Фиолетовые миры. Мистика
Его признали самым сексуальным публичным человеком года, и половина конкурентов подала на него в суд, в частности из-за того, что Анис не являлся человеком.
"Но в его сексуальности никто не усомнился", – так говорила известная ютуб-блогер, работающая в команде Аниса. В интервью для "А-веб" кот признавался, что до сих пор ждет возвращения Юноки, но открыт для новых знакомств. От отвергал человеческих фанаток, объясняя это тем, что они его не возбуждают, как женщины.
В конце концов, к коту прислушивались, поэтому он сумел значительно повлиять на культуру и образование буквально за два года. Начался бум на “пробужденных” животных: трудолюбием сознание формировали в дельфинах, собаках, попугайчиках, тиграх, медведях. Зачастую проблема заключалась в том, что такие животные чувствовали себя чужими и погибали от стрессов и депрессий, но Анис определенно совершил прорыв, поскольку именно на его десятилетие пришлось падение количества самоубийств по статистическим данным не только среди очеловеченных животных, но и, по иронии, в большей степени среди людей.
Анис пришел к матери и свернулся у нее на коленях.
– Только не больше пары минут, Анис, – предупредила она. – А то у меня ноги затекают. Ты тяжелый.
Она провела рукой по его холке. Он непроизвольно замурчал, но вдруг стал серьезным и сказал:
– Мама, я хочу устроить мир во всем мире.
– Это понятное желание, дорогой.
– Ты думаешь, это реально?
Она хотела хмыкнуть, но, поразмыслив, ответила:
– Помнишь, как наша врач говорила про твое воспитание? Вода камень точит, и при должном упорстве происходит закономерный результат, а вовсе не магия. Здесь то же самое.
Дары природы
Семья Крептухов жила на огородном массиве. Во главе рода стоял Твегор Крептух, которому удалось к началу четвертого десятка лет организовать свою жизнь так, чтобы практически не работать. Также деревенская жизнь позволяла существенно экономить на продуктах. Свой день Твегор проводил в том, чтобы раздавать распоряжения остальным членам семьи, и обходить свои владения в философских размышлениях о бытие. Зачастую такие размышления носили религиозный характер, потому как Твегор считал себя христианином.
В начале августа Твегор, как обычно, вышел на задний двор родового дома, осмотрелся и отправился к морковной грядке.
Он стал выдергивать приглянувшуюся морковь из земли, но, видимо, схватился за слишком большую: она вылезла только наполовину. Ни туда, ни сюда.
Твегор рванул со всей дури и опрокинулся на спину, смяв грядку с горохом. Он подтянул морковь ближе к себе, и увидел на ее завершении сформировавшуюся руку: морковь завершалась пятью отростками, отчетливо напоминающими пальцы. Тагет с любопытством изучил находку, и минут пять смотрел на нее, вертел в руках, размышлял.
Он сорвал соседнюю морковь, которая оказалась нормальной конусообразной формы, а странную морковь сложил в сарай за ящики с инструментом. Аппетит у Твегора пропал, и он пошел в дом.
Женщины рода Крептухов вертелись на кухне: они резали свежесобранные овощи и зелень в салаты, в честь праздника иконы божьей матери, и беседовали о женском.
– Эй, женщины, – Твегор облокотился о кухонную стойку, – Как вам урожай этого года?
– Вполне себе ничего, – поджала губу Зена с довольным видом и похлопала арбуз по зеленому бочку.
– А ты, Герта, как считаешь?
– Тухлая картошка. Ты об этом? – Герта жевала укроп и увлеченно строгала огурцы. – Я ее перебрала. Думаю, должно хватить на зиму. Если что, Нетькин обещал поделиться.
– Нет. Я не о картошке.
– А о чем же? Морковь нормальная, – Герта, его жена, наконец столкнулась с ним взглядом, – Я пробовала.
Твегор сглотнул и вышел обратно во двор, постоял на воздухе.
Волосы на его голове трепались, спонтанно то прикрывали, то обнажали недавно выскочившую лысину.
Мужчина пошел в грядки и взялся рукой за свеклу, вырвал, потом за морковь, за картофель. Каждый второй овощ имел странную форму.
Твегор поднял вверх дном весь сад и к концу дня откопал две человекообразные кисти рук (одна морковная, вторая свекольная), две ступни (картофельные), торс, руки, ноги, шарообразную голову из земляной груши, с корневой системой, напоминающей волосы. Рот, нос, уши, надбровные дуги и скулы были выразительными, а вот глазницы оказались полыми, но Твегору удалось найти для головы "овощные" глаза.
