Все время мира

– Привезут с улицы, пойми тут: из окна выпал или под наркотой голый гулял по автостраде. Угадай, как говорится, с трёх раз.

Дальше всех от двери кабинета напротив друг друга, через проход, сидят две компании. В каждой из них по три человека и они напоминают мне боксёров по углам ринга. По паре секундантов без видимых повреждений и два бойца, у одного из которых сломан нос, а у другого наливаются два чёрно-синих фингала под обоими глазами. Битва уже явно позади и обе группы не проявляют никакой агрессии. Я живо представляю их через пару дней в каком-нибудь баре за совместным распитием пива. Если, конечно, через пару дней здоровье позволит по барам ходить.

Тем временем, меня зовут в кабинет.

В кабинете УЗИ в глаза бросалось допотопное оборудование. Но я уже был настроен решить свой вопрос любой ценой и не собирался сдаваться. На мониторе мы с врачом увидели чёрный пустой овал. Но если для меня это была чёрная пустота, то для него там явно было что-то интересное. Он молча вышел из кабинета и через три минуты вернулся с другим врачом и теперь они оба уставились в монитор.

– Мужики, ну что там? – у меня уже сдавали нервы.

– Любопытно, – сказал второй.

– Непонятно, – сказал первый.

Затем они мельком глянули на меня, и я ощутил себя лабораторной крысой.

– Но это точно не яйцо какой-нибудь плотоядной мухи? – жалобно спросил я, ожидая ободряющей улыбки, усмешки, хохота, в конце концов.

Но ни того, ни другого, ни третьего я не получил. Они по-прежнему пялились в монитор, не зная уже с какой стороны приложить датчик к моему животу. Потом доктор сделал несколько снимков и сухо велел одеваться.

Кое-как вытерев гель с живота, я натянул одежду и двинул обратно к травматологу. Кушетка, на которой лежал голый человек, из коридора уже исчезла, очередь в кабинет заметно поредела. «Быстро как со всеми разобрались, – подумал я. – Или это я просто так долго был на обследовании».

Врач-травматолог, откинувшись в кресле и прищурив один глаз, смотрел в монитор. На экране была моя «чёрная дыра».

– Прикрой-ка дверь, – скомандовал он. – Садись сюда.

Я двигался как во сне.

– Задал ты нам задачку. Это не опухоль. Не лимфоузел. По внешнему виду это… глаз.

– Что?

– Да погоди, не кипеши, я же не говорю, что это прямо глаз там у тебя. Просматривается стекловидное тело. Есть сеть сосудов. Варианта два: взять пункцию или вскрыть. Оба варианта имеют свои особенности и возможные последствия. Я направляю тебя на госпитализацию, потому что такие вещи лучше делать в стационаре.

– Я в какой-то момент решил, что в меня отложило яйцо какое-то инопланетное чудище. Гигантская оса, – я не мог отделаться от этой безумной идеи и ответ на этот вопрос занимал меня сейчас больше всего.

– А что, ездил куда-то в тропические страны?

– Так это может быть чьё-то яйцо?

– Яйцеклад такого диаметра ты бы не пропустил, поверь. Ну, просто бывает, личинки печёночного сосальщика, или кожный овод.

Меня почти стошнило.

– Но я тебе говорю, это не твоя история. У тебя какая-то аномалия развития. Я вижу сеть сосудов, будто у тебя растёт ещё один орган.

Я взял направление на госпитализацию и поплёлся на выход. На автомате сел в машину, но зажигание не включил. Мне нужно было подумать. Думать же – моя работа. Я горько усмехнулся. Мысли скакали, как сумасшедшие. Я думал о Вике, об опухоли, о маме, о больнице и об отце. Нужно успокоиться и разобрать всё это по отдельным «кучкам». Я положил руки на руль, откинул голову на подголовник, закрыл глаза. Первым выплыл образ мамы. Я никогда её не видел. Она умерла в день родов, от обширного кровотечения, которое не смогли остановить. Мы с сестрой убили свою мать. Но, если честно, я всегда винил только себя. Сестра родилась на полчаса раньше, и после этого мама была ещё жива. А после меня всё началось. Я всегда представлял себе, как все засуетились, как неонатологи унесли детей в детский бокс или как там оно называется. Как забегали акушеры, замелькали капельницы и иглы. Что думала она в этот момент? Осознавала ли, что умирает, или просто потеряла сознание от кровопотери? Было ли ей больно? Успела ли она понять, что у неё родился я? В этот момент я почувствовал слезу, катящуюся от внешнего края глаза куда-то к уху. Это всегда, всегда было больно – думать об этом. Нормальный человек обратился бы к психологу. Но не я. Я просто не могу войти в двери этой клиники. Отец и сестра таких проблем не имели. Отец там наблюдался всю жизнь, сестра регулярно проходила осмотры, и дочку рожала там же. Я даже немного на неё злился из-за этого. Но ни отец, ни сестра не знали о моём пунктике. Они были уверены, что я – такой же постоянный клиент самой крутой клиники города, потому что ну как же иначе? Итак, вывод номер раз: ложиться в городскую больницу я не собирался. В конце концов, глупо не воспользоваться отличной частной клиникой, с нормальным оборудованием и индивидуальной палатой. Вывод номер два: надо пересилить свои страхи и идти туда.

