Априори Life

– Ну, а вы что скажете, госпожа Батунина? – подал голос он. – Вы же у нас преуспевающий партнер вроде как считаетесь. Структурка-то есть, вступления регулярные, никто, правда, не знает, за счет чего эти вступления прут… но мы не об этом сейчас, – его нотки сарказма приобретали совсем уж не двойственный смысл. – Каково ваше мнение по поводу слов директора? Или вас все устраивает?

Я заострила на нем взгляд. Он меня раздражал. Сильно. Но все присутствующие ждали моего ответа. Стоило ли говорить, что все они были представителями мужского пола…

– Прежде всего меня не устраивает ваша манера общения, господин Телясин, – выдохнула я. – Если я вас лично чем-то оскорбила, давайте обсудим, если же терзает, как вам кажется, несправедливость по отношению к вам, попрошу не выражать ее в мой адрес.

– Что вы, что вы… Я просто искренне изумляюсь, как у вас слаженно все получается. Хотя я не сказал бы, что настолько уж гладко работаете и вы, и ваша структура. Однако никто вам мозг не имеет, как нам. Я вот все думаю, не секрет ли в том, что нужно заходить на общение с экспертом последним, причем далеко за полночь…

«А вот это уже наглость. К чему он клонит, черт возьми?»

– Ночами вам работать сподручнее, не так ли? Даже если по прошлой работе смотреть… Да и почаще проводить время с господином Ивсеевым. Он также невероятно успешен, и не только в бизнесе, могу предположить. Как же это он сегодня вас оставил без присмотра? Или другие ведущие ответственные ему не помеха уже?

Откуда такая антипатия в мою сторону? Что я ему такого сделала? И когда успела, простите?

Мне как-то резко стало омерзительно находиться рядом с этими людьми. С Телясиным лично, потому что он открыто меня провоцировал в отсутствие более авторитетных личностей, и всеми остальными, потому что они тупо молчали, поддерживая его тем самым молчанием. Команда?! Это ли команда, господа? Это ли?

Говорят, наша компания – своего рода фильтр: просто так сюда люди не попадают. Выходит, даже у этого фильтра имеется свой срок годности, раз сюда просачивается подобная грязь, да еще в одну из самых больших структур у одного из самых сильных экспертов. Мразь, как известно, не имеет ни пола, ни национальности, ни возраста, в нашем случае она не имеет и принадлежности к руководительскому составу. А с выкидышами поступают известным способом…

– Если послушать вас в таком случае, господин Телясин, – я набрала в легкие побольше воздуха, – так Бог создал изначально вас, а уж потом все остальное как подтверждение вашей никчемности. И никто не виноват, что у вас началось ожирение души, что вам лень оторвать зад и сделать хотя бы что-то для своего же, собственно, блага. Ни директор, ни эксперты, ни тем более ваш бывший ответственный организатор не обязаны быть талисманом ваших собственных нереализованных амбиций. А господин Ивсеев, если уж вас так интересует его место расположение, то в данный момент находится со своим кандидатом на приглашении, а не сидит здесь и не чешет языком о вещах, которые вас в принципе не касаются. В отличие от вас, мы с господином Ивсеевым большую часть времени тратим на встречи и приглашения со структурами и без… Мне, извините за подробности, лишний раз на свои физиологические нужды времени не хватает, так поэтому у нас и идет народ. Не всегда гладко, конечно, но идет, – тембр моего голоса непроизвольно нарастал, хотя я старалась контролировать его, контролировать, что было силы. – Только я одного не могу понять, мы вам мешаем, что ли? Вот лично вам? Или вы и вправду лошпеты? А если и так, то я полностью согласна с господином Юровым, – меня понесло, – вас надо сливать к чертям собачим, чтоб не негативили народ и херню всякую не разносили по фойе. И я лично запишусь в добровольцы вам в этом посодействовать! Только вот незадача, вас ведь так просто не сольешь. Вы целыми днями ходите, протирая штаны на стульях, которые стоят дороже ваших штанов, хлопаете на собраниях в ладошки и собираете информацию по фойе у таких же информационных проституток, как вы. И не зная, как еще подосрать, приукрашиваете от себя. Вы думаете, я не в курсе, откуда в тот или иной момент ветер дует. Но даже не в этом суть! Говорите! Говорите все, что вам взбредет в ваши завистливые головы. Те, кто действительно захочет узнать правду, спросит, как нам всем известно, у первоисточника, на тех же, кто довольствуется шлаком, нет ни желания, ни времени тратить силы. Жаль только, что, будучи воспитанником такого ответственного организатора, как ваш, мозгов у вас хватает, только чтоб разводить подобную грязь. Жаль, господин Телясин. Искренне жаль.

