Маленький человек. Сборник рассказов

Одной из Марысиных утешительниц стала Алла, соседка с четвёртого этажа. То, что утешать Марысю не нужно, она не подозревала. Заявилась на второй день после переезда и сказала, что ничего страшного не произошло, и Марыся всегда может на неё рассчитывать. Ничего и правда не случилось. Всего лишь размен квартиры.

– Я понимаю, – твердила Алла. – Тяжело сниматься с насиженного места.

Не тяжело. Марыся никогда не цеплялась за вещи, пусть даже такие важные, как собственное жильё. Главное, чтобы оно было. В конце-концов не в Магадан же она переехала. Хотя и в Магадане люди живут, и за полярным кругом. Марыся как-то видела сюжет про Диксон, самый северный российский посёлок. И там тоже живут люди.

– Раньше в одном доме несколько поколений жили, – не унималась Алла. – Сейчас что? Отселили мать подальше и радуются. Не расстраивайся! Я тебя не брошу!

Марыся не расстраивалась, понимая, что с этого самого момента обречена на Аллину заботу. Объяснить ей что-то было невозможно. Существовало только два мнения – Аллы и неправильное. Соседку переполняло стремление к добрым делам, и в стремлении этом она не знала меры.

Как то раз вместе она отправилась в магазин вместе с Марысей, чтобы помочь донести тяжёлые сумки. То что сумки не тяжёлые, а сама она старше новой подруги почти на десять лет, Аллу не смутило.

– Какое ужасное место! – поморщилась она, зайдя внутрь.

В следующий раз Алла принесла кусок цемента и сунула его в лицо Вовчика.

– Что это? – не понял парень.

– Это часть ваших раздолбанных ступенек, – издевательски произнесла Алла. – Вы что творите? Хотите, чтобы кто-нибудь лоб расшиб?

Вовчик раздражённо отодвинул от себя кусок:

– А вы побольше ковыряйте эти ступеньки, тогда точно развалятся!

Алла бросила кусок на пол, едва не задев ноги Вовчика и гордо вздёрнув подбородок, вышла.

– Ничего, – прошептала она Марысе. – Я уже в Роспотребнадзор написала и в прокуратуру. Скоро забегают.

– В прокуратуру-то зачем? – не поняла Марыся.

– Для острастки!

Ступеньки всё-таки починили. Примерно через полгода. Только Алла не имела к этому никакого отношения.

– Испугались! – решила она, пребывая в счастливом неведении о своём неучастии в деле. – Красота!

Насчёт красоты Марыся сомневалась. Слишком гладкая и блестящая поверхность уложенной на ступеньки плитки внушало опасения. В самом деле, как только наступила осень, и пошли первые дожди, на ступеньки стало невозможно ступить, их поверхность превратилась в настоящий каток. Зимой ситуация ухудшилась.

Марыся удивлялась тому, как ловко приспособились к неудобствам сотрудники магазина. Инна порхала словно бабочка на своих тонких металлических шпильках, а Вовчик буквально взлетал по ступенькам, балансируя на их рёбрах словно эквилибрист.

Покупатели подобной техникой не владели, потому часто поскальзывались и даже падали. Марысе досталось больше всех. Впрочем, сама виновата. Загляделась на редкое декабрьское солнце, задрав голову, нога и поехала. Вместе с ней поехала и сама Марыся. Упала навзничь, приложившись головой о ступеньку. Повернула голову набок, а у дверей стоят Вовчик, Инна со своим вечно равнодушным лицом, ещё какие-то люди. Вовчик звонит по телефону, а другой рукой стучит по стеклянной двери. Марыся пытается сосредоточиться, буквы пляшут у неё перед глазами, складываясь в фразу «Осторожно, скользкие ступеньки!»

Значит сама виновата, не была осторожной. Марысе захотелось помахать собравшимся рукой, но рука почему-то не слушалась. «Так и умру на ступеньках! Как нелепо!» – подумала она и потеряла сознание.

– Ты что с ума сошла! – кричала Нина. – Рука, нога, сотрясение мозга! Да ещё трещина в тазу! Ты как умудрилась! На ровном месте! Инвалидом остаться хочешь?

Марыся отодвинула телефон от уха, вздохнула, потом спокойно сказала:

– Успокойся, Нин! У тебя же давление. А я, веришь ли, не нарочно.

– Дура ты набитая! – всхлипнула сестра. – Я же о тебе беспокоюсь.

Алла тоже кричала, что засудит и этот дурацкий магазин, и этих сотрудников безмозглых с идиотской улыбочкой, имея в виду конечно же Вовчика. Марыся судиться не хотела. Время, деньги и нервотрёпка. А что в итоге? Хорошо, если что-то заплатят. Только зачем? Как будто деньги время назад отмотают.

– Бессребреница, – обижалась Алла. – Дело не в деньгах, а в справедливости.

Но Марыся знала, что никакой справедливости нет. Чем больше за неё борешься, тем больше всё запутывается. Хотела Алла новые ступеньки – получила. Кому от этого лучше стало? А?

Уже неделю Марыся лежала дома. Её кровать подвинули к окну, и она могла дни напролёт наблюдать за магазином и злосчастными ступеньками. Как она и предполагала, брошенной она не оказалась. Регулярно приезжали дети и внуки, крутилась рядом Алла со своей по большей частью лишней помощью. Только Нина с мамой остались в стороне. Нину привязывало к дому многочисленное семейство, маму – не менее многочисленные болезни.

Чаще всего у Марыси бывала Аннушка. Она бы и вовсе поселилась с сестрой, но оставить маму одну она не могла. Аннушка работала на дому бухгалтером, и своим временем распоряжалась достаточно свободно. Ей было пятьдесят пять, но из-за стройной фигуры и длинной ниже пояса косы издалека её часто принимали за молодую девушку. И только взглянув в лицо, обнаруживали свою ошибку. Аннушка никогда не красилась, носила узкие джинсы и обтягивающие бюст кофточки. Нина считала её наряды вульгарными. Тем более они так и не смогли привлечь ни одного мужчину.

Марыся думала, что у Аннушки аутизм. Она видела передачу про таких людей. Они тоже всегда молчат, не любят чужих людей и смену обстановки. А ещё могут подолгу сидеть за скучной однообразной работой.

– И как с этим сочетаются её наряды? – засомневалась Иришка, когда мать решилась поделиться с ней своими подозрениями.

Марыся не знала, что ответить. В конце-концов одежда у Аннушки пусть облегающая, но со всех сторон закрытая, а это что-нибудь да значит.

Марыся ошибалась насчёт сестры. Она не была аутистом. И старой девой не была. Просто не любила говорить о личном. Марыся очень бы удивилась, узнав, что Аннушка не только читает, но и ходит раз в неделю в библиотеку на встречи литературного клуба. Если бы ей удалось подсмотреть за сестрой, то она бы увидела, с каким жаром та защищает книгу любимого автора, спорит и очень много говорит. Может быть, тогда Марыся бы поняла, что молчит Аннушка по одной причине – у них просто нет общих тем для разговора.

Тишина как испытание проверяет тебя. Сломался телевизор. Сын хотел купить новый, Марыся сказала не надо, я хочу послушать себя. Послушала и ужаснулась, потому что себя не нашла. Кто она такая Марыся Шляховская? Женщина, мать, пенсионерка. Всё верно. Но что отличает её от других?

Не стало вечно бубнящего телевизора, и жизнь словно остановилась. Марыся с ужасом поняла, что у неё нет никаких увлечений, что она не читает книг, не вяжет, не вышивает, не шьёт и не рисует. И много других всяких «не», которые могли бы раскрасить её жизнь. Она даже кроссвордов не гадает. Просто лежит, ест и пьёт, глядя в окно, как по пять раз на день топчется у входа в магазин Вовчик. Топчется из принципа в любую погоду. Курящим же положены перекуры, а он некурящий не обязан работать дольше. Вот и выходит на улицу, как бы курит.

Марыся вспомнила, как смотрела передачу про старческое слабоумие и болезнь Альцгеймера. Врач рассказывал, что люди не тренирующие мозг более подвержены этой болезни. Она в группе риска да ещё и головой ударилась. Амёба бескостная!

Попросила Аннушку принести ей книг. Та обрадовалась, натащила целую стопку. Марыся увлеклась рассказами. Читать длинные произведения утомительно, а рассказы на нескольких страницах рассказывают целые истории. Читала всё – и классику, и современность, и даже фантастику. Аннушка пыталась увлечь сестру поэзией – не срослось.

Когда чтение надоедало, Марыся откладывала книгу и думала. О том, что поменяла бы в своей жизни, если бы могла вернуться назад. Ничего. Только со ступенек постаралась бы не упасть. Вспомнился Володя Зильбер, хороший человек, спокойный. Никому зла не сделал, а удержаться от злого поступка по нынешней жизни сложнее, чем совершить добрый. Что он увидел перед тем, как шагнуть на проезжую часть? Быть может, то же солнце, на которое загляделась Марыся. Дурочка! Солнце конечно же то же самое! Ведь оно одно!

Лежать было скучно. Впервые в жизни Марыся поняла, как ей не хватает привычного движения. Внутри бушевала энергия, которую невозможно потратить. Она тикала словно бомба, и Марыся не находила себе места. Проснувшись однажды ночью, она едва не вскочила с кровати, чтобы выбежать на улицу, так ей не хватало элементарной активности. Стены душили, потолок грозил рухнуть. Марысю охватила паника. Только к утру удалось забыться прерывистым беспокойным сном.

Каждый день забегала Алла и каждый день твердила про то, что нужно что-то делать, не сидеть на месте, не ждать у моря погоды и не опускать руки. Она забегала возбуждённая очередным «проэктом», как она называла решаемые ей проблемы. Именно так, через «э». рассказывала, объясняла, в какую организацию побежит на этот раз, какие заявления напишет. Пожалуется на тех, кто её прогнал и убежит, оставив Марысю в тоске по утраченной возможности передвижения. Сын в очередной раз предложил привезти новый телевизор. Марыся отказалась. Познавать себя больно и страшно, но нужно. А самопознание любит тишину.

Она уже почти оправилась от полученных травм, когда мама в очередном разговоре вдруг упомянула какого-то Серёжу. Упомянула зло, раздражённо. Марыся сидела у окна, отдыхая после недолгой прогулки – бегать как прежде ей ещё не скоро придётся – и занималась самобичеванием. Стоило полежать в тишине несколько месяцев, как внутри обнаружилась пустота, холодная и мерзкая. Жила ведь как-то раньше, не замечала, смеялась всегда. Всех любила, и Борю Стойкова и Шляховского, будь они не ладны! До сих пор любила, не как мужчин, а так по-человечески. Володю, само собой, тоже.

Дочка сказала: «Депрессия». Сказала, что так бывает. У неё тоже было, после гриппа. А это ведь не грипп, это дольше продлится. Пройдёт рано или поздно. Алла говорила, что нельзя сидеть, надо двигаться. Куда? Ничего не хочется.

И вот мама сказала про Серёжу. Сказала, чтобы Аннушка к нему катилась, и плевать, что мать помирает. На следующий день, когда сестра заскочила её проведать, Марыся устроила Аннушке допрос с пристрастием. Что за Серёжа и почему она должна к нему катиться?

Сестра долго мялась, краснела, а потом призналась, что любит Серёжу, а он её. Мама против, потому что Серёжа младше на пятнадцать лет. Но это ничего не значит. Вместе они быть не могут, вот и бегают тайно друг к другу. Точнее это она к нему бегает. Мама ругается.

При всей серьёзности ситуации Марысе захотелось рассмеяться. Представьте себе женщину предпенсионного возраста, которая боится мамы. А потом Аннушка расплакалась, и смеяться расхотелось.

– Мне же так хочется побыть счастливой. Пусть немного, пусть чуть-чуть, – всхлипывала она. – Но как я оставлю маму? Она же не сможет одна, она с ума сойдёт. Нет, она не держит, но у неё сердце больное. Кто станет за ней ухаживать? Кому она нужна кроме меня?

– Мне нужна, – твёрдо сказала Марыся. – И Нине.

– Ты меня прости, – Аннушка опустила голову, – но ты с ней уже лет десять не виделась, только по телефону говоришь. И Нина тоже…