Романы под царским скипетром

Немного истории. Орденом Святой Великомученицы Екатерины (или орденом Освобождения) в Российской империи награждались великие княгини и дамы высшего света. Он имел две степени: «Большой крест» – для царственных особ и «Малый крест» – для дам высшего дворянского сословия. Учреждён ещё Петром Великим в честь героического поступка супруги Екатерины Алексеевны во время Прутского похода.

Женский орден обладал и двумя девизами: «За любовь и Отечество» и «Трудами сравнивается с супругом». На кресте ордена с лучами из драгоценных камней золотом сиял медальон, где святая держала в руках крест и пальмовую ветвь. А ещё орден Святой Екатерины служил царским оберегом, ведь в нём читались начальные буквы латинского заклинания: «Domine, salvum fac regum» – «Господи, спаси царя». Будто код сакрального шифра.

К ордену полагался особый костюм: знак Большого креста носился на красной с золотой каймой ленте, переброшенной через правое плечо. Без сомнения, имела бы орден своей небесной покровительницы и Екатерина Юрьевская. Не судьба…

Но и, будучи вдовой, она стремилась получить заветный орден, хотя и сознавала, что вряд ли сможет предстать в свете в желанном орденском обличье: «…Мне в жизни вероятно никогда не придётся одевать этот орден ввиду моей уединённой жизни».

Но то, что однажды в Доме Романовых нарушен был строгий запрет, княгиня знала. Исторический факт: морганатическую жену великого князя Константина Павловича, польскую красавицу-графиню Жанетту Грудзинскую, тотчас после венчания пожаловали орденом Святой Екатерины. И титулом Её Светлости княгини Лович. Правда, морганатический сей брак стал для цесаревича Константина поводом отречься от русского престола…

Есть в том некая символика: портрет Марии Фёдоровны в парадном орденском одеянии работы Крамского вплоть до 1918-го, пока не попал в Эрмитаж, украшал покои Аничкова дворца. Именно на его фоне художник рискнул некогда изобразить прелестную незнакомку – правда, весьма хорошо известную молодой императрице.

Кисть и другого прославленного живописца, Константина Маковского, запечатлела царственный облик непримиримых красавиц: Светлейшей княгини Екатерины Юрьевской, в то время обвенчанной с императором (по словам придворных, он восхищался портретом супруги и требовал от них тех же восторгов!), и чуть позднее – молодой государыни Марии Фёдоровны.

Императрица Мария Фёдоровна. Художник И. Крамской. 1881 г.

Итак, год 1880-й. Крымская осень. Ливадия. Модный и любимый царём художник Константин Маковский (Александр II называл его «мой живописец») пишет портрет Светлейшей княгини, облачённой в элегантный голубой капот и мирно сидевшей в кресле.

Почти одновременно Маковский работал над портретом детей: Гого, Оли и Кати. Ежедневно за живописцем в Кореиз, где тот остановился, посылалась из Ливадии коляска. Государь часто присутствовал при живописных сеансах, был любезен с художником, шутил с ним, подчас давал осторожные советы, иногда успокаивал расшалившегося сына. И даже доверительно делился с Маковским о неладах в августейшей семье, особенно – с невесткой-цесаревной.

Графу Сергею Шереметеву, адъютанту наследника, довелось, по его словам, стать «свидетелем многого, чего бы не желал видеть, и очевидцем смутной и мрачной эпохи (полнейшего разложения и упадка обаяния царской власти)». Он же не без раздражения замечал: «Маковский в то время делал портрет княгини Юрьевской; нужно было ходить им любоваться… Можно сказать, что семейный быт царской семьи представлял из себя целый ад».

Ну а чуть позже, когда «семейный ад» для цесаревны сменился райским покоем, молодая царица предстала на полотне Маковского в драгоценном обрамлении жемчугов и бриллиантов.

Вот уж поистине – битва живописных шедевров! Будто прежнее соперничество продолжилось уже на ином поле.

…Через годы императрице Марии Фёдоровне предстояло испытать те же душевные страдания, что выпали на долю её морганатической свекрови. Но, в отличие от Светлейшей княгини, ей будет дарована горькая отрада проститься с умирающим супругом, слышать последние слова Александра III: «Чувствую конец, будь спокойна, я совершенно спокоен».

Но не было спокойствия в убитой горем душе императрице. Всего через неделю после похорон почившего Государя, в ноябре 1894 года, в придворной церкви Зимнего молодой император Николай II венчался с великой княгиней Александрой Фёдоровной, в девичестве – гессенской принцессой Аликс.

