Дракон в свете луны

– Это ханрю? – спросил у него один из воинов. Сонбэ выругался и шагнул к Йонг.

– Да. Дайте помочь ей.

Мужчины в кимоно расступились, Рэвон вошёл в их круг, ни один мускул на его застывшем лице не дрогнул, и он подал Йонг руку, словно ничего не случилось.

– Вставай, хубэ. Поднимайся.

Йонг с трудом встала, ладонь Рэвона была липкой от пота и неприятной, она отдёрнула пальцы, едва обрёла равновесие. Что же это…

Окружившие её и Рэвона воины стояли плотным кольцом вокруг, за их спинами Йонг высмотрела оранжевые огни – ближе, чем прежде, – и отвернулась от спрятанных под чёрными тряпками лиц. Раскосые глаза, кажущаяся жёлто-зелёной в неверном ночном свете кожа. Они все были при мечах и не сводили напряжённых взглядов с Йонг.

– Мы договаривались, что вы дадите мне время, – сказал Рэвон, чеканя слова.

– У тебя оно было, – перебил его воин, что говорил прежде. Его слова звучали грубо и искажались – то ли Йонг плохо слышала, оглушённая падением, то ли говорил он с акцентом, разобрать который не было сил. – Ты свою миссию выполнил. Это точно ханрю?

Сонбэ кивнул, в темноте протянул к Йонг руку, схватил её за запястье и сжал. Она больше не пыталась вырываться. Что же это такое?…

– Да.

– Кто? – просипела Йонг. Мечи и стрелы в руках воинов дрогнули одновременно.

– Сон Йонг, – тихо сказал Рэвон. Она подняла к нему дрожащий взгляд – стало страшно, хотя Йонг ещё не осознала этого страха, просто почувствовала себя внезапно крохотной, мозг отказывался принимать действительность и не успевал обработать всю поступающую в него информацию. Эмоционально она всё ещё существовала в моменте в парке, прямо перед прыжком в чёрную дыру.

– С-сонбэ?

– Прости, – выдохнул он, – я хотел сделать всё не так, но у меня не осталось времени.

Как «так», Йонг узнать не дали – воин что-то рявкнул людям вокруг неё, двое схватили её под руки и оторвали от сонбэ, который даже не сопротивлялся, не пытался защитить её; Йонг молча упиралась, пока её уводили вниз по склону горы, дальше от воронки, дальше от сонбэ.

– Ты моя последняя надежда, Сон Йонг-щи, – повторил Рэвон ей в спину.

Крик застрял в горле; Йонг наконец нагнала саму себя во времени и пространстве, и паника схватила её за горло, мешала кричать, мешала дышать. В голове билось одно слово, набирало обороты, из вопроса превращалось в гнев: «Сонбэ? Сонбэ! Сонбэ!», но вслух она ни разу не позвала его. И он за ней не шёл, оставив на попечение неизвестных воинов с тяжёлыми мечами на поясе, с луками и стрелами в колчанах за спинами. От них пахло потом и грязью.

Йонг грубо тащили вниз по широкой тропе к оранжевым огням, не спросив её мнения, не выслушав, не дав объясниться, тащили и дёргали, когда она упиралась.

– Что же это… Что… – Йонг запиналась о торчащие из земли корни деревьев, потеряла одну туфлю на склоне и теперь стирала в кровь голую ступню правой ноги и неуклюже хромала. Она почти плакала, но пока непонимание было сильнее страха. Куда её ведут? Кому она понадобилась? Что это за место?

Молчаливые воины, схватившие Йонг в кольцо из тел, утягивали её ниже, ниже в темноту, черноту ночи, к мерцающим огням, которые превращались в факелы.

Где-то за пределами внезапной паники и неприятия всего происходящего вокруг Йонг понимала одно: её уводят всё дальше от чёрной воронки, от портала, который мог бы привести обратно в её мир. Впрочем, даже несмотря на заверения сонбэ, она всё ещё полагала, что сосновый бор, приближающиеся факелы и десяток воинов ей померещились. Может, от волнения она упала в обморок, ударилась головой и придумала себе мир в кустах тёмной парковой зоны? Точно.

Но реальность, что ей привиделась, не хотела распадаться на молекулы и растворяться в пространстве: Йонг привели к берегу моря, отделённому от соснового бора на небольшом нагорье только узкой полоской деревянных построек.

– Рэвон наконец-то привёл нам ханрю, – произнёс воин перед выросшими буквально из ниоткуда воротами, за которыми скрывались другие постройки. Стоящие у ворот стражники в пластинчатых доспехах с ржавыми пятнами на плечах кивнули и пропустили их внутрь.

– Иди, ханрю, – заскрипел в сторону Йонг воин. Кто-то ткнул её пустыми ножнами в спину, слева блеснул в свете факелов красноречиво обнажённый меч. Она проглотила подступающие к горлу слёзы и шагнула на неширокий двор.

За деревянными воротами скрывались деревянные же дома на один-два этажа, все окружённые факелами. Здесь было много людей – мужчин, одетых в такие же кимоно, как у воинов, пленивших Йонг, и в доспехах, напоминающих японские, пластинчатые, какими пользовались ещё во времена сёгуната. Пока её вели к самому высокому и большому дому, она старалась не встречаться ни с кем взглядом, чтобы не навлечь на себя беду: казалось, все вокруг смотрят на неё с удивлением, неверием, шоком, рассматривают с головы до ног, словно она чудовище, которое наконец-то удалось поймать храбрым воинам.

– Это точно ханрю? – шептались вокруг, корейские слова перемежались неразборчивым грубым наречием. – Рэвон не ошибся? Ханрю – женщина?