С улицы кто-то постучал в окно машины. Я открыл глаза. Пожилая женщина улыбнулась мне, и жестом попросила опустить стекло.

– Молодой человек, с вами всё в порядке? Я увидела, как вы сидите и подумала, что вам нехорошо.

Женщина была такой, как бы это сказать, классической бабушкой и напомнила мне английскую королеву Елизавету. Очень интеллигентного вида, даже чуть подкрашенная, с мягкой улыбкой и чуть настороженными глазами.

– Всё хорошо, спасибо. Просто устал. Не беспокойтесь.

Она кивнула, пристально глядя мне в глаза, протянула руку вглубь машины и аккуратно накрыла мою руку на руле ладонью. Я ощутил лёгкое пожатие и вдруг подумал, что, если бы мама была жива, она, наверное, сейчас была бы примерно в том же возрасте, может быть, даже и выглядела примерно так же. Ком подкатил к горлу. Она ещё раз кивнула, будто отвечая на мои мысли, развернулась и неторопливо скрылась за соседними машинами. Я потерял несколько секунд, собираясь с мыслями, потом никак не мог открыть дверь, прежде чем сообразил, что толкаю её вместо того, чтобы потянуть за ручку. Когда я выскочил из машины, женщины уже нигде не было видно. Я немного пометался по парковке и почувствовал, что силы меня покинули. Понуро вернулся в машину и вновь попытался сосредоточиться на своих хаотично мечущихся мыслях.

На очереди вывод номер три. О чём? Не о чём, а о ком. Вика. Прекрасная милая девушка, к которой я не испытываю совсем никаких чувств. Не знаю, зачем я с ней встречаюсь, если все равно ощущаю себя одиноким? Это совершенно точно не та женщина, которую я хотел бы видеть каждый день на протяжении всей оставшейся у меня в запасе жизни. Неутомимая, энергичная, равнодушная ко всему, кроме себя. Настойчивая, пробивная, даже жестокая. Очень, правда, красивая. Если мы проводили с ней выходные, я уставал от неё уже вечером первого дня. Тема для разговоров: бизнес или сплетни про общих знакомых. Она не читала, не вникала в сюжеты фильмов, не интересовалась ни культурой, ни политикой, ничем, что не касалось ее лично. И всё же она не заслуживала быть прообразом гигантской осы, откладывающей в меня яйца. Меня опять передёрнуло. Вывод номер три: с Викой нужно расстаться. Какой-нибудь заумный психолог сейчас сказал бы, что это моё подсознание ощущает исходящую от неё опасность. Поэтому вывод номер четыре, последний на сегодня: иду в клинику к психологу, и к хирургу, и к чёрту лысому!

Дома первым делом я пошёл в душ. Хотелось смыть с себя запахи травмопункта, остатки геля с тела и дурные мысли из головы. Из душа, не вытираясь, шлёпая босыми мокрыми ногами по скользкому каррарскому мрамору, я добрался до холодильника, достал бутылку вина и, слушая, как набирается вода в ванную, как был, голый, встал перед окном. Дежурный красивый вид на город был на месте. Я пил прямо из горлышка и смотрел на чистое, безоблачное небо, на живущий своей жизнью человеческий муравейник. Ощущение одиночества охватило меня. Мне казалось, что все эти люди внизу – вместе и заодно, а я выброшен из обычной жизни, изолирован от здоровых людей, отодвинут на обочину, как поломанная машина.

