им. Ему разрешили приглашать персонал на работу. Добрая и заботливая жена Аграфена сетовала, что опять муж оставляет её с детьми, но на этот раз уже добровольно. Уходя, Егор заверил жену, что новые навыки необходимы для нынешнего времени, а значит, и пользу семье принесут немалую. «Знания – они ж как хлеб: всегда прокормят», – убеждал муж Аграфену. Так и посчастливилось Егору проработать рука об руку с великим человеком почти четыре года, прививая саженцы яблонь и обучаясь всем секретам земледелия: чем и когда землицу подкормить, чтобы уродились колосья знатные, как не истощить богатства плодородного, как уберечь от зноя несносного.

Когда Егор возвратился в родную деревню, они с сыновьями приступили к работе в полях, где трудились с утренней зари и до тех пор, пока заходящее солнце не вытянет и не искривит их тени до гигантских размеров.

Егор привил несколько сотен яблонь и посадил их на своей земле за деревней. Молодой, цветущий нежными красками сад утопал в аромате. Ветер срывал бело-розовые лепестки цветов и разносил их по всей округе. А осенью ветки низко клонились под грузом плодов. И всюду, куда бы его руки ни прикасались к земле, она плодоносила для него.

Пришло время, Егора избрали председателем колхоза как самого знающего толк в земельном искусстве. Да, да, именно искусстве. Егор говорил: «Во что вкладываешь своё естество и что заставляет волноваться сердце, то и есть искусство. А в землю надо вкладывать душу, иначе не уродит».

А до того, как образовалось хозяйство, сколько ж бедному люду пережить пришлось, прежде чем понять, что всё, что ты нажил за жизнь, оказалось не твоё, а общее – колхозное. Через что пришлось пройти Егору, когда он сам, собственноручно выводил из стойла любимого коня по кличке Мальчик и вёл через всю деревню в новоиспечённый колхоз «Заветы Ильича». А потом смотреть на измождённую лошадь, с утра до ночи работающую на пахоте. Как рыдал Егор в сарае, когда его Мальчик упал на поле и не смог больше подняться!

Как горевал Егор, когда выращенный им фруктовый сад перешёл в руки коллективного хозяйства, а Аграфена приносила в корзине свои же яблоки, полученные за трудодни работы в колхозе! Бывало, она нет-нет да и припомнит в сердцах слова мужа: «Знания всегда прокормят».

И через какую только чертовщину не пришлось пройти: продразвёрстка, раскулачивание, коллективизация! А к этим событиям добавлялись непонятные слова: «большевики», «меньшевики», «эсеры», «партийные» и «беспартийные». Одним словом, страна смотрела с оптимизмом в будущее, продвигаясь семимильными шагами к заветам Ильича.

Знакомство

Раннее утро. Второе мая. На дворе стоит 1938 год. Прошлый год выдался неурожайным. Чтобы избежать массовой голодовки, как в 1932-м и 1933-м, в хозяйства направляются передовики из городских рабочих для руководства колхозами. В основном это партийные добровольцы, в карманах которых лежит важная бумага – «О прохождении двухмесячного курса по развитию сельского хозяйства».

В Юрцово так же прибывает стахановец столичного завода. Зовут его Лаврентий Артурович, на вид так лет тридцать семь – тридцать восемь. Он высокий, худой, таких обычно называют долговязыми. На нём широкие шаровары, заправленные в кирзовые блестящие сапоги, и кожанка, которая придаёт важность. И хотя Первомай выдался нынче жаркий, снимать её Лаврентий Артурович не хочет. «А как же без кожанки? Ныне весь пролетарий в ней», – обливаясь потом, рассуждает стахановец.

Он немного не доходит до деревни и останавливается. Огромная навозная куча, подтопленная ручьём, растекается по дороге. Не пройти, не замочив ноги.

