Никола Мокрый

– Тогда съем тарелку перловой каши. Это еще гаже.

Машу Ковалеву, в свою очередь, тоже ждал шок. Пляж, презентованный Киевом, оказался нудистским. Ничуть не смущаясь своей пухлой фигуры, объемной груди и животика-мячика, Чуб скинула одежду, проворно разложила подстилку и скатерть, распаковала еду. Во всех ее движениях сквозило позерство, кокетство и неприкрытое желание понравиться. Из чего следовал вывод: свои отношения с мажором она не собирается ограничивать спором.

Маша предпочла остаться в купальнике. Катя и подавно ограничилась тем, что сбросила легкие сандалии, оставшись в широком и длинном белом платье простого покроя. Единственное, что Катерина сочла нужным обнажить, были пальцы. Как ни странно, она прислушалась к просьбе Чуб или попросту к собственному здравому смыслу – на руках ее не осталось ни колец, ни перстней. В окружении деревьев и воды, раскомплексованных мальчишек и девчонок в роли бриллиантово-золотого идола Дображанская и впрямь смотрелась бы вызывающе странно.

Прямо перед ними резвилась стайка пацанят. Все они явно сбежали на речку из одного двора, где царили порядки собачьей стаи и все ребята, вне зависимости от их роста и возраста, сбивались вокруг одного вожака. Младшему из купающихся было лет десять, старшему – лет пятнадцать. Он, похоже, и был главарем. И именно из-за него, точнее одной его части, уже полностью оформившейся, удивительно крупной, Маша смотрела исключительно налево, на сказочного вида иву со скрученным в узел стволом. Направо, прямо и даже назад смотреть было неприлично.

Мажор, аттестованный Чуб Николаем, тоже разделся догола, но демонстративно сел сзади – поодаль от них. Чуб сразу переместилась туда, и меж ними немедленно произошло возгорание в виде очередного жаркого спора.

– …Смешная ты! Конечно, это можно купить, – врастяжку вещал он. – У нас под Киевом десять гектаров такого добра. Вот тебе речка, вот песок, вот деревья… А голых девок нагнать – не проблема.

– Нагнать? – Чуб говорила быстро, глотая буквы, звеня от азарта. – Это ж все равно что секс с проституткой. А это, здесь, все по любви. В чем разница? В состоянии души. А состояние души – не купишь!

– Если у мужчины есть деньги, по любви девки тоже охотно раздеваются, – он был совершенно искренен – неподдельно равнодушен, непритворно циничен. Видно, впрямь успел узнать цену «романтичной» любви.

Николай качнул подбородком, указывая на соседнюю бухточку – туда, где за недостаточно густым, выбежавшим в воду кустом, плескались пять нагих девушек. Туда, куда постоянно косились мальчишки. Стоя по колено в воде, девицы играли в мяч, – не слишком умело, но заразительно весело, с визжаньями, криками, брызганьями и щекотаньем друг друга. Они были похожи на студенток или абитуриенток, сдавших, наконец, все экзамены и запоздало дорвавшихся до вожделенной летней свободы, еще не надеванной взрослости и отпускных приключений. Их неуспевшие загореть тела, перламутрово-белые, казались оттого еще более беззащитно-прельстительными.

Внезапно сиреневый мяч девушек плюхнулся в мальчишескую бухту. С шумом и уханьем старший мальчишка бросился к нему, схватил, поднял над головой, но не бросил – крикнул.

– А можно с вами? – на лице пятнадцатилетнего застыла смесь хулиганской наглости и подростковой неуверенности. В голосе звякнуло желание.

Девушки дружно засмеялись.

– Ну попробуй, рискни здоровьем… – задиристо и немного надменно сказала ему полногрудая блондинка с наглыми сизыми глазами.

В мгновение две бухты стали двумя баскетбольными командами. Хотя на спорт это походило мало. Мальчишки то хамски пялились, то резко отводили глаза от голых грудей и других то и дело выныривающих из воды девичьих прелестей. Одни краснели и от стеснения держались в стороне, почти не принимая участия в игре, другие вели себя нарочито нахально. Старший, пятнадцатилетний, конечно же почитавший себя абсолютно взрослым мужчиной, пытался заигрывать с наглоглазой блондинкой и постоянно держаться к ней ближе, чтобы ненароком коснуться или нарочно и нагло пощупать. Блондинка, конечно же почитавшая его молочным мальцом, держала себя высокомерно. Девчонки непрерывно хихикали, показывая, что ничуть не стесняются малолетних «младенцев», лишь забавляясь их обожанием…

Нежданно наглоглазая беловолосая бестия посмотрела прямо на Николая и сделала ему зазывный жест рукой, приглашая: «Давай с нами!». Чуб вздрогнула, взъерошилась от возмущения. Но главный удар ожидал ее не справа, а слева.