Погрузившись в ванную, я впервые за это время расслабился. Тело окутывала тёплая нега, приятно и успокаивающе пахла пена, которую мне как-то тысячу лет назад подарила сестра. Вот и пригодился твой «девчачий подарок», милая. Надеюсь, ты не обиделась, что я назвал его «девчачьим». Это вообще-то была огромная корзина с бьюти-примочками в баночках и бутылочках, на каждой из которых гордо красовалось «for men».

Теперь, достигнув некоторого дзена, я разрешил себе, наконец, посмотреть на опухоль. Под рядом волосков явственно было видно тонкую розовую бороздку, похожую на свежий шрам. Чуть повернувшись на левый бок, так что опухоль оказалась над водой, я пальцами обеих рук потянул кожу в разные стороны. Когда тоненькая бороздка начала раскрываться, я чуть не закричал от ужаса и отвращения. Распаренная мыльная кожа была мягкой и податливой. Крови не было. Набрав в лёгкие побольше воздуха и сжав зубы, я продолжил разрывать кожу. Боли я не ощущал, будто края раны просто слиплись. Верхняя половина опухоли, снизу ограниченная волосками, вдруг вздрогнула. Я отдёрнул руки. Кожа поползла вверх, и я увидел, как обнажилось содержимое. Белое скользкое яйцо с тёмной серединкой. Я вытянул шею. Тёмная серединка дёрнулась, и я осознал, что смотрю в … глаз.

Это был натуральный глаз, с ресницами, подвижным верхним веком, радужкой и зрачком. Глаз моргал, зрачок двигался. Минуту мы смотрели друг на друга. Затем я медленно встал, кое-как вытерся, стараясь не задевать Глаз. Натянул штаны и вышел из ванной комнаты.

Я чувствовал, что схожу с ума. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, – вертелось у меня в голове. – Мне нужно сесть и подумать».

Ощущений никаких я не испытывал. Физических, я имею в виду. Но это дикое чувство, что у тебя, чуть ниже правого ребра есть Глаз, не давало возможности мыслить объективно.

«Так. Это уникально, необъяснимо и нелепо одновременно. Все шансы угодить на роль подопытного зверька. Стану лабораторной крысой. Меня запрут в лаборатории, будут тыкать в меня иголками, испытывать лекарства, собирать консилиумы и конференции. Я этого точно не хочу. Вот что я точно знаю, так это то, что это всё не для меня. Нужно избежать этого любой ценой, – лихорадочно думал я. – Но нужно как-то получить информацию. Непонятно, что мне ждать. А если дальше у меня начнёт расти нога на лбу, или новая голова на заднице? Если эта аномалия случилась со мной, возможно, такое уже случалось и с кем-то ещё, и кто-то когда-то о ней уже писал. Может быть, мифы, легенды. Может быть, научные труды или ещё что-то в таком духе».

Я сел за компьютер. Поисковый запрос сформировать было просто. Но вот ответы, выдаваемые поисковиком, не имели к моей проблеме никакого отношения. «Рост глаза» он воспринимал, как проблему близорукости. Постепенно я дошёл до пересадки роговицы и понял, что копаю не туда. Зато узнал, что роговицу пересаживать научились, но вот сетчатку и зрительный нерв – нет. Не говоря уж о пересадке всего глаза. Знаний определённо не хватало даже для того, чтобы понять приводимые термины, а уж, чтобы вникнуть в суть проблемы тем более. Я понял, что идти в библиотеку будет просто потерей времени. Ещё неизвестно, есть ли у меня это время. Я вздрогнул. А вдруг я умираю? Вдруг, это галлюцинации, и дело не в новом органе, а в мозге? Может, его вообще не существует, моего Глаза?

Я заставил себя посмотреть на него. Он в ответ посмотрел на меня.

Не в силах больше переносить всё это, я надел самую свободную футболку, из тех, что нашёл, и вышел из дома. Ближайший бар принял меня в свои объятия и предложил мне самый великий мужской способ найти выход из любой ситуации. Благодаря ударной дозе текилы мысли, теснившиеся в голове, тревога и паника покинули меня. Буквально по стенке я добрался до дома и рухнул в кровать, не дав себе труда снять ботинки или, скажем, откинуть покрывало.

Утро, как и полагается «после вчерашнего», было недобрым. Я некоторое время лежал, изучая потолок и накапливая силы, чтобы встать. Затем я выпил два стакана воды, после чего меня стошнило. Без сил упав в кресло, я задрал футболку и укоризненно посмотрел на Глаз. Капилляры в глазу полопались и вид у него тоже был похмельный и укоризненный. Я злорадно усмехнулся.

