Взамен исчезнувшего в дверях красного рюкзака появились тугие, уже успевшие порозоветь в преддверии жирных процентов директорские щеки в сопровождении высокого сорокалетнего мужчины с запертым, как сейф, лицом.
– Позвольте представить, Адриан Маркато, – пролетел мимо ее правого уха голос директора. Но фамилия иностранца растворилась в воздухе дымом, прежде чем Катя успела ее осознать.
Она машинально отметила, что туфли оставшегося бесфамильным Адриана из натуральной змеиной кожи и стоят, наверно…
«Ах, не важно».
Коротко, но подчеркнуто почтительно кивнув ей, «сейф» проследовал прямо к столу и обнял книгу нетерпеливыми руками.
– This is it! – сказал Адриан.
А затем Катя услышала страшный нечеловеческий крик и увидела, что Адриан горит, и горит книга, и стол, и картина над ним, словно ее облили струей бензина. И отлетев к стене, ударившись плечом, обезумев, бросилась прочь.
* * *
Сорок семь минут спустя в пустынный и гулкий холл «Центра Старокiевскаго колдовства на Подол?» вошла длинноволосая дама с серым заострившимся лицом и пустыми стоячими глазами.
В окошке регистратуры сидела знакомая худосочная девица с вчерашним недочитанным детективом, существенно похудевшим с правой стороны.
– Здравствуйте, – обратилась к ней Катя абсолютно несвойственным ей вежливым голосом. – Я – Леся Украинка.
– Да ну! – недоверчиво хмыкнула девушка.
– Простите, – залепетала визитерша. – Лариса Косач. Вы записывали это имя вчера в журнал…
Не выпуская из пальцев разноцветную Донцову, девица недовольно перелистнула неудобной левой рукой массивную регистрационную книгу и раздраженно вопросила:
– И что из того?
– Будьте любезны, если вас не затруднит, посмотрите, пожалуйста: там, после моей фамилии, должны стоять имена и координаты двух других девушек…
– Адреса не даем, – вредно заявила девица.
Катя безропотно вытащила из сумки стодолларовую купюру.
– Мне очень нужно их найти, – елейно объяснила она.
– Ух ты! – искренне поразилась Регистратура. – Ну, если так сильно надо… – радостно захлопотала донцоволюбка. – Тут всего-то одна запись – Мария Ковалева.
– Но их было две, – терпеливо напомнила Катя.
– Так, может, одна раньше записана? – резонно предположила девушка. – Ну да, вот! – обрадовала она даму. – Дарья Чуб. А вы после нее пришли.
– Выходит, одна из них стояла в очереди передо мной? – потрясенно переспросила Дображанская.
– Выходит, так, – отозвалась девица, тщетно пытаясь понять, в чем таится столь потрясший даму подвох.
– Значит, – пораженно высказала Катя вслух, – будь я нормальным вежливым человеком и пропусти ее вперед, ничего бы со мной не случилось?! О боже… – вскрикнула она впервые за последние пять лет вместо привычного «Во черт!» – Боже, боже!
Ибо обнаруженная ею Д. Чуб означала только одно: тот, кто затеял эту игру, плевал на гордую раскрасавицу Екатерину Дображанскую. Он выбрал свою жертву наугад! Как слепо, наугад, проигрывает в карты пацанва жизнь первого прохожего. Когда они втроем ввалились в растреклятый кабинет, гимнастическое шоу Кылыны было уже в полном разгаре, а значит, не тщись упрямая Катя влезть всюду первой, эта история произошла бы не с ней! А с блеклой ботаничкой, которую она затормозила у самой двери, или бойкой тинейджеркой, рвавшейся втиснуться поперед батька в пекло!
С той из них, которая действительно была первой!
«Господи, за что? – заплакала Катя и, слишком хорошо зная ответ на этот вопрос, безнадежно попросила: – Прости меня, Господи. Пожалуйста! Я буду такой сдержанной, корректной, учтивой, тактичной, любезной, обходительной, предупредительной, толерантной, имманентной…»
– Адреса давать? – прервала этот список Регистратура.
– Запишите, – обреченно кивнула странная дама и добавила горько: – А вы не знаете случайно, что случилось с вашей сотрудницей Кылыной?
– Так вы у нее были? Вот ужас-то какой! – сладострастно ужаснулась мисс Регистратура и затараторила вдруг, захлебываясь и старательно выпучивая «страшные» глаза: – Потолок на нее обвалился! И насмерть… Вы видели? Нет? Только не сам он… Это я уж вам говорю! Никто не понял, а я пошла и поглядела. Решеточки-то эти деревянные, – возбужденно скрестила два пальца девица, – на которых он держится, – не гнилые были! А колдуна одного в Киеве уже убили. Тело на куски порезали и в батареи их напихали, а перед тем на кол его посадили! Я в газете читала! Такой уж у нас народ. Сами к ним ходят и сами же потом убивают, когда вспомнят, какие они сильно верующие. А Кылына, вы не знаете, какая сильная ведьма была! Она мне такую одну болячку вылечила, от которой все врачи отказались. Небось и обслужить вас вчера не успела. Вот ужас-то, ужас… Но, если вам очень надо, я могу вас на щас к сестре Анне записать!
– Нет, – вздохнула очумелая Дображанская. – Спасибо, не нужно.
* * *
– Кто там? – сурово спросила Машина мама дверь, пискнувшую робким звонком.
– Извините за беспокойство, но мне срочно нужна Мария Ковалева, – ответила ей дверь на редкость интеллигентным голосом.
Мать рванула ручку на себя и увидала в образовавшемся проеме высокую солидную даму – очень красивую и дорогую, в золотых начальственных очках, – из тех, кто инстинктивно пробуждает в обывателях испуганное, заискивающее уважение. Только с лицом начальственной дамы творилось что-то нехорошее: оно казалось мелово-серым и стянутым, как посмертная маска.
– Если ее нет, то я, с вашего позволения, подожду.
– Нет-нет, Маша у себя в комнате, – застенчиво пробормотала Анна Николаевна, пасуя перед такой уважаемой особой.
– Я могу зайти? Вы позволите?
– Да, пожалуйста, пожалуйста. Проходите…
Подпрыгивая и суетясь, хозяйка сопроводила важную персону до запертой дочерниной двери.
– Она там, – шепотом сказала мать. И открыв глаза пошире, стала с нетерпением ждать дальнейших событий.
Красивая гостья деликатно постучала.
– Что? – откликнулись изнутри.
– Открой, пожалуйста, эта я – Катя, – вежливо попросила ее важная дама.
И чутким интуитивным брюшком мать удивленно уловила: «начальница» почему-то боится ее дочери!
– Какая Катя? – не поняла Ковалева-дочь.
– Та, с которой ты сегодня ночь провела. Мы вместе проснулись, помнишь? – пояснила красавица стыдливо.
– Входи! – взволнованно крикнула Маша.
– Отец!!! – заголосила мать и кинулась в соседнюю комнату, сметая по пути завалы газет на комоде.