Бесы с Владимирской горки

Маша моргнула и почему-то смутилась, словно слово «неподдельная» оттолкнуло ее.

«Неподдельная? Так в чем проблема, Катерина Михайловна? – отозвался внутри голос всезнающей и саркастичной Кати-ведьмы. – Варишь Присуху. Даешь ее любому мужчине. Потом убиваешь его (чтоб и после смерти он не мог тебя разлюбить)… и у тебя будет такая же неподдельная любовь, как у Маши и Мира».

«Зачем я так?… – укорила сама себя Катерина.

Но зависть испарилась.

Мир Красавицкий был приворожен однажды магическим зельем.

Он нечто вроде гомункулуса, выведенного в колдовской пробирке.

Хочешь и себе такого?

Просто сваргань, как мисс Франкенштейн!

И внутри даже пробежала черной кошкой крамольная мысль: «А почему бы не попробовать?»

Быть может, сильная ведьма просто неспособна выстроить отношения с мужчиной иначе?

Может, и ей не глупить, не ходить по святым, а пользоваться Присухой направо-налево – в свое удовольствие… экспериментировать с дозами. Кто ей запретит?

Почему, собственно, нет?

Их часть очереди уже подошла к стенам Владимирского. С мозаики над центральным входом на Катю неодобрительно взглянул подозрительно красивый князь Владимир, креститель Руси, в золотой, украшенной драгоценными камнями византийской короне. Две молодые женщины, стоявшие за Катей засуетились – одна поспешно выплюнула жвачку и завернула ее в бумагу, вторая старательно заправила фривольные голубые локоны под меховую шапку.

– Катя, дай Варваре всего один шанс, – снова считала Катино настроение Маша.

– Я слышала, после встречи с Варварой, – невесть почему голубоволосая расценила эти слова как начало диалога, – ты точно встретишь свою настоящую любовь. А если любовь ненастоящая, она сразу отвалится.

Катерина приметила, как неприятно потемнело лицо Мирослава Красавицкого.

Неужели он тоже считает их любовь ненастоящей? Какая чушь – они вместе столько лет, какое теперь имеет значение, как все начиналось когда-то? Ну, приворожили его – не велика беда…

Или беда? Просто все они – и Маша, и сама Катя, и Даша Чуб привыкли к Миру, перестали отличать его от живых. Привыкли к своему подручному призраку, как иные ведьмы привыкают к своим персональным чертям, считая их практически членами семьи. Тем паче, что черти всегда остаются верны своей избранной ведьме – преданы ей, как домашние собаки. Как присушенные привидения…

Катя обратила взор на Собор – портал главного входа приближался, очередь поднялась еще на одну ступень, уже был виден притвор, где продавались свечи, вторые стеклянные двери вовнутрь и потолок храма за ними.

– А мне говорили: стоит во Владимирский парня своего привести… ну, просто так, типа фрески посмотреть… и он в тебя сразу влюбится! – сказала вторая молодая. – И предложение сделает сразу, – похоже, она мало отличала святую Варвару от обычной Присухи.

– Дуры вы, – гаркнула через плечо тетка в желтой вязаной шапке. Дображанская подумала, что та отчитает их сейчас за «приворотные» мысли, но в корне ошиблась. – Хотите мужа хорошего – колечко святой Варвары купите! И носите. Оно всем помогает. Только сегодня вы уже не купите… я последнее забрала, – довольно похвасталась она. – Бабуля-продавщица мне так и сказала: «осталось одненьке – мабуть, вас i чекало». Вот! Как раз на большой подошло, – показала тетка оттопыренный палец.

– А когда следующие завезут, не сказали? – оживилась голубоволосая.

Но на них зашипели, затсыкали со всех сторон – очередь вползла в храм, и разговоры стали неуместны.

И Катя смирилась, сняла свои темные очки, повыше подняла воротник, чтоб не смущать никого в храме своей чрезмерной ведовской красотой.

Очередь, начинавшаяся еще на улице, за оградой храма, и тут, внутри собора, вилась длинной змеей, проходила мимо Распятия Христа, изгибалась петлей вокруг колонны с фреской пышнобородого Нестора-летописца, раки святого киевского митрополита Макария, и лишь затем сворачивала в противоположную часть храма – к Варваре.