Нужно было что-то предпринять. Нельзя же сидеть и ждать, когда случится ещё что похуже. Возможно, для начала нужно понять, не сошёл ли я ума. В голове сидело откуда-то почерпнутое знание, что человек не может знать, что его охватило безумие. Мозг не даёт такой информации, не желая признаваться в собственной болезни. А вдруг я не был в поликлинике, не лежал на УЗИ с гелем на пузе и не видел пустого овала на экране? С другой стороны, если всё это существует только в моей голове, то как я пойму, что предпринял что-то в реальной жизни? Позвоню сейчас в клинику, приду на приём к врачу, он выпишет мне лекарство от Глаза… Так, если я продолжу об этому думать, я реально сойду с ума. Буду исходить из того, что вся моя предыдущая жизнь действительно существовала, а не придумана больным воображением.

После двух чашек кофе, таблетки аспирина, душа и получасового сна я почувствовал себя не то, чтобы бодрым и полным сил, но вполне способным действовать. Пересилив остатки внутреннего сопротивления, я позвонил в клинику и попросил записать меня к моему лечащему врачу. К моему счастью у врача ближайшие два часа были свободны. Быстро одевшись и вызвав такси (сам сесть руль я опасался), в течение минимально короткого времени я был уже в приёмной.

Со времени моего последнего посещения клиника сильно изменилась. Когда, ещё в мою бытность подростком, меня привозили сюда последний раз, интерьер был вполне «совковый», хоть и с претензией на элитность. Везде стояли кадки с фикусами и мягкие диваны. Вообще-то, раньше это был санаторий с хорошим клинико-диагностическим центром, обслуживающий партийную элиту, к которой, собственно и относился мой отец. В постсоветское время санаторий тихо и незаметно перешёл в частные руки и взял курс на оказание поликлинических и госпитальных услуг сильным мира сего. Аудитория сохранилась почти в полном объёме, но новые капиталистические реалии дали возможность для неуклонного роста всех показателей. Новейшее оборудование, лучшие пластические хирурги, вышколенный неврачебный персонал. А самое главное – приватность.

Всё было устроено так, что пациенты почти не пересекались. Система электронного доступа сменила медсестёр, раньше сопровождавших каждого пациента до нужного ему кабинета. Теперь же, получив электронный пропуск в виде браслета, пациент проходил к лифту, ехал на нужный ему этаж и оказывался в небольшом холле с дверьми, ведущими в разные блоки. В блоках коридорная система разделяла поток в мини-блоки, откуда уже можно было попасть к нужному кабинету. Браслет срабатывал как брелок от машины, открывая только те двери, которые вели к нужному кабинету. Пациент открывал дверь, попадая в следующую сортировочную секцию, к следующей двери, которая открывалась, если браслет имел туда доступ. Выйти обратно можно было, просто нажав ручку двери. Придя сюда, предположим, к проктологу или венерологу, ты почти не имел шансов встретиться с деловым партнёром у дверей врача. Эту приватность оценили многие из тех немногих, которым эта клиника была в принципе доступна. Годовой абонемент стоил нешуточных денег, но существовала гибкая система ценообразования. Так как я был клиентом клиники все тридцать с лишним лет своей жизни, но при этом за последние двадцать я не появлялся здесь ни разу, страховая сумма становилась всё меньше и меньше. Сестра же моя ежегодно только проходила диспансеризацию, но на здоровье не жаловалась, так что также имела хорошее предложение по цене.

В страховку входило даже ведение беременности. Роды принимались индивидуально, целой бригадой медицинских работников. Анестезиологи, реаниматологи, акушеры, неонатологи и ещё какие-то неведомые мне специалисты вели роженицу с момента её поступления до момента выписки. Сестра взахлёб рассказывала о прекрасных условиях, и не уставала возносить благодарность силам, позволившим ей всей этим воспользоваться. Но я никак не мог простить им маму. Как только мой подростковый ум додумался до чувства вины перед ней, он моментально экстраполировал эту вину на персонал родильного отделения в частности и на всю клинику в целом.

Сейчас я стоял в большом холле с колоннами, больше похожем на приличный пятизвёздочный отель и уже видел, как из-за стойки администратора ко мне выходит навстречу рыжая медсестра в белом халате и в туфлях-лодочках на приличном таком каблуке.