– Я думал, – мажор не счел нужным понизить голос – как и Даша, он просто не привык думать о том, слышат ли его окружающие и что они думают об услышанном, – ты предложишь мне что-то покруче. Ее, например… Это же Дображанская? Катя? Вот если она ща-а-с разденется, я соглашусь – такого действительно за деньги не купишь. Во всяком случае, никому пока не удавалось…

Это был удар ниже пояса, выстрел в спину – нечестный и некрасивый. Лицо Катерины сделалось каменным. Маша, сидевшая к ним обеим спиной, не видела лиц, но ее щеки немедленно покраснели от обиды за обеих подруг. Чуб хлопнула губами.

– Ах вот как?.. Вот как? – обида разрасталась, как дрожжи. – Так тебе больше нравится Катя? Или эта купальщица?! Ну так иди к ней! А я тебе еще покажу…

– По-моему, ты мне уже все показала. Меня не впечатлило, – оставшийся невозмутимым мажор равнодушно осмотрел Дашину обнаженность от носа до пяток, дернул плечом и встал с подстилки, намереваясь присоединиться к водной игре.

– Что-что ты сказал?! – взметнулась Чуб. – Ну… пеняй на себя!

Николай направился к речке.

Наглоглазая блондинка еще не знала, что в полку ее поклонников прибыло. Мяч залетел на глубину, и она плыла к нему бодрым брасом наперегонки с пятнадцатилетним ухажером. Девица приплыла первой, но юный соперник обхватил ее сзади, навалился, не слишком усердно пытаясь отобрать мяч и очень усердно прижимаясь к ней всем телом.

– Перестань меня лапать! – взвизгнула девушка. – Ой!.. Да у тебя же стояк… Ах так!

Она нырнула и скрылась под водой. Как по команде, вслед за ней нырнули оставшиеся четыре девчонки.

– Уй… – вскрикнул пятнадцатилетний приставала. Блондинка дернула его снизу за ноги.

– Ай…

– Ой…

– У-й…

– А-я-а…

Один за другим мальчишки исчезли под днепровской водой. Стало неестественно тихо. Сиреневый мяч плыл по поверхности.

Прошла еще секунда, за ней вторая и третья.

– Не нравится мне… – произнесла Катерина.

А Маша, по-прежнему смотревшая в другую, не нагую, сторону, не смогла увидеть, как Даша Чуб изменилась в лице, вскочила на ноги, схватила открытую баночку с хреном и резко, решительно швырнула ее в воду.

Крохотная банка произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сразу же в нескольких местах вода стала столбом, послышался многоголосый девичий стон, а затем на поверхности стали появляться мальчишеские головы – одна, другая, третья. Отплевываясь, откашливаясь, суча руками, испуганные недоутопленники ринулись к берегу. Через минуту-другую все они, включая и старшего, были уже на безопасном песке.

– А где… Где они? – просипел пятнадцатилетний пацан, всматриваясь в водную гладь.

– Где девушки?! – испуганно продублировал вопрос Дашин мажор, замерший на берегу легендарным соляным столбом. – Они утонули? Ты убила их? Банкой? – Он с ужасом посмотрел на Дашу.

– Одним ударом! Всех пятерых. – Чуб сложила руки на обнаженной груди. – Ну, можешь увидеть такое за деньги?

– Это было убийство? – попятился он. – Или самоубийство? Они утопились? – Глаза Николая вновь стали ошалело-безумными. – А если бы я пошел к ним?

– Скажи, что я выиграла!

– А н-ну п-шли все домой! – гаркнула Катерина на прибитых мальчишек, толпящихся на берегу и испуганно вглядывающихся в успевшую помертветь непонятную, страшную воду. И нечто, сверкнувшее сталью в темных глазах Киевицы, заставило их стаей броситься в бухту, схватить одежду и кинуться прочь.

Дображанская проводила их взглядом.

– Они малые. Даже если расскажут, им все равно не поверят. Что же касается тебя… – повернувшись к Николаю, Катя отпечатала на его лице великолепный удар левой рукой, профессионально отсылая мажора в нокаут.

Парень бесчувственным мешком упал на песок. Глаза Кати обратились к Даше:

– А теперь быстро объясни нам, что это было?

– А вы не догадались? – хмыкнула та. – Русалки. А они, как известно, боятся полыни, хрена и чеснока.

– Все верно, – сказала Маша, так и не успевшая уловить происходящее, но точно ухватившая главное. – Ведь нынче Русалии… Русалья неделя!

* * *

Проведу я русалочок до бору,
Сама вернуся додому! —

журчала песня.