На пороге ночи. Последние люди на Земле

– Уже еду, – с готовностью ответил он.

– Серьезно? А как же твоя работа? Тебя отпустят?

Юрг немного помрачнел:

– А кого мне спрашивать? Я сам себе хозяин.

– Это хорошо, что ты хозяин. Ну, так я жду тебя-я-я…

Монитор погас. Игривое настроение Юрга наполовину улетучилось. Он встал с постели, натянул халат и отправился принимать душ.

Ненароком Вита задела самую болезненную струну в его душе. Хозяин. Нет, он здесь не хозяин. Хозяева здесь они, его жена и тесть. Только они правят балом. Все остальные лишь приглашенные. Юрга все чаще охватывала злость и ярость всякий раз, когда он думал об этом. В такие мгновения он страдал от тщетности своего горячего желания выместить на них ненависть и обиду, смешать их с землей, нет, лучше вообще смести их с лица земли. Порой он и сам пугался охватывающей его ярости. Он понимал, что легко бы смог покончить со всем ненавистным семейством Бине, стоящим на пути к его свободе и богатству.

Но он по-прежнему во всем был зависим от жены, и потому в ее присутствии ему приходилось контролировать свои эмоции, держать себя в узде, чтобы ярость, сжигавшая его изнутри, не вырвалась бы на волю. Он играл одну и ту же роль, которая за эти годы надоела ему до тошноты. Это была роль любящего мужа, заботливого друга. Поскольку Юрг вставал поздно, то свою роль он разыгрывал по вечерам, когда Ани возвращалась домой из архитектурного агентства. Непринужденно улыбаясь, он встречал ее, как только она входила в дом. Затем надо было заглянуть в ее усталые глаза, нежно поцеловать и спросить, как она сегодня себя чувствует, всё ли в порядке, как прошел день. Пропуская мимо ушей ненужные ему подробности, рассказываемые ею горячо и с полной уверенностью, что Юргу они просто необходимы, он скучал, думая о своем, но по-прежнему изображая интерес к тому, что говорит Ани. После этого он должен был рассказать о своем дне, что делал, где был, с кем говорил. И не то чтобы жена не доверяла ему, нет, просто в этом семействе, как он понимал, было так принято, допрашивать друг друга, одним словом, лезть в душу. Но что же делать? Он играет на их поле, и значит, играть надо по их правилам. Приходилось отчитываться, изображать радость, даже восторг от работы в концерне дорогого папы, от жизни, от дома, от всего, что ему подарило семейство Бине, великодушно принявшего его в свой круг. Конечно, они же его облагодетельствовали, не будь их, он бы уже умер с голода.

Если бы она могла знать, как ненавидел он ее всю от пяток до этих пушистых волос, которые она носила с особой гордостью, как признак породы. Любая мелочь – брошенное слово, улыбка или небрежный жест – могла легко привести его в ярость. Всё, абсолютно всё раздражало его в ней. И чем больше проходило времени, тем всё сильнее он убеждался в том, что взятая роль ему уже не по силам. Он устал играть, ему хотелось быть собой, говорить, что захочется, любить, кого захочется, делать то, что хочет он, а не другие. Ему хотелось быть хозяином этих прекрасных апартаментов, или других, равных им; устроиться вечером на диване с бутылкой хорошего вина, и пить, пить, пить, ни о чем не думая, и никого из себя не изображая; или закатить в огромной гостиной с ее чопорностью и респектабельностью настоящую оргию с роскошными девочками и вином. И чтобы ни один предмет, ни одна мелочь не напоминали бы ему это ненавистное имя – Бине. Но он был беден так же, как тогда, когда он переступил порог ее дома. Ничто материальное, а значит, наиболее ценное, не принадлежало ему в ее мире.

Горячий душ понемногу вернул ему подпорченное неудачной фразой настроение. Воодушевление от встречи с прекрасной женщиной вновь возвращалось. Так бывало всегда, когда у него появлялась новая пассия. Потом со временем восторг пройдет, ему наскучит и это, уже изученное тело, и захочется чего-то нового. Его пресытившийся взгляд вновь будет блуждать в поисках чарующего силуэта, пока не отыщет его. Но это потом. А сейчас он без ума от Виты, от прекрасных земных радостей, которыми она одаривает его.

– Я ухожу, – отрывисто бросил горничной Лилии, ожидая в холле кабину лифта.

– Доброго пути вам, господин Юрг.

Он не удостоил ее взглядом, он спешил на приятное свидание.

Некоторое время спустя, Юрг и Вита уже лежали в постели, укрытые легким покрывалом. Вита припала к его плечу. У постели стоял столик, на нем блюдо с клубникой и бокалы с шампанским. Ягода была превосходна, а, может быть, его прекрасное настроение придало клубнике особый сладкий вкус.

– Ты так редко бываешь у меня, – притворно надув губки, сказала она. – Хочу видеть тебя чаще.

– Но я же женатый мужчина. Ты забыла?

Она положила руку ему на грудь, ее палец нежно заскользил по его коже.

– Знаешь, я ревную тебя.

– К кому? – спросил Юрг, щурясь от удовольствия.

– К твоей жене, конечно.

– Глупышка. Нашла к кому ревновать.

– А она и, правда, такая богачка, твоя жена? – в голосе Виты звучал живейший интерес.

– О да, она настоящая богачка. И папа у нее богач, владелец концерна косметики, и мама, хозяйка модного журнала. Все они богачи.

– Повезло тебе, – вздохнула она.

Он зло усмехнулся:

– Мне? Это ей повезло. Деньги-то ее.

– А вот, если вдруг с ней что-то случится, то кому всё достанется?