Августейший поэт К.Р., великий князь Константин Константинович, свидетель того торжества, был глубоко потрясён душевными страданиями царственной вдовы, да и самим её видом: «Больно было глядеть на бедную Императрицу. В простом, крытом белым крепом вырезном платье, она казалась ещё бледнее и тоньше обыкновенного, точно жертва, ведомая на закланье…»

Отныне и до скончания дней Марии Фёдоровны титул вдовствующей императрицы станет её печальным достоянием.

В Мраморном дворце

Вдове убитого императора Светлейшей княгине Юрьевской не судьба была стать государыней Екатериной Третьей. Да и в России, своём Отечестве, она чувствовала себя лишней.

Правда, по велению императора Александра III за Светлейшей княгиней сохранялись её апартаменты в Зимнем дворце, дарованный ей Малый Мраморный дворец в Петербурге, дачи в Царском Селе и Петергофе, поместья в Крыму. Она обеспечивалась рентой из государственной казны – сто тысяч рублей в год (по тем временам – сумма значительная, позднее увеличенная вдвое); дочери Ольга и Екатерина имели право на царское приданое, а Георгий – на достойное для сына императора образование.

Не единожды, особенно в спорных ситуациях, княгиня Юрьевская обращалась к августейшему пасынку: «Убедительно прошу Вас из любви к Вашему отцу прочитать его завещание, в котором он просил Вас быть нам защитником и другом».

Государь Александр III от обещаний отцу-императору и не мыслил отрекаться. Символом его истинно царского попечения о судьбе осиротевшего семейства стал Малый Мраморный дворец, что красовался на Гагаринской улице. Ранее сей петербургский дворец в стиле флорентийского ренессанса, облицованный розовым и серым мрамором, возведён был графом Кушелевым-Безбородко, меценатом и любителем живописи. После смерти просвещённого владельца, аристократа Екатерининской эпохи, хозяином дворца, сей «драгоценной шкатулки» Петербурга, именовался великий князь Николай Константинович. Но недолго. За серьёзную провинность (кражу фамильных драгоценностей!) молодой аристократ был выслан из Северной столицы, закончив свои дни, к слову, весьма печально, в далёком Туркестане.

Император Александр III. Литография. 1881 г.

Вот у него-то, опального Романова, изгоя в августейшем семействе, и приобрёл император Александр III Малый Мраморный дворец для мачехи, ставшей в одночасье вдовой, и своих единокровных сестёр и брата.

Внутреннее убранство дворца отличалось изысканностью: пол нижнего вестибюля цвета спелой вишни усеян был звёздами из золотистого мрамора, а парадная лестница, с бронзовыми канделябрами и классическими скульптурами, словно излучала нежно-розовое мраморное сияние.

При входе, в дворцовом вестибюле, княгиня Юрьевская распорядилась поставить чучело матёрого медведя, некогда добытого на охоте Александром II. Не только тот царский охотничий трофей – всё в жилище княгини-вдовы полнилось памятью об убитом супруге.

Сердцем дворца, его святыней, стала мемориальная «Опочивальня Его Величества». В самом её центре, украшенном лепным гербом Светлейших князей Юрьевских, возвышалась двуспальная кровать с табличкой: «Проведена последняя ночь жизни до 1 марта 1881 Государем Императора Александра II». Все предметы в опочивальне не были немыми свидетелями былой жизни – каждый из них, даже самый обыкновенный рукомойник, будто повествовал, рассказывал свою историю: «Государь Император Александр II употреблял… до 1 марта 1881 в Зимнем дворце». Или: «…У зеркала, где причёсывался…» Другая памятная вещица – канделябры – вещала: «Подарено Императором Александром II Его Жене Княгине Юрьевской».

Стены дворцовых покоев сплошь покрывали портреты и фотографии возлюбленной пары. Казалось, жизнь Екатерины с ненаглядным её супругом не замерла после того злосчастного мартовского дня. И Любовь свершила невозможное – победила саму смерть.

Явись, возлюбленная тень…

Мечта царственной вдовы: «Всё, что было употребляемо до самой мелкой вещи я прошу собрать и из всего этого сделать маленький музей <…> Все портреты Государя и мои и фотографии должны быть в музее, и публика беспрепятственно может входить по воскресеньям».