Я еще что-то хотела сказать, но запнулась, переводя дух.

Телясин был готов вцепиться мне в глотку. Он буравил меня глазами и демонстративно играл желваками.

– Это ты зря, Лерочка, – процедил он. – Очень зря…

«Не у себя в Бибирево, мразь, находишься, чтобы босяцкие угрозы мне кидать, – пронеслось в голове. – Даже костюм не спасает от твоей быдляцкой натуры».

– Брейк, брейк, партнеры! – встрял вдруг Измаилов, не произносивший до этого ни слова.

«Да какие, к черту, партнеры!» – пронеслось у меня в голове, однако ж вышибло на мгновение из конфликтного русла.

– Успокойся, Андрей, – обратился он к Телясину. – И ты, Лер, не злись, – повернулся уже ко мне. – Ты вот правильно сказала. Носишься целыми днями. Вроде как на «подработочку» устраивались, а тут помимо нее ни на что времени и не хватает. А ты не задумывалась, зачем тебе это?

– Да я, знаешь, денежек хочу, Артем, – я искренне оценила нелепость этого вопроса. – У меня без них как-то жить не получается. Да и выживать тоже не особо… У тебя иначе?

Да не иначе, ни у кого не иначе. И все мы приходили сюда именно за этим. Все мы видели в таблице то, что не могли себе позволить в данный момент, но фанатично желали. И не надо мне сейчас преподносить это в каком-то ином свете. Чужая идеология всегда особенно хорошо всасывается с денежным допингом. Модель идеологии этого бизнеса изначально была идеальна, потому что допинг и есть его основа. Вся эта чушь о том, что мы занимаемся обманом, разводом или, проще говоря, мошенничеством, стала откровенно набивать оскомину. Многие даже ссылаются на религиозные соображения, оперируя такими понятиями, как вера. Не знаю, в чем уж заключается ваша вера, господа, она, как и правда, у каждого своя, мне кажется. Но я верю не в наивысшую силу, которая обкладывается исключительно запретами, я верю в кого-то, кто поможет мне добиться поставленных целей. Пока что таких людей я находила для себя только здесь.

Люди всегда хотели и хотят одного – денег. Это давным-давно стало ясно всем. К сожалению или к счастью? – Не возьмусь ответить. Деньгами выражают восхищение, деньгами выражают сочувствие, деньгами показывают отношение, радость и ненависть, и даже любовь все чаще стали выражать в купюрном эквиваленте. Так есть. Так люди решили сами. И не мне судить эти решения. Есть только два выхода из сложившейся ситуации: либо принимать данную постановку жизненных позиций, либо оставаться неудачником и жалко прятаться за религиозными трактатами, если они вообще смогут когда-либо помочь. И, если хотите, считайте, что еженедельно мы пополняем войска низшего бога, а в качестве входного билета – вступительный взнос. Считайте, если вам так проще жить. Мне же проще жить с деньгами.

– Или ты уже начал сомневаться в правильности принятого тобой решения несколько месяцев назад, если мне не изменяет память? – продолжила я диалог с Измаиловым.

Он вступал на моих глазах. Я помнила его вступление. Он был, выражаясь нашей внутренней терминологией, идеальным гостем. Адекватность была его основной характеристикой на протяжении всего срока в компании. Я не могла поверить, что она так быстро начала иссякать.

– Я сомневаюсь. Полгода уже сомневаюсь, – честно выговорился он. – Однако ж наблюдаю такую тенденцию, что поставленные нам нормы, хотя они и поставленными-то, по сути, быть не могут, изначально завышены. Нужно выжиматься на износ, чтоб просто оставаться на месте. И удерживаться на плаву могут только отдельно взятые камикадзе вроде вас. – Его тон был мягок и рассудителен, чем не мог не вызывать расположения. – Вся система стоит на винтиках, которые ценой своего хилого здоровья изо всех сил стараются соответствовать критериям, заданным той же системой. Но винтики ломаются, и их тут же меняют на новые. Вернее, процесс замены самопроизвольный и еженедельный, чтоб производительность не страдала.

