Зоя

– Я тут временно, – пояснила Зоя. – Родственники попросили присмотреть за… – Она запнулась: язык не поворачивался произнести вслух «особняк». – За домом.

– У вас хорошо получается.

– Вы про кадки? – смутилась она. – Осень начинается. Если не занести цветы в дом, они все померзнут.

– Любите цветы?

– Пожалуй. Только времени на них не хватает.

– Кем вы работаете? – Румянцев допил кофе и отодвинул кружку ближе к центру столика.

– Корреспондентом, – ответила, не удержавшись от вздоха, Зоя. – В газете.

– Корреспондентом в газете! – искренне восхитился мужчина. – А в какой?

– «Зауралочка». Пишу в колонку новостей культуры.

– Ничего себе!

– Я бы так не сказала…

Он озадаченно взглянул ей в глаза.

– Вам не нравится ваша работа?

– Нравится, не нравится – кого это волнует? – раздраженно дернула плечом Зоя. – Скажем так, работа не оправдала надежд. Я представляла себе все иначе.

– Как? – заинтересовался собеседник.

– Бо?льшая свобода действий в выборе материала и не только. Зарплата выше. Удовольствия больше.

– Вам не дают печатать то, что вы хотели бы?

– Не дают, – огорченно призналась Зоя и, совсем смягчившись, добавила: – Извините, что я так резко…

– Ну что вы, Зоя, – попробовал утешить ее мужчина. – Я все прекрасно понимаю. Работа – это важная часть нашей жизни. Если что-то не клеится, всегда досадно. А что именно вам не дают печатать?

Она немного помолчала, обдумывая ответ, и все-таки решилась.

– Наверное, это прозвучит тщеславно… – Зоя запнулась.

– Не думаю, – подбодрил ее Румянцев. – Вы не похожи на честолюбивого человека.

– Спасибо, – пробормотала та и на одном дыхании выпалила: – Я пишу стихи, и мне бы хотелось хоть раз опубликовать что-нибудь в газете.

– Вы пишете стихи?!

– Пишу, – опять смутилась Зоя. – И в редакции говорят, что неплохие, даже главный редактор это признает. Но печатать не соглашаются. Мол, аудитория не та. А на мой взгляд, репутация газеты не пострадала бы, если бы в ней, кроме однообразных новостей и унылых репортажей, опубликовали чье-нибудь – не обязательно мое! – стихотворение. Возможно, газета стала бы даже привлекательнее для читателей.

– Согласен с вами. Нужно расширять аудиторию. Прочтите что-нибудь.

– Прочесть? – опешила Зоя, но, набрав в грудь побольше воздуха, все-таки начала: – Желтыми листьями осень письма нам строчит. Стали короче дни и длиннее ночи. Словно смывая дождями… – Она запнулась. – Ой, нет! Я совсем не умею декламировать. Давайте я лучше дам вам рукописи.

– Как скажете. – Он пристально посмотрел ей в глаза и добавил: – Я буду ждать.

Она кивнула.

– Вообще-то правильно говорить «строчи?т» с ударением на «и», – не совсем к месту проснулся в ней знаток русского языка.

– Вы художник, вы так видите, – горячо возразил новый знакомый, поддерживая ее как поэтессу.

– Ну да… – неуверенно хмыкнула Зоя.

Кофе в ее кружке закончился. Дождь усилился. Поднялся ветер, и сразу заметно похолодало. Зоя зябко поежилась, пряча руки в рукава ветровки.

Ее манипуляции не укрылись от зоркого глаза Румянцева.

– Зоя, – кашлянул он, – я боюсь, что вы простудитесь…

Она с замиранием сердца посмотрела на него.

– И при этом не хочу с вами прощаться, – продолжал он. – Кофе мы уже выпили, поэтому, может быть, вы согласитесь зайти ко мне на чай? Посмо?трите, как я живу…

В мае Зое исполнилось тридцать лет. Вместе с круглой датой внезапно пришло озарение – ей абсолютно нечего терять! Опасаться – в пределах инстинкта самосохранения – да, конечно: у нее есть родители и Николай, которых она не имеет права огорчить, если с ней что-то случится. Но терять…

Работу? Что ж, конкурс на должность корреспондента и вообще любого сотрудника какой-нибудь редакции в их небольшом промышленном городе был серьезный, но, соотнеся свои должностные обязанности и условия труда с получаемой зарплатой, Зоя уже не была уверена, что за место под солнцем в «Зауралочке» стоит держаться из последних сил, закрывая глаза абсолютно на все минусы и неудобства.

Положение в обществе? Зоя его никогда не имела. Она не демонстрировала свою гражданскую позицию, которая была скорее пассивной, чем активной, не состояла ни в каких организациях или клубах, не была активисткой. А потерять то, чего никогда не имел, невозможно.

Репутацию? Тихая, замкнутая в себе Зоя прослыла человеком покладистым, неконфликтным, а возможно, слегка мягкотелым. Невзрачная внешность довершала Зоин психологический портрет. Никому – ни коллективу, ни брату, ни даже родителям – не могло и в голову прийти, что у Зои вообще может быть хотя бы намек на личную жизнь. В представлении окружающих Зоя проводила свободное время исключительно в мечтах и надеждах на появление в один прекрасный день принца на белом коне, однако шли годы, а Зоя так и оставалась одинокой. Сочувствие неравнодушных к Зоиной несчастной женской доле обеспечило ей безупречную репутацию. Хотя на самом деле личная жизнь у Зои была – и еще какая. Многие отчаянно поддерживавшие себя в идеальной форме сотрудницы редакции из кожи вон вылезли бы, если бы узнали, как в действительности обстоят дела у Зои. Но привыкшая держать все в себе Зоя не собиралась посвящать посторонних в свои тайны.

Поэтому, руководствуясь тем, что терять ей нечего, а также тем, что за три четверти часа, проведенных вместе в беседке, Румянцев полностью завоевал Зоино доверие, она согласилась практически без колебаний.

Собрав пустые термокружки и дождевик, новые знакомые гуськом побежали ко второму подъезду. Румянцев круглым магнитным ключом открыл замок железной двери и пропустил Зою вперед. Она вошла в ярко освещенный подъезд, ступив мокрыми подошвами сапог на выложенный светло-серой плиткой пол. Покрашенные в белый цвет кирпичные стены пахли свежей краской. Кое-где в углах валялся строительный мусор и «бычки» выкуренных до самого фильтра сигарет. Прямо напротив входа находился лифт, но Румянцев выбрал лестницу – всего лишь третий этаж. Зоя последовала за ним.

– Я должен вас предупредить, – проговорил мужчина, когда они уже преодолели половину бетонных ступеней.

Зоя замедлила шаг, внимательно глядя на него.

– Я не один.

Она удивленно вскинула брови, останавливаясь.

– У меня дома пан Котек…

Зоя инстинктивно попятилась.

– Поляк, что ли?