Поймите, мне только слегка за тридцать, и я холост. Женщины составляют важную часть моей жизни.

– Борис Сергеевич, добрый день! Рады вас видеть в нашей клинике, – приветствовала она меня.

И откуда только она узнала, что это именно я? Система распознавания лиц? Я – единственный посетитель за сегодня? Интуиция?

– Я уже заполнила для вас все бланки. Прошу вас подписать согласие на медицинское вмешательство и манипуляции. Вот здесь и здесь. Благодарю вас! Позвольте вашу руку, я надену вам электронный браслет.

Я покорно протянул лапу, и она ловко защёлкнула на моём запястье блестящий девайс. Кольца на пальце у неё не было.

– Вы давненько у нас не были, Борис Сергеевич, – слегка укоризненно сказала она. – Мы бы хотели вам предложить маленькую диспансеризацию, просто, чтобы оценить текущее состояние здоровья. Это не займёт много времени, зато позволит вам убедиться, что с вами всё хорошо.

«Ага, со мной всё просто прекрасно», – подумал я, но вслух сказал:

– Знаете, сегодня я не в форме, но на днях непременно вернусь к этому вопросу.

Она понимающе кивнула и пошла вперёд, жестом приглашая последовать за ней к лифтам. Я шёл чуть позади, невольно разглядывая её фигуру, ловко затянутую в белый халатик. Нежные завитки медных волос, слишком коротких, чтобы попасть в скучную компанию собранного на затылке пучка. Королевская осанка, красивая посадка головы. Довольно широкие бёдра, выгодно подчёркнутые каблуками, но при этом сказочно тонкая талия.

«Какая привлекательная. Уравновешенная, умный взгляд, приятный голос. Что ещё надо для счастья, как говорится? Почему ты прямо сейчас не назначаешь ей свидание, не ведёшь в ресторан, не даришь цветы, как это сделал бы любой нормальный человек? Зачем тебе эта вечная игра в кошки-мышки, где никогда не понятно, кто на кого охотится? Вот настоящая нормальная женщина. Смотри и запоминай, дурак. Чем Вика лучше этой милой медсестры? Псевдобогемной жизнью?»

Мы вошли в лифт и теперь я смотрел на её профиль. Никакого смущения, никакого кокетства. Она просто сопровождает пациента к нужному ему кабинету. Будь на моём месте дряхлый старик, её поведение было бы точно таким же. Я продолжал её разглядывать, уверенный, что она этого не замечает. Около тридцати. Нежная кожа, очень светлого оттенка, маленькое ушко, слегка вьющиеся волосы. Нормального размера губы, не знавшие уколов.

Как-то я смотрел фильм, где взрослая женщина разложила своему бывшему мужу «естественную» красоту его новой возлюбленной по полочкам. По её словам, выходило, что создать такую естественную красоту ей помогли хирурги и косметологи, а степень этой естественности была прямо пропорциональна цене их услуг. Эта сцена породила во мне смешанные чувства, мне было и смешно, и неприятно одновременно. Зачем женщины делают с собой всё это? Не старые, желающие удержать видимость молодости, а молодые? У меня только один ответ на этот вопрос: красота – это инвестиция, и она должна окупиться. Может, и здесь та же история? Или, у меня уже деформация восприятия, и я ищу подвох там, где его нет? Такая эффектная внешность, такие почти неуместные каблуки, и при этом полностью меня игнорирует. Это нелогично. Нет, точно, деформация. Я мысленно покрутил пальцем у своего виска. Совсем «того».

– Вот ваш этаж, кабинет первый справа, – она подняла на меня глаза, и я ощутил прилив тепла в районе солнечного сплетения. – Чтобы войти в сектор с кабинетами, приложите браслет к датчику у двери. Потом также приложите браслет к датчику у двери нужного вам кабинета и ждите вызова на экране табло. Если вам что-то ещё понадобится, вы сможете найти меня на первом этаже.

Уже когда двери лифта стали закрываться, я успел спросить:

– А зовут вас как?

– Анна.

Указанный мне кабинет был украшен табличкой с надписью «Психотерапевт». Я решил, что это уже не смешно, но прислонил браслет к датчику. Буквально через секунду на экране табло зажглась моя фамилия и я вошёл. Врач поднялся из-за стола мне навстречу. Это был седой уже мужчина в прекрасной физической форме с лицом, будто высеченным из скалы.

– Борис Сергеевич! Добрый день! Очень раз вас видеть!