Он на минуту запнулся, оглядывая присутствующих, но, понимая, что разговор и без того уже зашел слишком далеко, все же продолжил:

– Нам так много говорят о неправильности «той» жизни и уникальности «этой». Мы верим и делаем все, что им нужно, и то, что, как нам кажется, нужно нам. Результаты только не утешительные. И я готов признаться в никчемности своей персоны, но 90 % всех показывают подобные результаты, только оставшиеся 10 дают показатели, которые еще хоть как-то могут считаться приемлемыми. А это уже статистика. Не просто нытье, как может показаться. В чем тогда отличие от среднего менеджерского звена, прогорающего на своих офисах, также в костюмах и галстуках, с незыблемой верой в карьерный рост? Единственное, что, может, вены себе еще никто не вскрывал от безвыходности, а так я более различий не наблюдаю…

– Различия в том, что у нас каждый в принципе занимается не своим делом, Артем. Инженеры танцуют, актеры занимаются бизнесом, содержанки начинают петь, олигархи пробуют себя в шоу-бизнесе, а то и в меценатстве, а братва лезет в политику. Поэтому вокруг одно сплошное говно. И малый бизнес, и эстрада, и дороги. Здесь все это сведено к минимуму. Интеллектуальная ценность человека – далеко не основополагающий фактор. С одной стороны, печально, с другой – практично. Все равно что «Макдональдс». Совершенно без разницы, кто, как и сколько будет там работать, что будут писать в интернете про эксплуатацию детского труда, полную антисанитарию и примеси модифицированных компонентов. Этот концерн процветал и будет процветать. Так же как и их франшизы были, есть и будут стопроцентно прибыльными, потому что народ жрал и будет жрать. Народ наш вообще любит пожрать. Так же и тут. Бизнес будет работать, пока люди жаждут денег. И совершенно не важно, будешь ты его винтиком, или это буду я, или вообще нас здесь не будет. Понимаешь, о чем я? Ну так, если ему без разницы, а мы все уже здесь, к чему все эти разговоры и домыслы? Наша задача – косить, держась рядом с силой, и каждый день показывать целесообразность своего присутствия здесь. Не делать вид, я подчеркиваю, а именно показывать, преследуя тем самым свои же интересы. А уж боги этого Олимпа разберутся сами, я думаю, как делать, чтоб бизнес продолжал держаться на плаву. Это уже их прямые интересы…

– Вам бы на танк, госпожа Батунина, – прервал меня из-за плеча непонятно откуда появившийся Юров, – и лозунги читать!

Я от неловкости прикусила язык.

– Мне вам, господа, больше добавить нечего, – обратился он ко всем присутствующим. – И вам, кстати, тоже, – было адресовано уже мне. – С пониманием у вас полный порядок. Если сможете хотя бы четверть этого уложить в головах своих кандидатов, темпы будут расти. А у кого будет плохо укладываться, вы обращайтесь, мы пообщаемся, – он заговорщицки улыбнулся. – Мы же команда как-никак. Правильно, господа? Правильно, успешные мои?

* * *

– А еще я любила представлять, как можно было бы подойти к тебе сзади, когда ты был полностью поглощен общением с гостями, и так близко, чтоб лицо находилось между твоих лопаток. Вдохнуть глубоко твой запах и крепко схватить за предплечья в тот момент, когда ты непроизвольно вздрогнешь от внезапности. А потом держать, крепко держать и в последний момент, резко отпустив, уйти, не оборачиваясь, оставляя после себя смятый материал на рукавах твоего пиджака…

* * *

Я сидела, поджав под себя ноги, закутавшись в плед, и крутила в руках бокал. Меня снова переполнял водоворот чувств. Снова какая-то скованность, снова смущение и опущенные в пол глаза. Мне было стыдно, если хотите. Стыдно, потому что последняя моя выходка вообще не предполагала повторного нашего общения, как мне искренне казалось. Я ведь ушла тогда – в ту ночь в «Ренессансе». Между нами так ничего большего и не произошло. И как бы ни назревало желание, как бы ни отказывал мозг и ни притягивал своей близостью локоть, я отступила. В самый последний момент. Просто встала и ушла.

