Мерзкое создание сгустилось, приняло червеобразную форму и снова бросилось. Лахджа отпрыгнула, частично меняя форму и вереща:
– Убери это, фу, убери это!..
Из мерзости что-то выплеснулось, обдав Лахджу с ног до головы. Будто внутренности голотурии. Демоница тут же замолчала, схватила одну из пыльных пустых банок и принялась соскребать тварь туда. Та пыталась ее жрать, и у нее даже получалось, но регенерировала Лахджа быстрее.
– Тут был Кустодиан, ничего опасного!.. – передразнила она мужа и саму себя. – Да чего тут убирать, я так, рядом постоял!..
Но уничтожать добычу она не спешила. Даже принялась с интересом вглядываться. Очень необычная форма жизни… за ней стоит понаблюдать и, возможно, препарировать…
– Нет уж… вивисекторша! – спустился в подвал услышавший ее мысли Майно.
– Оно не умнее морского огурца, и мы все равно его ликвидируем. Предлагаешь выкинуть на помойку без всякой пользы? Тебе же самому интересно, что это.
– Ладно, вскроем и изучим, – согласился Дегатти, тоже уставившийся на тварь с профессиональным интересом. – Кстати, не ожидал, что ты испугаешься какого-то гомункула.
– Это эффект неожиданности. Я думала, там маринованные огурцы, а оно как выпрыгнет!..
Уже вместе муж с женой продолжили изучать подвал. Уже осторожней Лахджа открывала крышку за крышку, осматривала и обнюхивала содержимое сосудов. Из-за беременности ее метаморфизм не работал в полную силу, но конечности по-прежнему трансформировались легко. Демоница вырастила глаза и ноздри на ладонях, чтобы не совать голову в непонятные емкости. Так делают только очень глупые люди и персонажи фильмов ужасов.
Но больше на нее ничего не напало и не кинулось. Даже жаль. От подвала древнего рода чернокнижников она ожидала большего.
– Да какие мы чернокнижники? – повернул голову Дегатти, изучавший пыльную банку. – Я, по-твоему, чернокнижник?
– Ты женат на демоне.
– Мам, что там, что там?! – скатилась по ступеням Астрид. – Вы чо меня не позвали?!
Она тоже хотела изучать древний подвал. В Астрид всегда была исследовательская жилка.
– Ну кто-то же должен страховать нас снаружи, Астрид, – сказала мама. – Что это у тебя на пальцах?
– Ягодки! – продемонстрировала красные и черные колпачки девочка.
– О, малина и ежевика! – обрадовался Дегатти. – Что-то еще растет! Где нашла?
– Там, – неопределенно махнула рукой Астрид, пытаясь отвинтить крышку огромного бака.
Там оказались малосольные… фу. Лахджа скривилась, подцепив один огурчик удлинившимся пальцем, и тот расползся у нее на когте.
– Может, просто сожжем тут все? – предложила она, демонстративно превращая руку в биологический огнемет.
Я за.
– Нет, – сказал Дегатти жене и еноту. – Тут отделка тринадцатого века, это фамильный… погреб. Тут еще мои прадеды прятали от жен перегонный спирт и закусывали огурцами прямо из бочек. У этого места древняя и славная история.
– Хороший повод наконец-то сделать ремонт.
– Нет!
– Ладно… тогда придется выгребать все это. Ужин еще не готов?
Нет.
– Тогда я тут все вычищу, – хрустнула пальцами Лахджа.
– И я! – крикнула Астрид, опрокидывая на себя горшок с чем-то смрадным и тут же становясь смрадной сама.
– А-а-астрид!.. – выпучила глаза мама. – Слушай, ну!..
– Астрид, не мешай маме, – повел ее наверх папа. – Идем купаться на речку. Можно прямо в одежде.
– Да-а-а-а!..
На речке Астрид ужасно понравилось. Здесь пляж оказался совсем не таким, как в Валестре – чистенький, стерильный и скучный. Тут берег зарос камышом и рогозом, из воды торчали старые коряги, а над головой летали стрекозы и другие, незнакомые Астрид насекомые. Дегатти оставил дочь под охраной Тифона, а сам вернулся в дом, помогать жене.
– Пляж тоже потом придется почистить, – сказал он. – Веришь или нет, но я купался там реже всех.
– Почему? – спросила Лахджа, выволакивая наружу очередную бочку.
– У меня вечно были какие-то другие дела. Уроки волшебства, каллиграфии, игре на… неважно.
– Стой, – заинтересовалась Лахджа. – Ты на чем-то играешь?
– Не играл с детства.
– Но на чем? При мне ты играл только в манору.
– На клавесине и… и на лире, – чуть слышно сказал Дегатти.
– Что?..
– На лире!..
– На лире?.. серьезно?..
– Вот поэтому я и не говорил.
Лахджа попыталась сдержать мысль, но та все равно просочилась.
– Ну да, девчачий инструмент! – нахохлился Дегатти.
– Да не такой уж и девчачий… – как-то по-новому взглянула на мужа Лахджа. – Сыграешь как-нибудь?
Дегатти отчетливо увидел в ее мыслях образ себя, сидящего на холме в свете утреннего солнца. То ли в тоге, то ли в эльфийском струящемся одеянии, с развевающимися волосами. Он перебирает тонкими пальцами струны, и с них льется серебристая мелодия…
– Нет!
– Но тут где-нибудь есть лира? Может, у тебя и своя есть?