Сублимация Веры Павловны

– Позволь спросить, куда бы ты отнес в таком случае мать, сестру? Известную уже тебе девочку Соню Мармеладову? Тех, ради кого собственно ты якобы и собираешься совершить задуманное.

Повисла пауза, прерываемая только его тяжелым дыханием. Он закрыл лицо руками.

– Надо же их куда-нибудь отнести. Они же люди! А ненавидимый тобой господин Лужин и Свидригайлов? Если Дуня из низших, – жестко продолжала Вера Павловна, хотя сердце ее сжималось от жалости. Не убийцей был этот молодой человек, а заблудившимся во тьме. – И такой вот высший господин Лужин уже начал использовать материал. Что же ты так противишься? Это же твоя теория на практике.

– Это нечестно, – почти по-детски сказал юноша и медленно побрел по траве дальше, пока его не скрыл туман.

Оказывается, бежать в длинном платье весьма неудобно. Особенно, когда впереди тебя, все время стараясь запутаться в твоих ногах, бежит неизвестно откуда взявшийся кот. «Спасибо, хоть мокасины оставили!» Вере Павловне показалось, что впереди река. Со стороны тумана доносились прохладные волны. Она шагнула в эту молочную смесь и двигалась в ней неизвестно куда. Платье, на удивление, не становилось сырым. Теперь ее ноги неслышно ступали по шуршащему песку. Окликнуть юношу она не решалась. Река появилась неожиданно. Вдруг выплыла из небытия. Течения почти не было заметно, плеска воды тоже. Как будто и не вода это была вовсе, а старое серое зеркало. Юноша стоял, прижавшись лицом к дереву, росшему на берегу. Вера Павловна подошла ближе и тронула его за плечо. Оно было теплым.

– Родя, – тихо позвала Вера Павловна. Он обернулся. Его щеки блестели от слез.

«Может быть, если ты еще не разучился плакать, не все потеряно», – подумала она. А потом вдруг он резко озлобился, черты его лица исказила безобразная гримаса. Это был тот случай, когда красота вызывает отвращение. Он почти кричал:

– Да. Все так. Довольна?! Я и сам пока неизвестно кто! И нравственность – вещь относительная. В каком-нибудь диком племени едят друг друга, и это считается весьма нравственным.

– Мы тоже едим друг друга, – тихо проговорила Вера Павловна. Перемена неприятно поразила ее.

– Я устал. Я не хочу больше тебя слушать.

– Тебе придется.

– Это мой сон. И я сейчас проснусь.

– Это наш сон. И ты меня дослушаешь. В последнее время мой голос был почти не слышен. Ты заглушал его громкими мыслями.

Раскольников скрестил руки на груди. С лица его не сходило надменное выражение. И очень это выражение стало злить Веру Павловну.

– Понимаешь ли ты, что ты – человек обыкновенный. Я бы сказала заурядный. Избалованный в детстве. Привыкший, что мир вертится только вокруг него. Потом непризнанный и обидевшийся. Поэтому ты и собрался идти проверять.

Юноша заметно вздрогнул всем телом.

– Лужин бы проверять не пошел. Он знает. Сама мысль проверить является ответом на вопрос «кто ты».

– Я не ради себя…

– Какая цель у тебя? В чем твоя великая идея?

Юноша молчал, словно застигнутый врасплох.

– Тысяча добрых дел перевесит одно преступление.

– Тысяча добрых дел – это абстракция! И все, что с тобой происходит, это как раз от нежелания дела.

– Ты не понимаешь, – он снова переменился, стал отчаянно жестикулировать и, кажется, не заметил, что с реки потянуло холодом. Гладкая еще несколько мгновений назад поверхность покрылась рябью, словно потрескавшееся от удара зеркало. «К несчастью, – мелькнуло у Веры Павловны. И по телу его пробегала дрожь, то ли вызванная холодными порывами, то ли нервным напряжением.

– Ты не понимаешь, – повторил он, – эти знаки. Они повсюду. Этот странный человек в трактире со своей гнусной историей. Этот разговор о мерзкой старушонке. И наконец, сегодня, – он торжествующе поднял палец, – я точно знаю, – он подошел почти вплотную, глаза его лихорадочно блестели. – Старуха точно будет в 7 часов вечера одна. Понимаешь ли? Точно.

– И ты пойдешь и убьешь?

– И я пойду и убью, – тихо повторил он и вдруг снова закрыл лицо руками.

– Родя, – она снова коснулась его руки.

– Не смей называть меня так! Роди больше нет.

– Есть. Уж мне ли не знать! – она почти силой усадила его на траву. Испуганное шипение раздалось где-то рядом. Кто-то уходил по траве, явно стараясь производить побольше шума. Но юноша этого не заметил, настолько он был погружен в свои переживания

– Ты не говоришь о других знаках. А твои сны? Ты же не такой. Ты способен на самопожертвование. Способен вынести детей из пожара, способен поддержать больного товарища. Ты способен к сочувствию. А это редкость во все времена. Поверь мне. Ты не способен на жестокость, разве что по отношению к самому себе.

Ничего нельзя было прочесть на лице молодого человека. Поднимался ветер, колючий, холодный. Теперь было слышно, как тревожно шумят деревья. Очарование этого странного места исчезало на глазах. Вера Павловна сделала последнюю попытку: