Путешественники

Перед нами широко раскинулось озеро, как безбрежное море. По веселому простору, сверкая нарядными гребнями, гуляли мелкие волны, сталкивались друг с другом и мягко набегали на песок берега.

Несколько барок лениво тянулись на буксире, и до нас вместе с частью черного, едкого угольного дыма долетала разрозненная брань барочников. Кое-где белели паруса лодок, укрываясь за горизонтом, вдали мелькали чайки, теряясь в белом облачке и появляясь вновь в голубой выси.

– А ведь нам, Ленька, и на пароходе с ружьем туго будет, – заговорил Володька, – вертя в руках ружье.

– Пожалуй… – согласился я. – А что же делать?

– Не знаю… Зря мы лодку кривому продали. Смотри, как тихо на озере. Ведь на море моряки в бурю иногда спасаются после крушения на обломках, и хоть бы что. А мы на лодке струсили! – и Володька недовольно мотнул головой.

Довод был сильный. Против него я возражать не мог.

– Но ведь мы, чтобы скорее… – все-таки заметил я.

– Скорее… А ты еще подумай, как без билетов ехать… Так тебя и пустили на пароход даром!

Я об этом еще не думал, и слова друга пробудили в моей душе беспокойство.

– Но что тогда? – решился я спросить.

– Ничего тогда – пешком надо будет идти. А так на лодке плыли бы.

– Но на пароход-то попробуем все-таки пройти?

– А то как же? – Володька посмотрел на меня с удивлением. – Вот только ружье… Здесь-то без ружья еще ничего, а в Америке? Тут коровы да, может быть, волки какие-нибудь водятся, а там-то бизоны да ягуары разгуливают… Без ружья не походишь!

Ружье начинало доставлять нам неприятности. Мы оба в душе ругали бродяг, навязавших нам мысль ехать на пароходе, да заодно и себя.

– Нам бы завернуть его во что-нибудь, – снова заговорил Володька. – Приклад можно снять… Будто что другое завернуто. На пароходе же ружье нам не понадобится.

Это была хорошая мысль, но в нашем распоряжении не имелось ни клочка бумаги, ни одной тряпки.

– Эх, можно было бы в белье завернуть! – и я с досадой вспомнил бродяг.

– Да, черти, унесли все! Обрадовались! Будь у меня тогда в руках ружье, я бы…

Однако Володька не стал продолжать, вспомнив, вероятно, о том, как «храбро» были мы настроены в присутствии бродяг.

– Разве что купить рогожу… – посоветовал я.

– Купить-то можно, – согласился Володька, – а идти-то как? Этот длинный черт урядник еще увидит.

Я немного знал Шлиссельбург. Живя по соседству, я иногда посещал его.

– Ты подожди здесь, а я пойду куплю, – решился я выпутаться из затруднительного положения.

– Ну ладно, – обрадовался Володька. – Я ружье разберу пока. А ты и пожрать чего-нибудь купи.

Я отправился и без всяких приключений раздобыл старый мешок из-под картофеля, купил пару огурцов, колбасы, хлеба и благополучно возвратился к товарищу.

Володька успел снять с ружья приклад, и мы тщательно завернули части ружья вместе с патронами и пороховницей. Пакет получился удобный и совсем не подозрительный.

Мы успокоились.

Около десяти часов утра на пристани поднялась сутолока, – прибывал пароход. Кучка мужчин и женщин, собравшаяся на пристани, пришла в движение, и неизменная при этом брань гулом встала в воздухе.

Через несколько минут пристань затрещала и покачнулась от удара: из-за нее показался нос большого двухпалубного парохода. На нем красовалась надпись: «Петр I».

Мы бегом кинулись к пристани.

Глава 5

Валаамский пароход. – Богомольцы. – Штурман Владимир Иванович, полумонах. – Как я предъявлял билеты. – Ангельское терпение моряка. – Неприятности. – Толки про нас. – Безбилетный.

На пристани кучкой столпились пассажиры. Три женщины перебранивались из-за очереди у кассы. Двое осанистых богомольцев, краснощеких, пузатых, в сапогах бутылками, хохотали раскатистым смехом и подзадоривали бранящихся баб.

– Ты за волосы ее, корявую-то!

– Поддай жару!

«Корявая» огрызалась в ответ и прямо надвое разрывалась, ухитряясь одновременно ругать и своих сотоварок, и купцов, к великому удовольствию последних.

Визгливые вскрикивания готовых подраться баб вместе с площадной руганью привлекали к себе внимание. С парохода высунулось несколько любопытных голов. На берегу стали собираться досужие прохожие.

Пароход терся железным бортом о пристань и жалобно скрипел. Открытый вход прямо на нижнюю палубу никем не охранялся, и мы под шумок беспрепятственно проникли на судно.

Здесь, на нижней палубе, помещались пассажиры третьего класса.

Всю середину помещения занимал громадный выступ машинного отделения. Это было металлическое возвышение из толстого листового железа, усеянное большими заклепками. Его центр занимала широкая пароходная труба, сзади к нему примыкал камбуз[16 - Камбуз – судовая кухня.]. Носовую часть палубы занял буфет, и для пассажиров оставалось очень небольшое пространство на скамьях вдоль пароходных бортов. Здесь было тесно и душно.

Пассажиры, большей частью богомольцы, заняли все уголки. Они поместились и на скамьях у бортов, и на выступе машинного отделения, несмотря на то, что он был довольно сильно нагрет. Узелки, кулечки, целые вороха всяких корзинок с провизией заняли все углы, и пробираться между ними было довольно трудно.