Во время всего процесса его било мелкой дрожью, но он не мог остановиться. Боялся помимо прочего еще и того, что его застукают за вредительством на собственной родовой земле.
Последняя находка удивила Твегора но и неожиданно расставила все произошедшее по местам: между кустами красной смородины и крыжовника он нашел из ниоткуда взявшийся куст мандрагоры: по крайней мере Твегор не помнил, чтобы кто-либо его сажал. Когда Твегор выкопал корни и отряхнул их от комьев земли, он понял, что это младенец. Мгновенно Твегор сообразил, почему главный "человек", которого он по частям собирал весь день, был с длинными волосами и руками, прижатыми к туловищу так, будто он что-то держит.
Это была Мария с младенцем!
Смеркалось. Твегор осмотрелся: грядки погружались в вечернюю тень, вся растительность лежала кучами поверх ям как после нашествия гигантских кротов.
Он услышал колокольчики, сообщающие, что женщины приготовили ужин и вышли на крыльцо звать главу семейства. Твегор схватил овощной манекен, вставил в его овощные руки "мандрагорного" младенца и побежал к стене дома. Приставил эту парочку там, под навесом винограда.
Между прутьями изгороди появилась голова соседа. Тот стал невольным свидетелем находки Твегора и воскликнул:
– Святые угодники!
Твегор постоянно видел соседа на воскресных проповедях в местной церкви.
– За сколько продашь? – спросил сосед.
– Они не продаются.
– Твегор! Твегор! – звали женские голоса. Женщины пошли вокруг дома.
– Блестящее творение, продай ее мне! Я дам тебе десять тысяч за нее, – не унимался пожилой сосед. Он стал ломиться на территорию Твегора сквозь колючий кустарник. – Двадцать тысяч!
Послышался женский крик. Видимо, женщины увидели разгром в родовом саду.
Твегор обхватил овощную “скульптуру”, Марию с младенцем, руками, поднял, и вышел через калитку, побежал по улице. Соседский старик молил остановиться и, хромая, бежал за ним.
Женщины встали в воротах; они уже не видели, куда побежал Твегор.
Твегор достиг церкви на краю массива, подбежал к дверям и закричал:
– Боже, спаси, сохрани! Святые отцы! Кто-нибудь! Примите Марию с младенцем, рожденную из нашей земли!
Твегора нагнал сосед и начал отбирать статую, Твегор же воспользовался ею как тараном, чтобы поскорее оказаться в церкви.
Он ударил о священные двери единожды, и когда уже замахнулся во второй раз, двери распахнулись и к Твегору вышли все трое священников, которые обитали там по долгу службы. Сосед мгновенно перестал приставать к Твегору, перекрестился и отошел в сторону.
Священослужители молча приняли груз, понимающе кивнули, внесли его внутрь и закрыли двери перед прихожанами. Твегор подождал какое-то время с колотящимся сердцем – он радел душой за будущее своей находки.
– Она теперь в руках божьих, – сказал ему сосед. Твегор кивнул, и они вместе побрели в направлении своих угодий.
Внезапно Твегору показалось, что сзади снова выглянуло солнце, так как он ясно увидел свою тень. Неужели сумерки сменились новым днем, а ночь так и не наступила?
Он обернулся и увидел, что на церковной земле пытает огромное кострище: священники развели костер прямо у фасадных стен церкви. Овощная Мария с младенцем Иисусом лежала поверх кучи бревен и хвороста и уже чуть-чуть подгорала.
Тагет глубоко задышал. Ветер пригнал к нему запах картофеля в углях, и его желудок заурчал. Он бросился обратно, снял с себя рубаху и стал махать ею и тушить огонь. Священники окружили его и оттаскивали от костра. Твегор подхватил одно из бревен и толкнул им Марию вбок; она упала, упал младенец. Они оба скрылись за пеленой огня.
– Что вы наделали? – кричал Твегор, – Что же вы наделали?
– Сын господень, ты заблудился. Бог тебя простит.
Один из священников плеснул в его лицо ледяной водой, только что освещенной.
Тут Твегор остановился, отдышался и убрал похлапывающие руки со своих плеч. Он болезненно оглянулся на догорающий костер и сказал:
– Хорошо. Хорошо. Но могу я спросить вашего совета?
– Конечно.
– Разве эта овощная статуя не была даром Божьим? Моя земля выродила ее, а я только собрал. Это чудо! Это был какой-то знак выше! Я думал, вы его растолкуете.
– Нет-нет-нет, – святой отец Иотап взял Твегора под руку, – Это бес тебя попутал Твегор. Овощная статуя? Серьезно? Было бы святотатством окрестить морковь или свеклу именем святой Марии и ее сына.
