В переводе с птичьего (сборник)

Трава, горчащая едва.
Пойдешь отчаянно с Е-два –
И пропадешь на все четыре.
Не осень – яма, света край,
Луны промерзший каравай
На крошки снежные расколот,
По медным листьям пляшет молот
И заколачивает рай.
А я, что в корне неправа,
Вдруг получила, что хотела –
И прорастают, как трава,
Простые, звонкие слова
Сквозь распечатанное тело.

Пропала

Чуть осень – чувствую, пропала –
Пусть ветер сух, и небо ало,
И ночь расписана углем,
Но все же, Господи, как мало
Огня в урочище твоем.

А эта осень – только повод…
На части белый свет расколот,
Лишь ты, как маковка, внутри,
Все остальное – лед и холод,
Хоть весь до ладанки сгори.

Но разве жаловаться смею?
И счастья нет, и слезы злее,
И тонет истина в вине.
Но там, в пугливой глубине,
Трепещет бабочка – Психея,
На время выданная мне.

Чтобы запомнить

Казалось бы, ну что тебе закат?
Все август переспелый виноват –
Дурачится по молодости, дразнит.
Такой неповторимый и живой,
Что неба окровавленный подбой
Чуть вечер разворачивает праздник.

Ты забываешь числа и слова,
Тебя несет высокая трава
Туда, где сосны с круглыми плечами,
Как будто в детстве сумрачном твоем,
Шумят разлукой, голодом, углем
И, заикаясь, вечность обещают.

Закат кипит и пенится, как суп,
И кажется – ты снова юн и глуп,
А сердцевина есть и не иззябла.
Так и живешь, растягивая миг,
Чтобы запомнить неба черновик,
Прекрасный облик, ненасытный блик
И лица удивляющихся яблок.

Все остальное

Приходишь домой. Снимаешь пальто.
Садишься. Читаешь меня взахлеб.
A память сначала молчит, потом
Ее колотит озноб.

За то ли, что я далеко, за то,
Что сам виноват (погоди, нe трусь!) –
Приходит, садится бочком за стол
Твоя шершавая грусть.

Но кто-то – разбитым стеклом: «Не трожь
Ее, эта роза суха!», и ты
В стакан наливаешь крутую ложь,
Зовешь другие цветы.

О прошлом, о правильном, о простом –
Хоть пой, хоть в запой – позабыть нельзя.
Моя пустота – за твоим столом,
А все остальное – зря.

Так проснусь

Бывает, проснешься – вспорхнет синева,
Взлетят сквозняки над перронами комнат,
Вдохнешь эту зиму – и тут же напомнят
О счастье забытые в прошлом слова.

И снова потянутся губы к «люблю»,
Но нет безнадежнее слова на свете:
Тебя попытаюсь обнять и согреть – и,
Как встарь, неумело и жадно спалю.

И будет мне пепел, вокзальная грусть,
Скрип снега, озноб индевеющей спальни,
Твой запах, твой вкус горьковато-миндальный,
Задумчивый лепет, божественный груз.

Что после? В серебряном горле вино.
Пьянею и верю (по глупости, что ли?):