Выстрел в Опере

И удивленно замерла – пол был покрыт пластиковыми мешками.

На них возлежала картошка, любовно разложенная по фасону, размеру и степени гниения. Анна Николаевна закупала картофель мешками, зимой и летом, и перебирать его пару раз в месяц было ее любимым успокоительным, заменявшим маме вязание, медитацию и прочие радости.

Блудная дочь вдохнула запах земли и подвала. Косолапо передвигаясь между шарами картофелин, добрела до окна, рванула створки и…

Вскрикнула, увидав внизу Красавицкого.

Мирослава.

Мертвого!

Он стоял под окном, запрокинув голову, – он смотрел на нее.

Он не должен был там стоять, он должен был лежать в земле на каком-нибудь кладбище.

…ее одногруппник, ее минувшая любовь – сатанист и убийца, спасший ей жизнь.

Лицо Маши замерло в той же гримасе, в какой застыла минуту назад ее мать, – с открытым ртом и остекленевшими глазами, не верящими своей способности видеть.

– Маша, – позвал Мир Красавицкий, дав почву для неверия Машиным ушам. – Это я. Не бойся. Все в порядке.

– Ты жив? – спросила она еле слышно и тут же истерично продублировала свой вопрос: – Ты жив?!!! Мир! Ты жив?!

Ссорящиеся за дверью не могли ее слышать.

– А вы знаете, что я – ведьма? Я могу вас сглазить! – гремел голос Чуб. – И вы ничего не сможете сделать, вы же – не ведьма. У вас даже в роду не было ведьм!

Даша явно решила взять Машину мать «на слабо».

– Это у нас-то не было ведьм! – закричала Анна Николаевна.

– У вас! У вас! – исхитрилась перекричать ее Чуб.

– Я жив! – крикнул Мир снизу. – Можно войти?

Маша активно закивала.

Однокурсник проворно забрался по пожарной лестнице, спустившись по которой три дня тому «как воровка», Маша ушла из дома «навсегда».

– Ты жив…

Он сидел на подоконнике.

Красивый. Серьезный. В костюме и галстуке.

– Там, в больнице, врач сказал нам неправду? – Маша коснулась его руки – рука была теплой.

Он был жив. Она и не видела его мертвым! Врач, сообщивший им в коридоре больницы страшную новость, наверняка перепутал имя больного.

– Врач сказал нам, что ты…

– Я знаю, – скучливо обрубил ее Мир.

И Маша расслышала: ему не интересно об этом говорить.

«Логично», – подумала она.

Наверное, все три разделивших их дня ему пришлось говорить только об этом.

– Я так рада, что ты жив, – сказала она и осознала сказанное.

Он не погиб, спасая ее.

Она – не убийца!

Невиновна!!!

Радость, огромная, заполнила тело.

– Ты цел? – взволнованно заворковала она. – Было столько крови. У тебя был перелом? Или нет?

– Бог с ним со всем, – сказал Красавицкий. – Все это ерунда, в сравнении…

– С чем?

– Я должен сказать тебе очень неприятную вещь. – Обещание пророкотало мрачно и глухо. – Я люблю тебя, Маша. Я не смог тебя разлюбить.

Виновна!!!

«Присуха! Приворотное зелье… Даша приворожила его ко мне».

Радость померкла.

– Поздно, – вынесла приговор она.

– Для любви нету «поздно».

То же самое Маша сказала и Врубелю.

«А если нету поздно?»

Но оказалось, что поздно – есть.

– Мир, прости меня, – попросила студентка. – Но я… не люблю тебя больше. Я любила тебя на первом курсе. И на втором… Ты не обращал на меня внимания. А я думала, что люблю тебя, но…

Мир Красавицкий – самый красивый парень их института – был невзаправдашней любовью.

Маша любила его как книжный идеал, любила тогда, когда еще не жила, а только мечтала о любви в стеклянном аквариуме своего одиночества.