Васильев вечер, снег, воспоминания

– Но я русский, только русский. Я коммунист, коммунист по всем своим убеждениям, каждой клеточкой кожи, до кончиков ногтей.

Он вдохновенно говорил о том, что иного пути у мира нет, кроме как идти по дороге коммунизма, и она слушала его, удивляясь на эту невиданную пламенность. Они пошли в кино; фильм она не запомнила. Кто-то ходил по каким-то трубам и коридорам, изливал душу, каялся и философствовал – к ней это не имело отношения. Очередная депрессуха. А ей хотелось ветра, теплого моря, волн, и звучало в голове:

У моря у синего моря со мною ты рядом со мною, и солнце светит и для нас с тобой целый день поет прибой.

Смутные и неисполнимые желания: посидеть в кафе, поесть шашлык, послушать стихи и принять от него со смущением мягкую игрушку, какую-нибудь собачку, она видела на прошлой неделе, как от Детского Мира на Дзержинке тащили их в прозрачных пакетах счастливые приезжие из Молдавии, вместе с рулонами туалетной бумаги и пачками стирального порошка «Лотос».

А еще лучше: пойти вместе в поход. Но она тут же отбросила эту мысль. Галя из машбюро сходила в поход с неким Сережей, эмэнэсом из филиала. Ехали не на тройке с бубенцами, а на пригородной электричке, оба тащили рюкзаки: он с палаткой, она со снедью и посудой. Шли в леса, сторонясь троп, искали место для стоянки, нашли, разбили палатку, потом он пошел куда-то в сторону, напал на грибное место и увлекся сбором лисичек до такой степени, что она обиделась и бросила Сергея в лесу, он потом приходил в машбюро, но все было кончено: рисковать будущим ради такого охламона Галина не стала. А Виктор не понес бы никакую палатку на своих пятидесятилетних плечах, да и характер у него не тот, – поняла Лина. К тому же есть квартирка там какая-то, так что жди приглашения. И тут детское в ней запротестовало против женского, и заплакало внутри, и захотелось встать и уйти, и она встала.