Невысокого роста пожилой мужичонка в белой сатиновой рубашке руководит колхозниками. С лопатой в руке он широко шагает по полю, отсчитывая шаги. С лёгкостью председатель перепрыгивает через канаву, будто его кто подбрасывает, и останавливается. Он громко объясняет мужчинам с тележками, на каком расстоянии разгружать навоз. Наконец, один колхозник замечает городского человека и кричит:

– Егор Иванович, это, наверное, вас ожидают!

Председатель машет рукой Лаврентию Артуровичу и кричит:

– Что стоите-то там?! Идите сюда, коль порядок приехали наводить!

Лаврентий Артурович стоит в нерешительности. Он смотрит на начищенные сапоги. Наконец, он решается и ступает в вонючую жижу, идёт к председателю. Навоз в момент облепляет блестящие кирзачи. Он доходит до Егора Ивановича и протягивает руку. Знакомятся.

Сколько раз молодой стахановец представлял, как зайдёт в контору и с какой важностью протянет руку председателю… Ведь это он, самой партией присланный, должен контролировать безграмотного крестьянина. «А вместо этого, – с досадой думает он, – я стою, с головы до ног облитый потом, в обосранных сапогах».

Ссора

Председатель с Лаврентием Артуровичем сидят в конторе. Они битых три часа обсуждают сроки посевов яровых и овощей. Разговор становится напряжённым.

– Слушай, парень. Что ты меня учишь-то, бумажку свою мне под нос суёшь? Чему там можно за два месяца научиться-то? Я с детства говно в руках держал, на вкус знаю, какое оно, а ты сапоги вон замарать сегодня побоялся, – тычет пальцем на кирзачи Егор Иванович.

Лаврентий Артурович от негодования хмурит брови, щёки надуваются, краснеют.

– Завтра высаживай огурцы. Вон жарища какая, – командует стахановец.

– Ты что! Спятил? – подпрыгивает председатель и вскакивает. – Сегодня только второе мая, ещё заморозки будут. Завтра холода настанут, что делать будешь?

– Не настанут. Прошлый год вспомни. А настанут, бабка твоя придёт, подолом накроет, – грубо отвечает Лаврентий Артурович.

– Да, ты ж так! Тьфу… Всю власть советскую развалишь на хрен! – возмущается председатель.

– А что это ты на власть-то сразу! Что ты против неё? Или тебе при царе-батюшке лучше жилось? – с прищуром спрашивает стахановец.

Егор Иванович выходит из-за стола и срывается – переходит на повышенный тон:

– А может, и лучше! Был Николашка – была мука и кашка. Не стало Николашки – ни муки, ни кашки.

– Ах ты контра! – вскакивает Лаврентий Артурович и злобно прёт на председателя. – Ты ещё ответишь за свои слова.

– А знаешь, что? Некогда мне с тобой тут спорить. У меня работы сейчас чёрт на печку не вскинет. Хочешь – пошли со мной, а не хочешь – сиди здесь, – говорит Егор Иванович и уходит.

Лаврентий Артурович держится за подбородок и ходит взад-вперёд, туда-сюда, туда-сюда, стучит каблуками по деревянным скрипучим половицам. Останавливается возле телефона и звонит в НКВД.

Не успевает он трубку положить, как в дверь врывается орущая попадья. Она разыскивает председателя.

– Теперь я здесь главный, гражданочка. Что случилось? – вежливо спрашивает Лаврентий Артурович.

Попадья на секунду замолкает, удивлённо смотрит вытаращенными глазами, но, быстро сообразив, что это новое начальство, вновь начинает как по команде вопить:

– Тёмка отца уби-и-л! Горе-то какое-е! Ой… Ой…

– Он ваш сын?

– Мачеха я, – с ещё большим усердием стонет бабка.

– А где он сейчас?

– Дома, наверное, пьяный валяется.

Лаврентий Артурович с важным видом подходит к телефону и вызывает милицию.

– Пойдёмте, – торопит её начальник. – Нам нужно быть на месте преступления.

Арест