Докричаться до небес

– Как скажешь. Но я бы послал его к чертям подальше.

Бросил парня на постель так, что тот едва не ударился затылком о край спинки, стянул с него ботинки и стал помогать мне его раздевать.

– Долбоящер… – зло выдал Ромка, сдергивая джинсы. – Если он тут все ублюет, клянусь – заставлю его своими же шмотками убирать!

– Рома!

– А что?

– Принеси воду и бинт лучше. Сама справлюсь! – я расстегнула молнию на куртке, но, сколько бы не дергала, никак не могла вытащить руку из рукава.

– Отойди, мелкая. Иди сама за своей водой. Ангел спасения, блин.

– Пообещай, что ничего с ним не сделаешь!

– Да ему уже больше ничего и не надо, – Ромка перевернул Фила, стянул куртку, а затем толстовку. Обернулся, – Ну и чего стоишь? Не трону я его.

Я побежала в ванную, наполнила тазик холодной водой и осторожно, чтобы не расплескать, пошла обратно, захватив из аптечки перекись и новую упаковку бинтов. К моменту моего возвращения в комнату, брат уже закончил раздевать Фила и теперь собирал вещи, которые сам же раскидал, с пола.

– Закинь джинсы в стиралку, – сказала я и потом добавила, – Пожалуйста, Ром.

– Рома то, Рома сё… Вот вы… Да ну тебя, – он махнул рукой и вышел, прекрасно понимая, что сейчас я быстрее начну злиться на него, а не на Фила.

Только сейчас мне в нос ударил сильный запах алкоголя. Осторожно вытирая кровь с лица влажным куском бинта, я разревелась. От обиды, что Фил мне не позвонил, не написал, вообще никак не отреагировал на мое сообщение, а я, как дура, простила его сразу. Стоило только увидеть. Простила только за то, что он пришел. Пьяный, небритый, но все таки пришел.

– Лаванда… – тихо прошептал Фил, не открывая глаз. Улыбнулся, а из разбитой губы снова начала выступать кровь. – Ангел… это не твоя война. Не твоя. Я сам.

Я всхлипнула и кивнула. Пусть он не ответил тогда, сразу же, но ответил сейчас.

– Спи.

Он не был красивым. Обычный, ничем не выделяющийся. Но я сидела на краю кровати, рассматривала его лицо и никак не могла найти хоть что-то, что меня так зацепило в Филе. Может быть, именно этим? Вряд-ли. Все хорошие девочки мечтают о принцах, замках и спасении из лап огнедышащего дракона. Сказки, которые все же иногда случаются. Ксю с Полуниным, хоть он и не тянул на принца, или Лиса с его Яриком. Вот тут да. Даже Ромка завидовал белой завистью нашему преподавателю по праву. Не потому, что они с Лисой, а потому, что «Вольво». А я? Я же хорошая девочка. Тихонько вздыхала на Воронцовского, прекрасно понимая, что мне ничего не светит. Таким как он можно засматриваться, даже мечтать о таком, но надеяться… Может именно поэтому, узнав, что принц не мой, я вздохнула с облегчением. Проревелась, но вздохнула. Тем более Лиса и Воронцовский смотрелись рядом друг с другом ярче любых героев с обложек романов для девочек, которые все еще верят в то, что где-то по темному лесу на белоснежном коне скачет их принц, сверкая доспехами.

Но Фил не принц. И даже не рыцарь. Да и роль галантного кавалера никогда не подойдет такому как он. Злому, жестокому, с татуировкой на всю руку. А я все равно смотрела на него и искала хотя бы одну причину, объясняющую все и сразу. Искала, но не находила. Просто плохие мальчики – магнит для хороших девочек.

– Рит, – Ромка тихонько открыл дверь, зло посмотрел на спящего в моей кровати и помотал головой. – Иди спать. Я в зале буду, а ты в моей комнате.

– Хорошо.

– Рит.

– Ну что?

– Хватит с ним сидеть. Он все равно не оценит.

– А оно надо?

– Что?

– Чтобы оценил.

– Наверное, – Ромка почесал затылок, привалился плечом к косяку и снова тихонько позвал, – Рит. Ну нахрена тебе такой?

– Не знаю.

Он вздохнул, помотал головой и выдохнул: «Дурында мелкая.» Видимо да. Именно дурында. Сижу, рассматриваю осунувшееся лицо, а внутри робко трепещет: «Ведь, если пришел, то это что-то значит, да?»

