Михайловская дева

– Я понимаю его.

– Времени мало… Беги! Я не знаю, сведет ли нас когда господь, но знай, что я всю жизнь буду помнить тебя и любить до гроба! – она заплакала.

– Эх, Елена Николаевна, да кабы вы знали… Я не так хорош. Я совсем не хорош.

– Молчи, Лоденька! Лучше тебя нет никого на свете! Всю жизнь буду молиться за тебя.

Она вытолкала его из чулана. Он крепко поцеловал ее и побежал в сторону березовой рощи. За ней располагался тот луг, выше которого шел холм. На холме должна быть заветная дверь. Не дверь, а рама картины. Надо было спешить.

«Разве я могу сказать ей, откуда пришел. Пусть думает, что я побегу на станцию. Если бы я рассказал ей всю правду, она сочла бы меня сумасшедшим. А как бы хотелось ей открыться во всем».

Он несколько раз обернулся, запнулся и упал. Она стояла возле приземистого беленого чулана и махала ему рукой. Владимир поднялся на ноги и снова бросился бежать. Последний раз ее стройная фигурка мелькнула вдали. Ноги несли его быстрее ветра. Вот и роща оказалась далеко позади. Впереди он увидел знакомую резную беседку. Миновав душистый луг, наш Казанова взбежал на пологий холм. Выше и выше. Где-то здесь должна быть дверь. Рама той картины, в которую он вошел. Она темнела тогда угольной чернотой. Где она? Он лихорадочно осматривал все окрестности. Темного проема нигде не было. Все пространство было пронизано утренним свежим воздухом. Холм был пуст, как в момент творения.

«Может, это не тот холм?» – лихорадочно думал Владимир, вытягивая шею.

Но, увы, на огромном пространстве вокруг не было даже и признаков наличия какой либо двери.

«Я пропал! Куда мне бежать? Может, и вправду на станцию?»

Позади себя он услышал чье-то дыхание и спешный говор. Он оглянулся. К нему бежали двое вчерашних стражников господина Грабова. У молодого и здорового в руках было ружье, а у второго топор.

– Сто-оо-оо-ой, гад! Стой! Некуда тебе бежать. Не туда побёг. Станция-то совсем в другую сторону. А за лугом у нас обрыв и речная протока. Дурня!

В два прыжка они догнали Махнева. Наподдали ему тумаков, разбили нос и, связав, снова потащили в чулан.

– Это хозяйская жинка его освободила. Больше некому, – пояснял громила красномордому, с топором.

– Неужто мужа ослушалась?

– Не нашего ума дело. Меньше языком чеши.

– Вы куда меня? – нервно спросил Махнев.

– Профитроля тебе вышла небольшая. Еще сутки в чулане будешь сидеть. К хозяину в гости почтмейстер завернул. До завтрашнего утра останется гостить. Ну, а ты время даром-то не теряй, – противно осклабился здоровяк. – Дуню Кулакову погоняй вдоволь, в последний-то раз.

Оба мужика противно захихикали.

– Господа, отпустите меня! Я очень богат. Я в долгу не останусь, – попытался торговаться Махнев.

– Ты слышал, барин, какую кару нам наш хозяин посулил? А он у нас – кремень. Скажет – исполнит. И зачем нам, слепым и беспалым, твои деньги? Нет, уж. Извиняй! Сам виноват. Не надо было с чужой женой любодействовать.

– Да ладно бы просто, – тише добавил красномордый. – Может бы, просто застрелил тебя хозяин. Так нет же – ты так затейно с ней греховодничал, что барин наш сам не свой второй день ходит. Горькую пьет. Не пощадит он тебя.

Они втолкнули пойманного Владимира в чулан, оставили ему кувшин с водой и краюху горелого хлеба.

Что пережил за сутки Владимир, трудно описать словами. Ему казалось, что на рассвете следующего дня его выведут из чулана седым.

Но вышло все иначе. Он дремал, когда за дверью раздался грохот ударов, матерная брань, возня, и что-то металлическое садануло по крепкому замку. И вдруг, словно глас ангела, вещающего о спасении, Владимир услышал знакомый до боли голос:

– Твое благородие, Владимир Иванович, ты тут? – это был голос Макара.

– Макар! Макарушка, родненький, тут я! Тут! – Владимир чуть не зарыдал от счастья.

Дверь распахнулась, впустив в кромешную тьму сарая ночной свежий воздух и свет яркой земной луны.

– Как же, твое благородие, тебя угораздило в историю-то вляпаться?

– Сам не знаю. Дурак, наверное. Барышня больно хороша была. Любовь у нас с ней вышла.

– Эх, Владимир Иванович, сколько раз я говорил тебе: «баба – что жаба». Бог создал три зла: бабу, водку и козла.

– А козел-то причем? – глупо спросил счастливый Владимир.

– Да, не причем. Поговорка такая, – улыбался румяный купчишка. – Ну, чего? Побёгли, что ли? Пока не хватились нас всем гуртом.

Только тут Владимир заметил, что возле чулана сидел оглоушенный здоровяк, стороживший Владимира.

– А куда, Макарушка?

– Как, куда? Домой. Из картины долой.

– А где она?

– Да, на холме в последний-то раз стояла. Бежим.

И они побежали по лесу, обдирая в кровь руки. Местами на ощупь, подобно двум юным козликам. Макар крепко держал Владимира за руку. Яркая луна хорошо освещала дорогу. Наконец они миновали знакомую до боли беседку, приблизились к залитому лунным светом холму. И о чудо! На самой вершине холма стояла знакомая дверь. Теперь, в летней ночи, она отчего-то светилась дневным светом.

Наши друзья вскарабкались наверх пологого холма и забежали в открытую дверь. Как только Владимир упал на пол своей родной уже комнаты, за ним ввалился и Макар. Владимир оглянулся и тут же захлопнул за собой дверь. С картиной, висевшей на стене, произошли странные метаморфозы. Изображение вмиг перестало быть объемным. Рама уменьшилась прямо на глазах. Друзья с удивлением обнаружили на ней обычный летний пейзаж – голубое небо, зелень летнего луга, полоска леса вдали, и облик стройной барышни в розовом платье, скучающей в белой резной беседке.

Как только картина уменьшилась и стала обычной, исчезла и тропа из примятой травы, ведущая к ней. Теперь пол сиял полнейшей чистотой.

Владимир дрожащими руками тут же снял картину со стены и положил ее рядом с собой, на кровать. Макар удивленно потрогал на ней краски. Это было масло, на холсте. Макар даже лизнул край сего дивного пейзажа.

– Да… твоё благородие. Сколько здесь живем, столько и дивимся.

– Макар, сейчас бы выпить, – Вадимир огляделся.

У прикроватного столика вдруг обнаружилась пузатая бутылка старинного коньяка и две рюмки. Владимир быстро откупорил бутылку и налил себе и Макару по полной.

– Ну, давай, за твое чудесное спасение! – усмехнулся Булкин.

– Давай! Я хочу выпить за тебя… – глаза Владимира увлажнились. – Если бы не ты… Я даже боюсь произнести вслух, чтобы со мной было, если бы не ты. Расскажи, как ты меня нашел?

– Я? А я выспался вдоволь и решил пойти к тебе, Владимир Иванович. В гости. На дворе ночь была тогда. Скучно стало.

И только тут Владимир заметил, что долгая ночь закончилась, и за окном тлел местный, чуть притухший день.

– Ты продолжай, дорогой. Только я на одну минутку прерву тебя. Я хочу убрать этот шедевр мирового искусства куда-нибудь подальше.