Измена. Тонкая грань

Но Герман был иного мнения.

– Это моя квартира, здесь моя жена, это мои дети! Куда я пойду? Не собираюсь ничего терять и никуда уходить! – заявил он, выдвинув упрямый подбородок и сверкнув глазами.

– Ты уже потерял, Гер. Моё доверие так наверняка. Да и дети, квартира и машина наши общие, и мои тоже. Отойди, мне нужно обработать руку! – ткнула я в лицо мужа замотанной ладонью.

Кровавое пятно на полотенце увеличивалось, и при виде его Герман сразу сдулся, моргнул, будто переключаясь, и сделал шаг в сторону, пропуская меня.

Порез небольшой, но неудобный. Я промыла его перекисью и с помощью мужа заклеила. Но он всё равно продолжал немного кровить при движении. Поэтому на ночь замотала ладонь, обездвиживая.

Пока возились, Герман громко сопел, но молчал. Помогал по возможности. Спасибо, что молча! Затем, также сопя, потопал за мной следом в спальню. Опустив голову и напрягая плечи.

– Нет, Гер! Ты спишь в гостиной! – остановила его на пороге.

– Но я хочу с тобой! Ты моя жена, и я хочу тебя! – решительно мотнув головой, сказал муж, понижая голос до бархатистых тонов и укладывая ладонь мне на спину. Батюшки! Похоже, это меня здесь соблазняют. На скорую руку. Неуместно и неловко. Напролом и отчаянно. Как в омут, кидаясь головой. Борясь с собой.

Ужас какой. Едким комом перехватило горло.

– Кроме того, что мне больно, – я помахала перед носом мужа замотанной рукой, – ещё мне не хватало унижения, когда ты ошибёшься и назовёшь меня в постели чужим именем. Нет, Герман! – и я закрыла перед ним дверь, защёлкивая щеколду.

В груди обжигающе кипела обида. В чёрной лаве булькало страшное, тёмное. Как никогда, я понимала теперь отчаявшихся женщин, проклинающих в сердцах предавших их мужчин.

Но я не в отчаянии! Мне просто очень больно! Рана свежая. Нужно подождать, но не копить в себе злобу. Я что-нибудь придумаю. Завтра. Позднее. Потом.

Наутро ладонь ещё кровила, и я решила днём забежать в травмпункт. Пусть глянут. Не хватало ещё с этой стороны проблем!

Янку подняла пораньше и, показывая свою пораненную лапку, попросила одеться само?й. И, пока договаривалась с дочерью, услышала через открытую дверь разговор Германа с сыном.

Кирилл хвастался умением передвигаться на костылях, а Герман выговаривал ему. Дескать, был бы ты внимательнее, то не нужны были бы костыли. И таким он говорил высокомерным тоном, так раздражён был вниманием сына, что тёмное чувство, которое немного улеглось в моей душе за ночь, вскипало стремительно.

Молодец, отец года, можно сказать!

– Герман! – позвала я отвлекая.

А когда он, недовольный и раздражённый, заглянул в комнату, попросила, возможно, более резко, чем хотела:

– Помоги одеться дочери. У меня порезана ладонь, – и вышла из комнаты. К себе. Подальше от всех.

Ещё при детях начать ругаться… Вообще дно.

Когда взведённый муж и обиженная дочь топтались в коридоре, обуваясь, я вышла их проводить.

– Мамочка! Представляешь! Папа совсем-совсем не понимает, что нельзя надевать красные колготы и зелёное платье! Я иду как светофор! – тут же нажаловалась Янка.

– Зато ты будешь самая яркая и контрастная! – возразила ей, целуя.

И обратилась к Герману:

– Сможешь забрать Янку?

– Что ещё мне надо сделать? Бросить работу и развозить вместо тебя детей? – прорычал он мне в ответ.

– Собрать тебе вещи сегодня? – мило улыбаясь, не осталась я в долгу, закрывая за ними входную дверь и любуясь злостью, вспыхнувшей в глазах Германа.

Никогда раньше перед его работой я бы не стала так с ним разговаривать и злить его. Но теперь мне было наплевать. Лишний раз подтверждало, что я всё делаю верно.

Кирилл был задумчив и грустил. События постепенно улеглись, и он начал понимать, что не только в школу теперь не ходит, но и на любимые тренировки тоже. Да и, в принципе, с теннисом придётся заканчивать.

– Мы начнём ходить в бассейн! – утешила я его. – Это будет полезно для всего тебя: и плечи, и спина, и нервы, и нагрузка на ногу меньше. Я, если получится, с тобой бы походила с удовольствием!

Закопалась в цифры, отрешившись от всего. Я люблю свою работу. Мне нравится, что результатом моей деятельности устанавливается больший порядок, чем был изначально. Это упорядочивание окружающего мира успокаивает и вдохновляет. К обеду, меня оторвал от работы звук входящего сообщения.

Я выставила звуковое оповещение только на одного абонента. И не прогадала. Хищница долго не смогла молчать:

«Обратила ли ты внимание, что Герман был сыт? И не ужинал с семьёй! Потому что нужно вкуснее готовить. Твоя стряпня ему приелась!»

И шесть дурацких смайликов на такой короткий текст. Шикарно.

Отскринила эту красоту, и пока искала в контактах Германа, Карин уже потёрла текст. Сделала скрин с потёртым сообщением тоже. Обвела красным маркером время на обеих фотографиях, и послала мужу со словами: «Ужина не будет».

Тринадцатая глава

– Мам, пап! Мне нужна ваша помощь и совет! Это совсем не по телефону! Когда вы собираетесь возвращаться из ваших лесов? – обратилась сразу к обоим, зная, что мама всегда ставит на громкую связь.

– Что случилось, Маш? – голос мамы был сонный.

Спали они там, что ли, после обеда?

– Случилось, мам. Не срочно, но мне без вас не обойтись одной. – ответила маме, прикрывая глаза.

Поймала себя на том, что чувствовала стыд. Мне было стыдно за сложившуюся ситуацию и за мужа. Неприятно вытаскивать и трясти перед родными его грязным секретиком. Противно.

– Герман начудил? – взял рубку отец.

– Почему ты так решил, пап? – вяло удивилась, привыкшая к тому, что отец почти всегда видит суть вещей.

– Потому что жена обычно ищет защиты у мужа. А если не так, то…

Папа всю жизнь проработал с людьми в системе безопасности. И врать ему было всегда бесполезно и бессмысленно. Возможно, ещё и поэтому я не люблю обманывать. Знаете, как в детском стишке Заходера:

«Правду высказать

Недолго. А соврёшь –

Придётся долго,

Долго-долго,

Долго-долго.