Несравненная Жозефина

В Фор-де-Франс он не нашел письма от Розы.

– За все время моего отсутствия ни одного письма от жены. Где это видано? – возмущался он. Подозрения в супружеской измене вспыхнули с новой силой.

12 апреля он написал ей взволнованное письмо:

«Насколько помнится, моя дорогая подружка, вы мне как-то откровенно сказали, что в случае вашей неверности я узнаю о сем прискорбном факте из ваших писем. Я уже три месяца здесь, на Мартинике, сюда приходят корабли из разных стран, но от вас нет ни строчки…»

За два дня до этого, 10 апреля 1783 года, Роза родила второго ребенка, на этот раз девочку, будущую королеву Голландии и супругу брата Наполеона Луи. Ее назвали Гортензией.

Тем временем ее ревнивец муж неутомимо проводил свое собственное расследование о любовных похождениях своей жены на острове. Отбросив стыд, наплевав на все приличия, он подолгу расспрашивал рабов, знавших Розу до ее отъезда во Францию; тем, кто отвечал расплывчато, неохотно, он предлагал деньги. Ее чернокожая служанка Брижжит напрочь отвергла все обвинения в распутстве своей бывшей юной хозяйки.

– Что вы, это была святая девочка, ее нельзя было ни в чем заподозрить! – отвечала она на все его расспросы.

Нашелся, однако, один негр по имени Максимен, который рассказал Александру, что у Розы на самом деле было несколько любовных приключений, и даже назвал имена нескольких морских офицеров, якобы побывавших у нее в постели. Обрадованному положительным результатом своего дознания виконту пришлось все же разочароваться.

Та же Брижжит сообщила ему, что этого негодного лживого раба подкупила несколькими золотыми… мадам Лонгпрё.

Возведенная в ранг нынешней из бывшей любовницы, вдова старалась вовсю, чтобы дискредитировать несчастную Розу, и, как видим, не чуралась подкупа – так ей хотелось поскорее сделать своим мужем Александра. Свой главный удар эта злодейка приберегла напоследок и нанесла его в точно рассчитанный момент.

Личное расследование Александра зашло в тупик. Списка любовников жены у него так и не оказалось. Нельзя же строить столь серьезные обвинения на песке – это понимал даже рассвирепевший от мнимых измен своей жены молодой виконт. Правда, ему и в голову не приходило сосчитать свои собственные измены, чтобы как-нибудь на досуге поразмышлять над своим далеко не безупречным поведением. Но на сей счет у него была своя твердая концепция:

– Моральные критерии, нравственность – такие понятия существуют только для жен, но не для мужей.

Теперь приходилось рассчитывать лишь на письма самой Розы с покаянием в содеянных грехах. А они как назло не приходили.

В начале июня 1783 года на Мартинику приехал месье Перро, бывший лакей отца Розы в Париже. Александр, узнав об этом, помчался сломя голову к мулату. Тот лишь печально покачал головой:

– Нет, мессир, от мадам де Богарне нет никакой весточки – вот лишь письмецо от ее камеристки, мадемуазель Филипп.

Александр нетерпеливо выхватил из рук слуги голубой конвертик, быстро его разорвал, судорожно развернул крохотную записочку: «Передайте господину, что мои дамы постоянно заняты, – у нас столько забот в связи с балами и зваными обедами, что нет свободной минутки, чтобы написать».

– Какая тварь! – громко выругался Александр, возмущенный до глубины души. – Я тут подыхаю от скуки среди дикарей, а она там развлекается на званых обедах и пляшет на светских балах. Ну, погоди!

Этого желанного момента долго ждала мадам де Лонгпре. Развязка наступила 8 июля 1783 года.

…О рождении дочери Александр Богарне узнал, конечно, не от Розы – та продолжала молчать как рыба, – а из других источников.

В салоне мадемуазель Юро в Фор-де-Франс гости дружно поздравляли отца, который пыжился, выкатив грудь колесом. И тут мадам де Лонгпрё выпустила свое жало.