– Кому? Мне, конечно. Я же ее законный муж. Только что с ней станется? Она еще молодая.

– Эх, жаль! Была бы старая, капец и все. А так…

Губы Юрга скривились в злой усмешке, ярость просыпалась в нем с новой силой. Но он, как обычно, не дал ей развернуться, подавил ее, затолкнул глубоко внутрь. На этот раз потому, что он был с желанной женщиной, будившей в нем самое горячее желание. Он привлек Виту к себе и сжал ее в объятиях.

День в приятных для них с Витой занятиях пролетел незаметно. Наступали сумерки. Надо было возвращаться домой. Он тянул время, сколько было возможно. Но откладывать уже больше было нельзя, скоро явится Ани, и если она его не найдет дома, придется с ней объясняться, придумывать, разыгрывать новые диалоги в своей роли, а ему этого не хотелось, он и так с большим усилием оставался в рамках придуманного им спектакля. Поэтому уж лучше вернуться до ее прихода.

Вита захотела его проводить. Она накинула легкий плащ поверх тонкого пеньюара, одетого прямо на обнаженное тело. Из шкафа она взяла широкий пояс, и, запахнув плащ, перетянула им тонкую талию. Он пристально наблюдал за ней, ощущая сначала легкое волнение, но уже через миг горячие волны охватили его всего. Он, словно гипнотизируя ее взглядом, медленно приблизился к ней, одну руку протянул к этой досадной преграде – поясу, другой привлек ее к себе. В прихожей на полу остались плащ и пеньюар.

Уже потом, летя в мобиле над ночным городом, он, ощущая новое желание, еще более горячее и страстное, с восторгом вспоминал этот последний аккорд их сегодняшнего любовного свидания. И то, что он был неожиданным, почти случайным, придавало ему еще больше остроты. Ничего, впереди их ждет еще немало таких волнующих мгновений, успокаивал он себя.

По мере приближения к дому, настроение его менялось, становилось все более мрачным. Он, чувствуя раздражение и новый приступ ярости, вошел в кабину лифта. Ани дома еще не было, но она появилась буквально через несколько минут.

Вечером он не находил себе места, ярость, кипевшая в нем, готова была пролиться огненной лавой в любой миг. Но чтобы дать ей выйти наружу, нужен повод, а его не было. Ани, как обычно, была весела и предупредительна. Сидя напротив Юрга в гостиной за столом, обильно накрытым к ужину, она обеспокоилась бледностью супруга и трогательно спросила, не болен ли он. Он буркнул в ответ, что здоров. Горничная была сама вежливость, новые блюда и перемены тарелок появлялись, будто из воздуха. Придраться было не к чему.

– Юрг, что с тобой сегодня такое? – Ани в ожидании ответа с тревогой смотрела на него.

– Ничего, всё прекрасно, – отозвался он, пряча взгляд.

– Я тебя хорошо знаю, ты такой всегда, когда что-то не ладится. На работе что-нибудь не так?

При этих словах ярость с новой силой захлестнула Юрга. Сдерживаться он уже не мог. Он с размаху бросил на стол вилку и нож, они разлетелись в разные стороны, оставляя на скатерти масляные следы. Ани смотрела на него с ужасом и недоумением, до сих пор ей еще ни разу не доводилось видеть его таким.

– Ты что, издеваешься? – сквозь сжатые зубы процедил он. – И это ты называешь работой? Это что угодно, только не работа. Уверяю тебя!

Меж супругов наступило тягостное молчание. Юрг, выплеснув гнев, чуть успокоился, он даже уже начинал жалеть об этом. Ему было досадно, что он пусть и на краткий миг открыл свое лицо, показал чувства и подпустил к ним ее. Нет, не стоило так откровенно говорить, надо было продолжать притворяться, ни к чему ей знать о его истинных настроениях. Ни к чему.

Ани же медленно приходила в себя, пережив состояние, близкое к шоку, сравнимое с тем, которое переживает человек, встретившись с каким-нибудь страшным и грозным зверем. Она обожглась об его взгляд, пылающий неистовостью и негодованием, если не сказать, ненавистью. Должно быть, она изо всех сил старалась найти объяснение его поведению. И, судя по всему, вскоре она его нашла.

Ани подошла к Юргу, обхватила его голову руками, нежно прижала к груди.

– Дорогой, прости меня, пожалуйста.

Он сцепил зубы, чтобы не оттолкнуть ее.

– Я такая глупая. Со своими делами я ничего не вижу и не замечаю. Прости, пожалуйста. Конечно, это не работа для тебя, тебя такого талантливого, способного, одаренного, настоящего художника. Тебе вообще не следовало идти в концерн на работу. Там же рутина, одна сплошная рутина. Знаешь, давай устроим выставку твоих картин. Ты уйдешь из концерна, и будешь работать над своими картинами. Потом мы снимем какую-нибудь галерею в любом государстве, в каком захочешь, там мы выставим твои картины. И ты станешь знаменитым. Хочешь? Ну, скажи хоть слово, я тебя умоляю.

– Спасибо, милая.

Он еле выдавливал из себя эти слова, а на его окаменевшее лицо через усилие протиснулась вымученная улыбка. Но вскоре он справился с собой, он строго напомнил себе, что надо играть, и в следующий момент в его голосе ей вдруг послышалась почти искренняя благодарность.

– Ты чудесная и лучшая в мире женщина… Ты всегда меня понимала… Прости меня, ради всего святого, за эту дурацкую выходку… Простишь?.. Я не знаю, что на меня нашло…

– Нет, это ты меня прости. Мне следовало раньше все это понять. Простишь?