Йонг не понимала, чем заслужила подобное отношение, и попыталась оглянуться: вдруг за спинами окруживших её людей покажется макушка сонбэ, который идёт за ней, чтобы всё объяснить и успокоить. Но его не было, Йонг видела только провожающих её взглядом мужчин, а потом пропали и они – широкие тяжёлые двери главного дома открылись, впуская её и воинский отряд, и тут же закрылись с громким скрипом. Что не предвещало ничего хорошего.

– Садись, – приказал ей всё тот же воин сиплым голосом. Перед Йонг поставили стул – прямо в центре тускло освещённого, огороженного деревянными балками зала.

– Я не понимаю…

– Садись, или я посажу тебя! – вместо ответа раздался рык – пришлось подчиниться. Она бы села и без приказов: ноги едва держали, а сдерживаемые слёзы, рвущиеся из груди, стягивали всё нутро, отчего держаться прямо становилось невыносимее с каждой секундой, проведённой в душном зале.

Йонг села, её тут же схватили за руки, увели их за спинку скрипучего стула и стянули верёвкой. Она… она теперь пленница?

Ещё утром всё, что волновало её, заключалось в сонбэ и его улыбке, а теперь Йонг каким-то невероятнейшим образом оказалась на грани жизни и смерти. От страха казалось, что жизнь утекает из её груди с каждым тяжёлым выдохом, а смерть дышит в спину, обнажая клинок меча. Нет, не думать об этом. Может быть, суровые воины не станут её убивать, а всего лишь припугнут пленом и отпустят… обратно к чёрной дыре.

Воины разошлись по углам, растянулись вдоль стен и остались стоять там молчаливыми наблюдателями. Йонг сидела на стуле со связанными руками и молча плакала.

Здесь было душно, и воздух лип к коже, тяжёлый от грубого сладкого аромата, витавшего в метре от пола. Слёзы на щеках Йонг тут же высыхали, превращаясь в чёрные солёные дорожки, слипались от туши ресницы, тушь стекала по щекам, а горло уже саднило до боли – Йонг сдерживалась, чтобы не разрыдаться окончательно.

– Для слёз тут нет места, – раздался в тени колонн мужской голос.

Его обладатель шагнул в тусклый круг света – от многочисленных свечей, окружавших зал по периметру, – и превратился в человека средних лет, облачённого в доспехи. Сонбэ сказал, что Йонг очутилась в Чосоне, но пока что все люди, которые ей попадались, выглядели совсем не корейскими воинами. Мужчина перед ней был в кирасе – металлические пластины, стянутые шнуром, закрывали живот и грудь, наплечники держались на широких плечах, по их обрамлению текла, точно кровь, ярко-алая нить шёлкового шнура. Такие доспехи назывались о-ёрой – Йонг рассматривала подобные им в витрине пусанского исторического музея с пяти лет почти каждый год.

Такие доспехи носили японцы, и мужчина был не простым воином, а самураем, чья семья могла похвастаться знатным происхождением.

Самурай держался прямее и статнее тех людей, которые привели к нему Йонг.

– Удивлён, что вижу здесь женщину, – сказал мужчина на устаревшем корейском. Йонг присмотрелась к нему и не заметила ни меча на поясе, ни колчана со стрелами за спиной. – Мои люди, полагаю, тоже были поражены. До вас мы видели гостей из Священного Города совсем иного толка.

– Ваши… люди, – с сомнением начала Йонг, поборов новый приступ слёз, – меня похитили?

– Да, ситуация щепетильная, – покачал головой мужчина. Ему поставили стул прямо напротив Йонг, и он сел с абсолютно прямой спиной. У него были бледная кожа, узкие глаза в тисках выпуклых полных век, узкое лицо и редкая борода. Шлема Йонг не заметила, да и выглядел самурай так, будто надел доспех специально для неё. Мама на своих экскурсиях рассказывала Йонг, что о-ёрой нередко передавались из поколения в поколение в качестве символа знатного происхождения, фамильной ценности. Но выглядели доспехи боевыми – на отдельных пластинах в отблесках свечей выделялись засохшие, точно ржавчина, пятна… крови?

Должно быть, Йонг спятила. Откуда бы в Чосоне, даже если он ей не пригрезился, мог оказаться японский воин?

– Как вы находите это место? – спросил он.

– Меня сейчас стошнит, – честно сказала Йонг. Самурай запрокинул голову и засмеялся хриплым ненатуральным смехом, призванным, должно быть, разрядить обстановку. Но Йонг не врала: её в самом деле тошнило, и человеку, сидящему прямо напротив неё, следовало бы прислушаться к словам пленницы.

– Наш дорогой Рэвон, должно быть, не успел рассказать вам о тяжком положении, в котором мы оказались… – игнорируя слова Йонг, произнёс самурай.

– Мы? – выплюнула Йонг. И повторила громче: – Меня сейчас стошнит, я не шучу.

– Ах… Принесите ей воды и чего-нибудь поесть.

Два молчаливых воина в тусклых белых повязках на руках отошли за границу света и скрылись в темноте. Самурай в их сторону даже не повернулся, он смотрел на Йонг и улыбался.

– Я прошу прощения за такой грубый приём, – снова затянул свою песню этот человек. Он говорил чище предыдущего воина, но всё же коверкая некоторые слова: обволакивал их в грубую форму и выплёвывал окончания. – Прежде нам не доводилось принимать девушек. Надеюсь, вы не будете держать зла на моих людей за такое обращение, они не хотели вам навредить.

– Как знать, – просипела Йонг сквозь ком в горле. – Это не я сама себя к вам приволокла и связала руки.