– Но это была не просто морковь, вы же видели! Морковь изменила форму!
– Природа придала моркови странные очертания, а твой заблудший разум увидел в этих очертаниях знакомый образ. Но тебе не стоило воплощать святой образ в простых овощах, сын мой. Давай-ка зайдем в церковь, давай вспомним. Ты посмотри: все картины, что здесь висят, написаны избранными мастерами, которые соблюдали множество правил, чтобы изобразить мучеников и святых. Это не легкое дело. Нельзя просто так взять и сделать из Марии и младенца школьную поделку из картофеля. Мы могли бы заподозрить святотатство, если бы ты не покаялся.
– Но я еще не каялся, – возмутился Твегор. Он долго хмурился, глядя в добродушные лица трех отцов и сказал, – И не собираюсь каяться.
Брови отца Иотапа поднялись.
– Ну что ж, мне тревожно это слышать от тебя, Твегор, ведь ты всегда радовал наши души своей крепкой верой. Если передумаешь, Иисус всегда готов тебя простить и принять вновь.
Твегор с тяжелым сердцем вышел со святой земли. Там его встретил приставучий сосед, но у Твегора не было желания говорить с ним. Он пошел по знакомой улочке к своему родовому участку. Домой он возвращался долго: то увидит камушек в форме сердца, то муравейник в форме первой печатной машины, то листик вишни, похожий на цифру шесть.
Домашние все спали, только Герта сидела в прихожей и читала книгу. Она отложила книга и подняла к Твегору зареванные, но уже скорее злые глаза. Она их закрыла, пытаясь побороть приступ ярости, но в итоге вскричала на весь дом:
– Где ты, черт возьми, был? Зачем ты разворошил наш огород?!
Твегор быстренько поднял руки, будто говоря “Я сдаюсь”:
– Тише, женщина! Не кричи на меня.
– Почему это на тебя не кричать? – завопила она вновь.
– Потому что я творец, а это дорогого стоит.
– Что?
Жена спросила тихонько, решив, что совершенно ничего не поняла.
– У меня творческий разум. Мне многое предстоит создать вот этой вот головой, – Твегор взял свое лицо в ладони будто священный Грааль, – так что будь со мной добрее.
В конце
Черный колобок
Колобок, колобок,
Не катись в уголок.
Там застрянешь,
Сушкой станешь.
В стареньком доме на окраине деревни жили старик и старуха. Они бедствовали. Детей и внуков у них не было.
Тем летом урожай в их огороде получился особенно никчемный, и с соседями дед с бабкой тоже разругались.
Так, уже поздней осенью дед сказал:
– Все. Остались мы, бабка, ни с чем. И кушать нам нечего.
А бабка ответила:
– Не сдавайся. Береги боевой настрой и посмотри вокруг! Сейчас мы поскребем внутри кухонных ящиков, протрясем мешки в амбаре и сколько-то муки соберем, и испечем кусок хлеба.
Так они и сделали.
Собирали муку со всех углов кухни да амбара, да с антресолей. А в муку примешивалась пыль – с этим уж ничего нельзя было поделать. Разбавили старики муку утренней росой, наломали дров из кухонного стула, так как дров у них тоже не оставалось, и запекли тесто на огне.
Колобок у них получился неаппетитный, с пылью да солью, да еще с какими дурными примесями.
И сказала бабка, посмотрев на то, что вышло из-под рук ее:
– Трудилась я упорно, но этот хлеб не съедобен. Ты, дед, если хочешь, то рискни и съешь его, а я видеть его не желаю.
Дед взглянул на Колобка и сморщился:
– Я жутко голоден, но ты слепила что-то по-настоящему чудовищное. Спроси меня завтра, когда я буду в полном отчаянии. А сегодня я отвечаю – не буду такое есть!
Тут Колобок решил показать, что он живой и воскликнул:
– Бабушка и дедушка! Да вы же мои мама и папа! Как вы можете такое говорить своему детищу? Больно мне слышать от вас такие слова. У меня тоже есть чувства, и мне неприятно.
Бабка запричитала в сторону Колобка:
– Он еще и заговорил! Что же я наделала! – и сказала самому Колобку. – Что же ты за отвратительное создание. Катись отсюда и не расстраивай нас, чтобы я больше никогда тебя не видела!
Она взяла Колобка каминными клещами и выкинула в окно.
Осень стояла поздняя, сырая. Упал Колобок прямо в дорожную грязь и покатился. И смешивались его горькие слезы с лужами и опавшими листьями.