– Эта девочка не ваша, мой друг, – громко, чтобы все слышали, сказала она. – Она появилась на свет раньше срока на двенадцать дней, бывает, конечно, что роды наступают позже… Но раньше… вряд ли…

Пораженный этой вестью новоиспеченный отец стал мысленно лихорадочно подсчитывать дни. Из Италии он вернулся 25 июля 1782 года, Гортензия родилась 10 апреля 1783 года. Да, все точно, – восемь месяцев и шестнадцать дней. Выходит, Роза до его возвращения побывала в объятиях какого-то ловеласа, утешавшего ее в разлуке с ним, Александром, ее законным мужем. Выходит, она наставила ему рога и ребенок не его.

Ослепленный абсолютно беспочвенной ревностью, разъяренный капитан 8 июля написал Розе грозное письмо, ставшее прологом их скорого расставания:

«Если бы я взялся за перо в ту минуту, когда меня охватил дикий приступ гнева из-за вашей неверности, боюсь, раскаленное перо сожгло бы листок бумаги, – рьяно начал он, не забывая об элегантности стиля. – Сдерживая себя насколько возможно, я тем не менее заявляю вам на основании того, что я разузнал о вашем чудовищном постыдном поведении на острове, что вы – самая порочная, самая бессовестная и самая извращенная тварь на свете. Вы еще имели при этом наглость родить второго ребенка без моего участия в этом процессе. Какой же младенец рождается спустя восемь с небольшим месяцев после зачатия? Нет, в жилах этой несчастной девочки течет кровь чужака, вашего гнусного любовника…

Больше я не желаю жить с вами под одной крышей, и соблаговолите по получению этого моего письма немедленно отправиться в монастырь. Это – мое последнее слово. Ничто, никакая дьявольская сила на земле не заставит меня вернуться к вам!»

Можно только догадываться о реакции Розы на такое оскорбительное для нее послание. Была ли она на самом деле в чем-то виновата, заслужила ли поток грубых упреков и обвинений со стороны мужа?

Или же там, на острове, будучи неопытной девчонкой, она и совершила мелкие, необдуманные поступки, раздутые впоследствии хитроумной мадам де Лонгпрё до поражающих воображение сцен распутства на древнеримский манер?

Если обо всем судить с высоты далекого будущего, когда она станет императрицей и когда о ее многочисленных любовных связях будут ходить легенды, то, вероятно, что-то могло на самом деле произойти, – дыма без огня не бывает. Но это, скорее всего, был дым от тлеющих угольков, а не от полыхающего пожара.

Как бы там ни было, Роза после возвращения в Париж в октябре предпринимала через своих друзей из высшего света попытки примирения, но высокомерный Александр холодно их отверг, отрезав себе пути к отступлению. Покоритель женских сердец и мастер задирать юбки смазливым девушкам не желал больше утрачивать вновь обретенной свободы.

Нужно сказать, что коварство и злоба интриганки мадам де Лонгпрё не принесли ей желанных плодов. Понимая, что ей, быстро стареющей любовнице, не удержать возле себя молодого Александра, она решила сама его бросить и вернулась во Францию в объятиях графа Лийона, за которого она вскоре выйдет замуж.

Огорченная Роза, не видя другого выхода, отдала своего сына Эжена на попечение мулатки Эвфемии, а Гортензию пристроила в пансион для девочек в Нуази. 27 ноября 1783 года она в сопровождении мадам Реноден удалилась в монастырь бенедектинок (цистерцианок) в аббатстве Пантемон, где провела целых два года.

В те времена во Франции расторжение брака было делом неслыханным, такого института просто не существовало. Брачный союз, осененный Всевышним, Церковью, считался святым и нерасторжимым. Для тех, кто страстно желал снять с себя ненавистные оковы, существовал только один юридический способ – так называемое «раздельное проживание» по постановлению парламента.

11 декабря Роза подала прошение в парламент. Началась обычная, почти двухлетняя парламентско-судебная волокита, которая все же завершилась победой истицы. В конце концов было вынесено постановление о «раздельном проживании» супругов, парламентский суд к тому же заставил виконта принести своей бывшей жене извинения за нанесенные ей оскорбления из-за его подозрений в ее супружеской неверности. Струсив перед властями, он лицемерно признал, что «заблуждался на этот счет и сожалеет о своем обвинительном письме от 8 июля 1783 года». Он признал Гортензию своей родной дочерью.