Малый Мраморный дворец

В Малом Мраморном дворце устроена была домовая церковь во имя Святого князя Александра Невского, всем своим убранством напоминавшая походную церковь в Царском Селе, где не столь давно княгиня стояла перед аналоем с дорогим ей Александром.

Младшая дочь царственной пары, Екатерина Александровна, вспоминала: «Эти комнаты с их драгоценными и любимыми реликвиями стали местом, к которому русские совершали паломничество. Я могла видеть их печаль и благоговение от этих живых напоминаний об императоре, которого они так сильно любили».

Сама же княгиня-вдова каждый божий день вместе с детьми совершала печальный маршрут: в Петропавловскую крепость, в собор, где покоился страдалец-супруг. Могила императора благодаря заботам Екатерины Михайловны буквально утопала в венках и гирляндах из свежих цветов. Сама же она из тех надгробных цветов составляла букетики и раздавала их простым петербуржцам, кои они с благодарностью принимали, почитая за святыню.

Пересказывали как чудесную легенду: во время похорон Александра II княгиня Юрьевская остригла свои прекрасные косы и, свернув их венком, вложила в руки почившему супругу. То не легенда – именно так поступила обезумевшая от горя молодая вдова.

Эмиграция

Светлейшей княгине немного довелось прожить в своём петербургском «гнезде»: уже через год после трагедии она вместе с детьми покинула его.

Вилла в Ницце. Старинная гравюра

Путь Екатерины Юрьевской лежал во Францию – в Париж, где она обосновалась в роскошном особняке в престижном районе Нейи-Сюр-Сен, близ Булонского леса. Не в память ли о прежних днях счастья с возлюбленным Александром, когда она, юная княжна, тайно отправилась вслед за императором в Париж?!

Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Сломленная горем молодая женщина не могла противостоять царской семье, могущественному клану Романовых. И прежде всего – соперничать с Марией Фёдоровной, отныне законной мператрицей.

Светлейшая княгиня в траурном одеянии покидала Россию. С собой она захватила дорогие её сердцу реликвии – ученические тетрадки Александра с лекциями Василия Жуковского, рубашку венценосного супруга с пятнами засохшей крови, его Евангелие и карманные часы с оставшейся от удара о мостовую вмятиной (цепочку от часов – печальное украшение – она всегда носила поверх платья). Взяла со стола в императорском кабинете перо с застывшей капелькой чернил на конце. (Утром своего последнего дня Александр II работал над новой российской конституцией, долженствовавшей стать мирной преобразовательной силой в России.) Не забыла и последнее одеяние супруга, в чём застала его смерть: венгерку, фуражку, рейтузы, а также запонки с царской рубашки, с гравировкой памятного дня венчания: «6 июля 1880». И ещё Екатерина Михайловна захватила с собой тысячи писем, адресованных ей Александром и вдохновлённых его великой любовью.

Мгновенья жизни дорогие
Давно прошли, давно их нет!
Что делать ей в пустыне мира?

Иногда княгиня наведывалась в Санкт-Петербург. Молодой император Александр III поначалу довольно чутко относился к мачехе, позволив ей обращаться к нему на «ты». Но вскоре внешняя участливость сменилась холодной учтивостью. Известен случай, когда, в очередной раз приехав в Петербург, княгиня Юрьевская поделилась с Государем планами на будущее: вскоре, как только её дочери повзрослеют, она вернётся в свой дворец и будет давать балы. На что Александр III холодно, но веско заметил: «На вашем месте, вместо того чтобы давать балы, я бы заперся в монастыре».

Парадный вход на виллу княгини Юрьевской «Георг» в Ницце.

И лишь спустя годы, когда на российский трон взошёл Николай II, Екатерина Михайловна вернулась в покинутое жилище. Вероятно, к этому времени относятся воспоминания великой княгини Ольги Александровны, жившей неподалёку от Малого Мраморного дворца. Младшая сестра Государя, с душой чуткой и сострадательной, симпатизировала княгине Юрьевской, говоря, что «очень привязалась» к собеседнице, слушая её рассказы. Ольга Александровна, не раз встречавшаяся с ней, была буквально поражена той безграничной любовью, что питала вдова к её несчастному деду. И тому, как ревностно хранила Екатерина Юрьевская память о погибшем императоре.

Великая княгиня вспоминала: «Всякий раз, как я приходила к ней, мне казалось, будто я открываю страницу истории. Жила она исключительно прошлым. Она только о нём и говорила».

Кто счастье знал, уж не узнает счастья.
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья