Этой весной он достиг пятнадцатилетия и по закону был уже взрослым, но сам себя таковым не чувствовал. Особенно когда отец отправлял его выполнять приказ в одиночку.
По нежно-голубому небу плыли кучевые облака с белыми спинками и серыми подбрюшьями, в кронах деревьев оглушительно гомонили птицы. Айк невольно улыбнулся, но вспомнил, что ему предстоит, и улыбка увяла.
Он вышел на главную улицу, и на него снова обрушился слитный гул сотен голосов, скрип колес, хохот, крики и брань. К счастью, горожане, завидев массивную, облаченную во все черное фигуру, поспешно расступались, чтобы край плаща ненароком не коснулся их. Поначалу Айка это коробило, но на самом деле так было даже удобнее – можно быстро дойти, куда нужно. Что же до остального… если бы закон и не запрещал Свершителям общаться с обычными людьми, о чем, скажите на милость, он говорил бы с ними?
Айк обогнул здание магистрата с правой стороны – здесь притулилось небольшое каменное строение с решетками на окнах.
Население города составляло около десяти тысяч человек, еще столько же, вероятно, проживало в окрестных деревнях, но тюрьму расширять не собирались, обходились тем, что есть. Магистрат настаивал, чтобы приказы о наказаниях исполнялись как можно скорее – провинившиеся получали свое и отправлялись восвояси.
Айк перевесил котомку на другое плечо и начал дубасить кулаком в дверь. Охрана наверняка еще десятый сон досматривала, да и наплевать. Он хотел побыстрее с этим покончить.
Наконец за дверью послышались запинающиеся шаги, и в такт им сонным голосом выдавались ругательства. Из них складывался смысл, что солнце едва встало, все добрые люди еще спят – так какого же нужно?
Смотровое окошечко, забранное толстой решеткой, с лязгом открылось, и ругательства стихли, как по волшебству. Айк был только помощником Свершителя, но тюремная братия трепетала перед ним ничуть не меньше, чем перед Эдвардом. В глубине души он даже находил это забавным. Было невозможно удержаться и не подразнить немного оробевших служак.
Когда дверь распахнулась, он, сдвинув брови, шагнул через порог и окинул молодого охранника таким свирепым взглядом, что тот попятился.
– Все готово? – холодно произнес Айк, стараясь, чтобы голос звучал низко и угрожающе. При его от природы глубоком тоне это не составляло труда.
Охранник был действительно очень юн, может, ровесник Айка, в нелепой великоватой стеганой куртке и при мече.
– Боюсь, еще рано, господин, – пробормотал он, – но мы… приказ позволите?
Айк величественным жестом достал из-за отворота куртки бумагу и развернул ее. Юнец, подслеповато щурясь, прочел – в руки, естественно, брать не стал – и глаза его слегка оживились.
– А, это насчет Хораса! Сию же минуточку устроим!
– Поживее, я не собираюсь сидеть здесь весь день, – надменно произнес Айк, скидывая котомку и плащ.
Охранник отпрыгнул в сторону и поспешно засеменил вглубь тюрьмы. Айк с усмешкой прошел в комнату для исполнения наказаний.
Убожество тесной комнатки с низким, черным от копоти потолком было давно знакомо и привычно. А вот к грязи привыкнуть не удавалось – с момента постройки здания здесь, похоже, не убирались ни разу. Иногда Айк думал, что бы сказали охранники, если бы он явился сюда с ведром воды и тряпкой и отмыл все до блеска. Но это слишком сильно подорвало бы его авторитет Свершителя, так что приходилось терпеть.
Он закрепил металлическую палочку с клеймом на каминной решетке. На звук открывшейся двери не обернулся – так и стоял, скрестив руки на груди и глядя на огонь. За спиной возились и сопели.
– Полегче, полегче, милейшие! – произнес вдруг высокий, насмешливый голос. – Подняли ни свет ни заря и таскаете, как мешок с картошкой!
– Поговори еще! – грубо произнес один из охранников. Звякнули пряжки – приговоренного пристегивали к массивному стулу. Но он не унимался.
– Нет, в самом деле! Я обожаю жареное, но на голодный желудок меня тошнит от этого запаха. Эй, парень, может, дашь сначала пожрать?
Айк обернулся, не веря, что обращаются к нему, но это было так.
Перед ним, накрепко привязанный ремнями за запястья и лодыжки, сидел худощавый, немолодой уже человек. Точнее, в первый момент Айку показалось, что он немолод, потому что темные, спутанные волосы прорезала седина. Но он поднял голову, в свете пламени сверкнули живые черные глаза и беззаботная ухмылка, и стало очевидно – седина скорее следствие бурной жизни, чем возраста.
Айк не мог общаться с людьми, но обладал прекрасной памятью на лица. И готов был поклясться, что никогда прежде не видел этого субъекта, даже в базарные дни.
Да и одет он был странно. Деревенские обычно носили холщовые штаны и рубашки, меховые или кожаные жилеты. Куртка и кожаные штаны говорили о принадлежности к горожанам, но такого покроя Айк никогда не видел. Одежда грязная, но не сильно поношенная – похоже, незнакомца просто пару раз уронили в лужу при поимке.
Айк вздрогнул – он понял, что стоит и разглядывает заключенного в упор. А тот, склонив голову набок, точно любопытная птица, в свою очередь изучал Айка внимательным взглядом. Вдруг губы его скривились.
– Я смотрю, в Свершители нынче детей нанимают! – с отвращением заметил он. – Последние времена настали! Ты вообще представляешь, во что ввязался, малявка?
Под этим смелым, блестящим взглядом Айк смешался, но сразу овладел собой.
– Оставьте нас! – резко бросил он обалдевшим охранникам. Они исчезли в мгновение ока, словно их ветром сдуло.
Незнакомец улыбнулся.
– Нет, я ошибся, ты не сам в это ввязался. Тебя заставили… о, я понял! Ты сын Свершителя, верно?
Айк проверил клеймо – оно чуть заметно светилось красным. Надо еще немного подождать. Заткнется наконец этот болтун или нет? Вот странная птица!
Когда Айк сопровождал отца на клеймение или под его руководством клеймил сам, приговоренные всегда были примерно одинаковы. Бедные крестьяне или бродяги, до полусмерти напуганные тюрьмой и судом, при виде Свершителя столбенели и редко издавали какие-либо звуки, кроме воплей боли.
Впервые приговоренный человек – да что там, впервые обычный человек! – обращался к Айку и вроде как хотел говорить с ним. Ощущение было волнующее.
– Да, я сын Свершителя, – медленно произнес он, поворачиваясь к заключенному, – а кто вы и откуда?
– О, мы снизошли до разговора! – насмешливо произнес человек и откинул волосы назад резким движением головы. – Ну что ж, на безрыбье… как тебя зовут, малый?
– Айкен Райни. И я вам не «малый»! – нахмурился Айк.
– Ах, ну простите за фамильярность! Будем знакомы – Хорас Гендерсон. Увы, лишен удовольствия пожать вам руку. Впрочем, это легко исправить…
– То есть? – подозрительно произнес Айк.
– Ну, тебе стоит только расстегнуть ремни, Айкен, – усмехнулся Хорас. Его крупные, желтые зубы напоминали лошадиные.
– Перебьешься! – резко бросил Айк и тут же устыдился – никак не ожидал, что сможет говорить так грубо с человеком гораздо старше себя. Он был смущен и растерян, не знал, что и думать.
Хорас, однако, не обиделся. Ему явно доводилось слышать кое-что и похуже.
– Правильно, дело прежде всего! – И он подмигнул Айку, как заговорщику. – Ну что ж, действуй, парень, я в тебя верю!
Айк поспешно повернулся к камину и взял клеймо специальным зажимом. Но когда приблизился к заключенному, то обнаружил, что на кисти его правой руки уже есть клеймо – грубо выжженная буква «Р».
От неожиданности Айк замер – такого знака он никогда не видел. Должен ли он поставить клеймо на другую руку? Или клеймить новым выше старого?
Таких тонкостей Айк не знал и мгновенно взмок от волнения. Он поднял глаза и наткнулся на пристальный взгляд, напряженный в ожидании боли.
– Давай, не дрейфь, парень, – мягко, почти по-дружески произнес Хорас, – валяй поверх, не ошибешься. Один грех другой искупает.
Не надо было этого делать, не надо! Но, выбитый из колеи странным заключенным и их не менее странной беседой, Айк просто сделал, что велели. Прижал раскаленное клеймо к тому месту, где бледно проступал неровно заживший первый ожог.
Раздалось негромкое шипение, в нос ударил сладковатый запах сожженной плоти. Хорас не вскрикнул, только голова его резко откинулась назад, жилы веревками натянулись на смуглом горле.
Ремни заскрипели, и Айк увидел, как проступила кровь из-под ногтей второй руки – с такой силой пальцы вонзились в ладонь. Он поспешно бросил клеймо в бачок с водой, где оно скрылось со злобным змеиным шипением.