Катился Колобок, катился, пока не встретил на своем пути Зайца. Заяц воскликнул от ужаса и прижал свои ушки к голове:
– Что ты такое? – боязливо спросил он, и Колобок неожиданно ему ответил:
– Меня создали из теста, меня создали из пыли. В грязи я поваленный, стариками проклятый. Никому не нужный я, но уж очень дружный я. Заяц-заяц, будешь ли ты со мной дружить?
Колобок огляделся, и только успел увидеть, как скрывается заячий хвостик в высокой траве. Убежал тот, и даже не попрощался.
Завыл Колобок, заплакал, и покатился дальше по лесной дороге. Уходил Колобок все глубже в чащу.
Ветер дул сильнее, солнце пекло, а Колобок становился еще больше, толще и шире. Он наращивал слои грязи и листьев, а те смешивались с его слезами. Так он и катился, пока не въехал в Волка.
Колобок придавил бедняге хвост. Волк заскулил:
– Что это со мной… Как же так? – он перебирал ногами в грязи, но не мог выбраться из-под Колобка.
Колобок воспрянул духом и мелодично запел:
– Меня создали из теста, меня создали из пыли. В грязи я повалянный, стариками проклятый. Никому не нужный я, но уж очень дружный я. Волк-волчище, будешь ли ты со мной дружить?
– Не убивай меня и не ешь, я уже старый и не вкусный!
– Я и не собирался тебя есть, – удивился Колобок. – Я ищу друзей.
– Друзей? Я не стану твоим другом! – завопил волк опрометчиво, рванул изо всей силы по размякшему грунту и вновь подскользнулся.
Тут Колобок совсем расстроился, стал громко плакать на весь Лес. Разозлил его Волк так, как даже бабушка с дедушкой его не злили. Взял Колобок, да переехал Волка, вмял его в свои бока, пока тот внутри и вовсе не затерялся и не задохнулся.
Дед и баба,
Баб и деда.
Спать ложитесь,
Колобком кормитесь.
И про смерть не забывайте:
Плесень тряпкой вытирайте.
Вновь Колобок ехал по Лесу, заливаясь слезами.
Он крутился, перебирал под собою листья и лужи, пока не увидел неподалеку Медведя.
Медведь зарычал. Что это перед ним? Громадный черный ком. О, Колобок уже походил на самую настоящую черную планету, Черную дыру, затягивающую в себя всё, что только можно.
– Р-р-р-р-рар! – зарычал Медведь сильнее, но все-таки пятился.
Колобка прогулка немного успокоила, поэтому увидев нового лесного жителя, он испытал прилив надежды и начал:
– Меня создали из теста, меня создали из пыли. В грязи я повалянный, стариками проклятый…
Медведь не стал дослушивать и ударил своей лапой по неопознанному объекту. Мир Колобка сотрясся. Ему было не столько больно, сколько обидно. Ведь ничем он не заслужил такого жестокого обращения с собой с самого момента его появления на свет. Никчемные живые создания, почему они так с ним поступают? А он…доверчивый, ранимый, маленький Колобок с открытым и наивным сердцем.
Медведь ударил Колобка второй лапой, но на этот раз влип в жижу по самый локоть. Жижа в Колобке обрела особую вязкость, как пожеванная жвачка. Медведь рыпался, дергался, но увязал все сильнее. Колобок стонал от обиды, а Медведя затягивало внутрь Колобка, пока не затянуло полностью.
Колобок испустил последнюю слезу и подумал: никогда никто его не полюбит и не примет. Его все боятся и ненавидят.
Подул северный ветер, засветило из-за туч яркое солнце, и образовалась на Колобке непробиваемая черная кора. Долго стоял Колобок на лесной опушке, не решался двинуться, так как потерял всякий смысл к существованию.
Но наступило утро, запели птички, и вспорхнули бабочки над поляной. Красота леса размягчила сердцевину Колобка. Видно, никакие разочарования не могли в нем полностью убить веру в лучшее. И он покатился дальше – искать свое счастье.
Катился Колобок и катился, пока не повстречал на своем пути Лису.
Глаза ее расширились от страха, но виду рыжая не подала. Она села на поваленное дерево и присмотрелась.
Колобок поздоровался:
– Меня создали из теста, меня создали из пыли. В грязи я повалянный, стариками проклятый. Никому не нужный я, но уж очень дружный я. Лисичка-Лиса, будешь со мной дружить?
Содрогнулась Лиса, как никогда в ее не такой уж длинной животной жизни, но она снова не подала виду и ответила:
– А чего бы мне и в самом деле с тобой не подружиться? Ты очень славный.
– Правда? – Колобок поначалу даже не поверил своему счастью.