Я осторожно поправляю его руку, натыкаюсь взглядом на силуэт воющего волка на внутренней стороне предплечья и едва касаюсь его головы. Боясь, что сейчас картинка оживет и цапнет меня за палец. Ровно так же, как Фил «цапнул» меня своей не вяжущейся с ним заботой. Нарычал, заставил сунуть ноги в кастрюлю с водой, а потом ушел. И пропал. Чтобы потом объявиться без предупреждения. Зачем? Зачем ты пришел? Кто ты? Почему ты смотришь на всех волком? И в ответ молчаливая тишина и тихое дыхание. Не расскажет. Раньше вцепится острыми зубами, считая меня врагом, а потом уйдет в свой темный лес. Туда, где деревья исковерканы так, что хорошая девочка раньше переломает себе ноги, если вздумает пойти следом. Но он все равно пришел.

Я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что Ромка больше не стоит в дверях. У хорошей девочки колошматится сердце, но, даже остановись оно сейчас, ничего не изменится. У плохого мальчика внутри слишком сильный магнит, а губы с привкусом металла.

– Спокойной ночи, волк, – тихонько шепчу я перед тем, как закрыть за собой дверь.

8. Фил

Лавандовое облако. Умиротворяющее, успокаивающее. Я впервые лечу в темноту с улыбкой на губах, чтобы облако не успело растаять и отпугнуло своим запахом кошмары, так похожие на моль, догрызающую мое сознание. Облако легонько касается лица и что-то шепчет надо мной, словно приманивает заклинанием хорошие сны. Бутч, что же ты вколотил мне под кожу? Что ты мне…

Я не открываю глаза. Медленно ощупываю постель, в которой лежу, и пытаюсь вспомнить, куда меня вчера вечером могло понести. Синее движение. А в памяти ничего. Но я точно не дома. В моей квартирке-студии пахнет совсем по-другому, и уж точно в ней нет даже намека на лаванду. Облизнув сухие губы, натыкаюсь языком на шершавую коросточку запекшейся крови на нижней – видимо, вчера я довыеживался и где-то отхватил. Вообще пустота. И никаких намеков на то, что потасовка была серьезной – ребра не ноют, челюсть шевелится нормально. Странно. Обыкновенно, если я нарываюсь, то последствия гораздо серьезнее. Но больше всего удивляет, что вокруг тишина. Будто оглох. И все же, куда меня занесло?

«Фил, где ты? Вспоминай. Напряги свои извилины. Пил. Помню, что пил. Вроде бы в студии. Точно. Ещё уговаривал Клейстера развязаться – бухать в одиночку было скучно, а Макс, зараза, упорно выливал вискарь, который я подливал ему в „Колу“. Видимо, он мне и втащил. Аккуратненько вырубил и куда-то оттрелевал. Куда? И, главное, зачем? Точно! Он и Мистик меня куда-то вели. Мистик ещё сказал, что так будет лучше. А потом они исчезли и появилось облако. Стоп! Лаванда… Лаванда… Фак! Фак! Фак! Скоты! Гребаные ублюдки!!! Лучше… Кому будет лучше? Мистик, урою за такие шуточки!!!»

Рывком сел и схватился за голову – нельзя, нельзя же так резко. Боль пробила от виска к виску, и память закрутилась, завертела свое кино, расставляя все в хронологическом порядке.

Она. Психанул. Испугалась. «Мама». Замкнуло. А вечером эсэмэс. «В этой войне я на твоей стороне». Сперва не понял от кого, а потом, когда дошло, телефон улетел в стену. Выорался на Мистика и Макса, но легче не стало. Легче не стало и после бутылки вискаря, не отпустило и на следующий день. И через день. А потом все сплелось в кашу из пьянок, каких-то левых телок, ржущих над тупыми шутками. И ни одна не могла вытравить из головы ее испуганное лицо. Я не хотел о ней думать, но все равно вспоминал. Что-то доказывал Максу, но он меня не слышал. Твердил, что нужно извиниться и поговорить.

– Перед кем?

– Ты знаешь.

– Мне не за что извиняться!

– Тогда почему ты так бухаешь?

– Просто совпало. Бывает.

– Кого ты лечишь, Фил?

– Заглохни! Много ты понимаешь.

– Видимо побольше некоторых.

– Клейстер, отвали! Это тебя не должно колыхать.

– А меня колышет! Вместо того, чтобы работать и писать музло, ты нажираешься, как последняя скотина. Значит, чувствуешь, что есть за что извиняться.

– Все, отвали. У меня праздник вроде как, – включил музыку и выкрутил громкость на максимум. – Йоу! Цыпы! Гуляем! Фил все ещё здесь!

И Макс отвалил. А его слова, словно заноза, все кололи и кололи в груди, сколько бы я не пытался от них открещиваться. Пробрались так глубоко, что, стряхнул с колен очередную фанатку, слюнявящую мои губы, и разогнал весь шалман, не стесняясь в выражениях. Гнал всех. Кроме Мистика и Макса. Одного отправил в бар за бутылкой вискаря, а второго попросил показать, что у него есть из новенького. Нацепил наушники в комнате записи и мотал головой на каждый новый бит, который он включал. До тех пор, пока не услышал то, что попало в резонанс.