– Рады видеть? Меня? То есть, простите, я хотел сказать…

– Вы, верно, меня не помните, а я вас помню очень хорошо, и батюшку вашего и Елену Леонидовну, – голос его, густой, обволакивающий, хорошо поставленный, звучал как-то знакомо, но я, как ни силился, не мог вспомнить его.

Видя моё замешательство, он улыбнулся:

– Прошло уже около двадцати лет, с тех пор как вы были у меня на приёме в последний раз. Да и неудивительно, что вы меня вытеснили из своей памяти, сеансы у нас с вами были тяжёлые и мне было очень жаль, что вы их прервали.

Он протянул руку и взял со стола какое-то подобие чёток. И тут меня осенило. Я помню эти чётки, помню, как держал их в руках и под этот тягучий проникновенный голос, перекидывал бусины, каждый раз, когда слышал кодовое слово.

– Ну, вот вы меня и вспомнили, вижу в глазах блеск узнавания. Подростком вы меня ненавидели, я думаю. Надеюсь, сейчас мы начнём наши отношения в другой тональности.

– Скажите, доктор, – начал я.

– Иван Андреевич, – мягко подсказал он.

– Иван Андреевич, – послушно повторил за ним я. – Вы сказали, что помните маму? Папа, видимо, приводил меня на сеансы, а мама? Откуда вы помните маму?

– Видите ли, Борис… Вы позволите мне вас так называть? – я кивнул, сглатывая густую слюну. – По прошествии стольких лет я могу свободно об этом говорить. Ваша мама была моим пациентом ещё до вашего рождения. Мы работали с ней целый год. И когда, спустя четырнадцать лет ваш отец привёл вас ко мне на приём, для меня это было не только знаком большого доверия, но и большой ответственностью.

– Я не знаю, почему я тогда отказался от ваших сеансов. Очевидно, потому что не испытывал облегчения. И… И мне до сих больно об этом говорить.

– Значит, давайте поговорим о чём-нибудь другом. Как складывается ваша личная жизнь, карьера, возможно есть что-то, о чём вы хотели бы поговорить?

– Мне не очень комфортно в принципе находиться здесь. В этой клинике, в этом кабинете. Я… я просил записать меня к моему лечащему врачу, и, видимо, потому что я тут не был эти двадцать лет, администратор записала меня к вам. Я не ожидал, что приду к психотерапевту, хотя, возможно, это не так уж и некстати. Не знаю, зачем я пришёл. Возможно, мне просто хочется разобраться в себе.

Иван Андреевич степенно кивнул.

– Давайте просто побеседуем. Пересаживайтесь сюда, в кресло. Я не практикую кушетку, о которой все знают по книгам и фильмам, предпочитаю уютную атмосферу, – он встал и прошёлся по мягкому ковру кабинета.

Всё пространство было оформлено в стиле английского кабинета. Даже камин присутствовал. Напротив входа стоял массивный стол с креслом, вся правая стена состояла из стеллажа и витрин. Слева был уголок с камином. Кресло для посетителей было развёрнуто от стола, так, чтобы сидящий ощущал себя в загородной старинной усадьбе, глядя на почти как настоящий огонь, обширную библиотеку, чувствуя спиной мягкие кожаные объятия кресла и упругий ворс ковра под ногами. Второе кресло, в которое, не дожидаясь моего ответа, уселся Иван Андреевич, было хитро развёрнуто вполоборота, так чтобы при желании я мог, чуть повернув голову, видеть собеседника. А если такого желания не было, можно было просто смотреть на камин и не казаться при этом невежливым.

Я молча сел. Искусственные язычки пламени завораживали.

– Люблю этот кабинет. Чувствую себя здесь лучше, чем дома. Не хватает только бокала коньяка, пледа и верной собаки у ног.

Слышно было, что он слегка улыбается, когда говорит.

– Иногда, когда погода на улице плохая, а я задерживаюсь здесь допоздна, мне приходится заставлять себя покинуть этот мой дом и отправиться в своё настоящее жилище. Иногда я не могу честно ответить себе на вопрос какое из них более мне близко.

– Знаете, – сказал я безо всякого перехода. – Я вчера встретил женщину и решил, что она моя мать. Она была так добра ко мне, так внимательна, а в глазах её было столько любви, что я всерьёз решил, что она явилась с того света, чтобы поддержать меня.

– Мысль о каком-то существовании души после смерти необыкновенно притягательна, правда? – тихо сказал он.