От очереди отделилась пожилая пара, подошла к мощам Макария, закрестилась. И Катя поразилась их своеобразной красоте. Старушка с аккуратной седой прической в газовом белом платке 60-х годов – верном платочке, сейчас (как, наверное, и сорок лет назад), делавшем ее лицо окутанным романтической тайной. Рядом – верный муж, возможно, и подаривший ей сорок лет назад этот платок. Видно, приехали откуда-то – лишь киевляне, привыкшие к своим чудесам, от рождения до пенсии не находят ни времени, чтобы их посетить, ни душевных сил искренне ими восхититься. Или идут за чудесами с лукошком – как на базар за картошкой.

Но нынче даже Катерине Михайловне было во Владимирском на удивление хорошо и покойно. Точно отстояв на холоде длинную очередь, она получила послабление… или сама Варвара была милосердна к ней. Может, хороший знак?

Молодая девушка в модной искусственной шубке, рваных джинсах и кроссовках со стразами упала на колени пред ракой с Варварой, коснулась пола лбом, искренне, горячо-горячо зашептала молитву… явно не о любви, о здоровье кого-то из близких.

Разные люди ходят сюда, и проблемы и беды у них тоже разные.

И даже Катина душа вдруг умолкла, затихла и затаилась в тщетной надежде…

Но, подобравшись к похожей на большую золотую карету раке святой, испытала разочарование.

Даже сегодня, в Варварин день 17 декабря, сами мощи не открыли – отворив лишь стеклянную крышку гроба. Но нетленное тело святой так и осталось под мерцающей узорной парчой.

«А есть ли там что-то? – подумала Катя. – Почему ее даже не показывают нам?» Но решительно отодвинула в сторону нехорошие мысли.

Теперь ей казалось, что очередь движется слишком уж быстро – всем приближенным к телу отводили лишь пару секунд. И Катя жадно впитывала подробности. Знойные букеты лилий у подножия раки. Колонны из зеленого камня змеевика. Украшавшие раку разноцветные медальоны – сцены из жития святой.

– Давай, – Маша пропустила Катю вперед.

Поднявшись на три ступени к гробу святой, Дображанская быстро прикоснулась губами к парче, прикрывающей нетленное тело, посмотрела на икону с лицом Варвары – закрытые глаза, маленький рот.

Бородач в нарядном церковном одеянии положил на голову Кати золоченый венец.

Но она ничего не почувствовала. Ничего. Совершенно.

Толпа оттеснила ее.

Второй священнослужитель выдавал всем желающим красные и розовые ленты, освященные на нетленном теле Варвары. Катя молча взяла кусочек искусственного красного атласа.

Пустота – все та же пыльная пустота с металлическим вкусом снова зазвенела, засаднила внутри.

Толпа несла ее к выходу. Может, все дело в толпе? Все слишком быстро, суетливо – святость по конвейеру.

Маша выбежала из храма следом за ней.

– Я говорила, нам нужно пойти в другое место! – Ковалева не казалась расстроенной – скорее убежденной, что Катя следует верной дорожкой. Остались мелочи – допинать ее до конца.

– Я не смогу пройти в Прошлое так далеко, – сказала Катерина.

– Я могу, – сказала младшая из Киевиц. – И Мир может. Он привидение, он может зайти даже дальше меня. Вместе мы точно протащим тебя… Попробуем?

* * *

Всего пятнадцать минут спустя они уже стояли рядом с Софией – самым старым храмом Киева на самой прекрасной площади Города, похожей на волшебное зеркало, где бело-голубые тела Софии Киевской и Михайловского Златоверхого словно отражались друг в друге двумя стройными колокольнями с маковками, двумя многоголовыми и златоглавыми храмами.

Их одежда вполне подходила для похода в минувшее – все трое были облачены в пышные меховые шубы до пят, кожаные перчатки, на женщинах были платки.

Маша крепко взяла Катю под руку, Мир Красавицкий приобнял ее с другой стороны – двое сопровождающих Катерину Дображанскую переглянулись, кивнули друг дружке…