В феврале 1784 года главный судья Парижа вынес решение по этому делу, заставив Александра де Богарне выплачивать ежегодно по 6000 луидоров на содержание детей и его бывшей жены, не имевшей никакого дохода.

Роза не верила собственному счастью. Ей всего двадцать один год, и вот она обрела полную свободу, да еще столько денег в придачу. Теперь она могла жить там, где хотела, заниматься тем, чем хотела, и говорить все, что ей заблагорассудится.

– Свобода, свобода, свобода, – как завороженная шептала она.

Она не спешила расставаться с монастырским одеянием, тем более что ей там было очень хорошо, – никто ее там не притеснял, и она в любое время могла выходить за стены обители. Лишь в сентябре 1785 гола она решилась наконец покинуть аббатство, сохранив все же за собой на всякий случай скромную келью, за которую ей приходилось выкладывать по 300 луидоров, и последовала за маркизом де Богарне и своей теткой мадам Реноден, которые по соображениям экономии (так как ушлый Александр оттяпал у отца с любовницей почти все движимое имущество) продали свой особняк в Нуази и переехали из Парижа в предместье, где купили небольшой уютный домик с двориком и садом на улице Монморен.

Теперь Роза стала вольной птицей, но ее будущее было укутано завесой густого тумана, ничего не разглядеть…

…В том же сентябре 1785 года, когда Роза собиралась переехать на постоянное местожительство в Фонтенбло, в военном училище в Париже состоялся очередной выпуск воспитанников. Один из них, обучавшийся за казенный счет, на средства, пожалованные королем Людовиком XVI, невзрачный, маленького роста, чуть смугловатый корсиканец, после успешной сдачи экзаменов нацепил на мундир погоны лейтенанта артиллерии. Ему было шестнадцать лет, и его звали Наполеон Буонапарте. По распределению он получил назначение в полк Ла-Фер, расквартированный на юге, в Балансе, на берегу тихой Роны. В начале октября расхлябанный дилижанс, в котором он следовал до Лиона, сделал остановку на постоялом дворе в Фонтенбло. Наполеон там пообедал в придорожной гостинице. Здесь, где-то поблизости, вот уже две недели жила мадам де Богарне.

Так впервые по воле судеб их жизненные пути подошли очень близко. Но скрестятся они позже, под грохот артиллерийских залпов при подавлении Наполеоном в Париже роялистского мятежа.

…Фонтенбло – главный уголок Франции, знаменитый своим заповедным густым лесом, раскинувшим свои угодья на территории 10 000 гектаров. Его в середине XIII века облюбовал французский король Людовик VII Святой, где повелел срубить для себя скромный охотничий домик. Но истинным творцом Фонтенбло, ставшего летней резиденцией французских монархов, был Франциск I (1494–1547). Соперничавший всегда и во всем с Италией, он превратил этот маленький городок в центр французского Ренессанса. Он построил в нем роскошный дворец, разбил великолепный парк с просторной площадью, с фонтаном посредине. Здесь во дворце хранились собранные им в ходе многочисленных боевых походов выдающиеся произведения европейского искусства. Его сын Генрих II постоянно украшал Фонтенбло, и здесь состоялась свадьба его сына Франциска II с шотландской королевой Марией Стюарт. Немало внимания уделял королевскому загородному ансамблю и первый Бурбон на французском троне – Генрих IV, придавший ему особый блеск.

Фонтенбло пришелся по вкусу и императору Наполеону I, который проводил здесь большую часть свободного времени. Здесь обретался в заточении несговорчивый Папа Пий, здесь по настоянию Наполеона он подписал с ним конкордат (от которого потом, правда, отказался). Здесь 2 апреля 1814 года Наполеон в первый раз отрекся от престола. Здесь 26 апреля он со слезами на глазах прощался перед отъездом в ссылку на остров Эльба со своей преданной гвардией.

…Осенью королевский двор обычно на несколько дней выезжал в Фонтенбло, где проходили шумные выезды на охоту на кабанов и на лося. Роза часто видела на узких улочках города скопление золоченых королевских экипажей, гарцевавших на холеных лошадях высокомерных придворных в дорогих охотничьих костюмах и шляпах с перьями, с узорчатыми ружьями поперек седла, и вот однажды ей пришла в голову идея: почему бы и ей не поохотиться с парижской знатью? Как-никак, она все же виконтесса, а один из ее предков, Армин де Таше, принимал участие в Крестовом походе в Палестину с Людовиком XII Святым в 1248 году, да и свекор у нее – маркиз. Она была неплохой наездницей, и в грязь лицом перед этими напыщенными вельможами, конечно, не ударит.

Там в лесу в погоне за затравленным зверем можно поближе познакомиться с кем-нибудь из сильных мира сего, а это ей в неопределенном положении полувдовы было просто необходимо. В Париже она почти не бывала, так что на нужные, полезные знакомства можно было рассчитывать только здесь, в Фонтенбло.

Через маркиза ле Богарне ей удалось выхлопотать разрешение на участие в королевских охотах, и уже через несколько дней, получив нужную бумагу, она лихо скакала по лесам на взятом напрокат еще нестаром жеребце.

Смуглую, порывистую, смелую амазонку, конечно, не могли не заметить похотливые царедворцы. По свидетельству Андре Гавоти, биографа императрицы Жозефины, составившего подробный список всех мужчин, которые побывали в постели Розы, а потом и на императорском ее ложе, именно здесь, в Фонтенбло, завела она своих первых высокопоставленных любовников. Ее сексуальной свободе теперь ничто не мешало. Первым на ее прелести клюнул маркиз Монморанси, пожилой управляющий королевским замком. Его жена была фрейлиной брата короля, графа д’Артуа (будущий король Франции Карл IX). У этого своего первого любовника она познакомилась со вторым – сорокадвухлетним графом де Креннэ, бригадным генералом, хранителем гардероба графа де Прованс, брата казненного короля (будущий король Людовик XVIII). Его жена была фрейлиной невестки короля. Сблизилась Жозефина и с герцогом де Лоржем, пэром Франции.

Ее «третьим завоеванием» стал брат герцога де Куаньи, кавалер по прозвищу Мими, веселый, озорной молодой человек, насмешник и фат, и он больше всех нравился Розе. Он пользовался ее особой благосклонностью и позже, когда она уже стала женой первого консула. Она и тогда помнила о проведенных с ним божественных ночах, и благодаря ее заступничеству этот человек не был казнен за участие в заговоре против Наполеона. По ее настоянию ему выплачивали небольшую пенсию при новом режиме – даже после того, как он за свою мятежную деятельность был выслан за пределы Франции.

Мадам Бонапарт своей щедростью пыталась замолить грехи, совершенные мадам Богарне…

Таким образом, у нее было три постоянных «утешителя», целая армия претендентов на ее любовь, но в кармане, увы, пусто. Ей становилось все труднее жить, содержать двоих детишек, хотя Александр, нужно отдать ему должное, хоть и с опозданием, но платил ей алименты. Приходилось утешаться поговоркой «бедность не порок». Ввиду того что никаких доходов в ближайшем будущем не предвиделось, Роза все чаще стала подумывать о возвращении на родину, на Мартинику. Там ей будет куда легче в кругу семьи, там жизнь дешевле, спокойнее, приятнее, без излишних треволнений. А в Париже да и здесь, в Фонтенбло, становилось все тревожнее. Голодные люди требовали хлеба, работы, на улицах города то и дело происходили стычки черни со стражами порядка, с армейскими частями. Начинали вызревать первые, брошенные на благодатную почву мятежа семена грядущей кровавой революции.

Наконец решение было принято. Всё, она едет. 2 июля 1788 года она со своей пятилетней дочуркой Гортензией поднялась на корабль «Султан» в Гавре. Причем с самого начала их корабль чуть не потерпел крушение. И где? В устье Сены!