«Ведь у праздника свои правила, а у жизни – свои», – думала я в тот момент. Тогда я пыталась убежать от жизни, но она по-прежнему оставалась внутри, не давая счастью законно занять свое место, хотя бы на время. Тогда, ночью, я прижималась к нему сильнее и сильнее, чтоб восполнить наконец все эти дни ожидания, но чувствовала, что делаю что-то запрещенное, будто не имею на это права. И сейчас, буквально через несколько мгновений, справедливость займет свое место, обернувшись ко мне кривой гримасой насмешки.

И они не заставили себя долго ждать. Только были они уже над самой собой. В тот момент, когда я ловила такси среди ночи у отеля, пулей проносясь мимо швейцара, когда трясущимися руками пробивала в магазине двухлитровую бутылку мартини, когда наутро пыталась вести с ним более или менее конструктивные беседы на темы структуры и бизнеса, они громким эхом метались в черепной коробке и порождали острое желание самоуничтожиться при первом удобном случае. Но персоналки, как всегда, решают. Решили они и в тот момент. Иначе не сидела бы я сейчас здесь и не откровенничала, пусть с изрядным смущением, о тех мыслях, о которых, даже изрядно напившись, не рискнула бы обмолвиться. Эти была одни из них…

– Ну, чего ты смеешься? – смущалась я, видя вновь перед собой его улыбку. – Я же боялась тебя тогда!

– Почему? – искренне поинтересовался он.

– Ну, где ты… весь такой прямо ух! Старший эксперт, зажигалка и искрометный позитив. А где я… все не то, все не так, за месяц даже квалифицироваться не могла… Ходячее недоразумение, а не партнер!

Он то в шоке отводил глаза, то расплывался в необъятной улыбке, слушая эти мои откровения. Девочки, не пейте, когда чувствуете себя счастливыми, вообще не пейте – голову потом не найдете даже под плинтусом.

– А сейчас? – спросил он, остановив взгляд на моих окосевших глазах.

– Сейчас? – секундная пауза на размышления. – Сейчас уже нет. Ну, если только чуть-чуть.

«Главное – в этот момент глупо не захихикать! Главное – не захихикать…»

– Чуть-чуть?

– Угу, – и улыбка, от которой уже болели скулы. «Господи, спасибо, что делаешь меня сейчас такой счастливой дурой!»

– А если честно, – это уже пошло в его адрес. – Вот мы сейчас сидим с тобой здесь, напротив друг друга, и мне невероятно хорошо. Честно. Но через какое-то время мы разойдемся, и ты снова станешь моим экспертом… боюсь, что больше не увижу вот этой твоей улыбки, потому что когда ты в бизнесе, ты не улыбаешься. А если даже и улыбаешься, то она какая-то другая, не такая совсем… я не знаю, как объяснить, но другая она… другая.

И снова эти глаза. Снова его глаза – красноречивее всяких слов. Они как наркотик: чем больше смотришь, тем больше хочется. Если б он только знал, как я хочу сейчас к нему под одежду, под рубашку, под кожу, по венам и в самое сердце…

– А если я тебя не отпущу сегодня? – разрезало мои разыгравшиеся фантазии. – Ну, чтобы ты не боялась…

Это провокация! Чистой воды провокация! – забилось от смеси счастья и волнения то, что где-то слева. Но уже нет выбора – идем ва-банк:

– Тогда тебе придется больше не отпускать вообще… Привыкнешь!

И он не отпустил меня в тот вечер, как и сказал. Но мы не занимались безудержным сексом где-нибудь в ближайшей гостинице, как можно было бы предположить. Нет. Мы просто пили вино, я просто грелась под его курткой и крепко-крепко прижималась к груди, когда он обнимал меня. Мы проболтали с ним до утра, непосредственно до рассвета, когда пасмурное небо утомленного города начало разжижаться узкой полоской приглушенного света. В тот момент я еще сильнее прижалась к нему, всем телом не желая принимать этот естественный жест природы. Я не хотела уходить – он не размыкал своих объятий. Еще час и восемь минут. Час и восемь минут. Каждую секунду из которых я помню, как сейчас…