Лиса повторила все сказанное. И стало Колобку так тепло на душе, что все внутри размягчилось и отсырело, и завелась внутри Колобка жизнь, ведь не зря говорят, что тепло и вода – основные элементы для возникновения жизни.
То завелась Серая плесень, в случае с Колобком, поэтому в тот час он стал носителем очень опасных зараз и образований.
Колобок и Лиса разговаривали до самой ночи обо всем на свете: о цветах, о весенней грозе, о любви и дружбе, и о дискриминации тех, кто сильно отличается от общественно-принятой нормы внешнего вида и поведения. Лиса, в основном, слушала и соглашалась. Под утро Колобок заснул, а Лиса тут же сбежала, и бежала, не смотря на усталость, в другие леса и земли.
Потом Колобок проснулся и сразу все понял – обманула его хитрющая Лисица, предала безжалостно, и нет на Земле никого хорошего – все твари.
Для Колобка бегство Лисы стало последней каплей. Он покатился со всей дури сквозь Лес, по опавшим сырым листьям обратно в стариковский дом, чтобы обвинить их во всем произошедшем.
Катился он, катился, и прикатился.
Видит: а в доме бабка и дед сидят, и все также с голоду помирают.
Колобок прокатился внутрь, сломав дверной проем и сказал грозно:
– Стряпали вы да пекли черте что, а потом прогнали. Думали, что так можно? Нетушки. Не хочу я более страдать от своего никчемного существования. Берите и ешьте меня живо, или я вас вомну в себя.
Старики даже не смогли ничего ответить, потому что и руки и ноги затряслись у них от страха, а в горле пересохло.
Да и что уж греха таить: вчера – это не сегодня, и Колобок показался им вполне себе аппетитным на фоне еще более невыносимого голода. И принялись они его есть.
Колобок пищал от боли, когда старики его ели, но, в то же время, очень радовался тому, что наконец-то оказался принятым и нужным. Он понял, что полное удовлетворение оттого, что его любят он мог получить только так – оказавшись съеденным. Ведь о чем еще может мечтать маленький кусочек теста? О том, чтобы кто-то насладился его вкусом, чтобы кто-то испытал прилив сил.
Так дед и бабка поели в последний раз в своей жизни, на миг почувствовали себя сытыми и спокойными от исчезнувшей опасности, а потом умерли. Но уже не от голода, а от несварения.
Так, все получили то, к чему так сильно стремились.
Конец.
9 месяцев до смерти
Глава I
***
В апреле 2019 года супруги Валиши сели за обеденный стол. Мелия сказала мужу, что хочет кое-что обсудить. Она схватилась за ручку кружки с чаем, и, помедлив, сказала:
– Мой отец звонил полчаса назад, – она нервно постучала ногтями по кружке.
– Да, я слышал.
– Ох, да. Это ужасно, – она шмыкнула носом, – Он сказал, что умрет.
Муж донес лодку с вермишелью до рта и остановился. Жена воскликнула:
– Все. Конец. Это конец, Рой!
– Постой, постой, – он потер виски, – Нет, насколько я помню, у нас есть еще 9 месяцев. Ведь Гафальд, как и все мы, проходил процедуру чипизации. – Рой имел ввиду всеобщую программу предупреждения о смерти, которую ввели 20 лет назад по всей стране. Она не предупреждала о чрезвычайных смертях, таких, как автомобильные катастрофы или смертельные травмы, но исправно работала во всех сферах связанных с личным здоровьем человека. В тело внедряли чип, который предугадывал летальный исход всех систем организма, и за девять месяцев начинал развивать в теле предупреждающую опухоль, и, в соответствии с близостью смерти, опухоль увеличивалась в размерах. В очень редких случаях эта программа не срабатывала, так что на это достижение медицины можно было во многом полагаться с уверенностью.
Рой спросил:
– Когда Гафальд узнал о своей смерти?
– Вчера.
– Значит, он умрет в конце октября. – муж протянулся через стол и взял жену за ладони. – Видишь, как удобно? У нас целых девять месяцев, чтобы подготовиться.
Мелия заплакала. Ее охватили смешанные чувства: по телефону она не сразу узнала отца по голосу, настолько давно она с ним не разговаривала. Кажется, они поздравлялись на прошлое Рождество. В суете жизни ей некогда было о нем вспомнить: то работа, то их с Роем дети – Чес и Лаура, то встречи с друзьями. Без сомнений, Мелия вспоминала об отце каждый день, но не могла выкроить время на то, чтобы повидаться с ним, и даже узнать, как у него дела. Тем сильнее в ней вдруг вскипели все страстные чувства к отцу, и захотелось наверстать упущенное. На ее лицо пришел румянец, а потом его сменило смущение. Муж не хотел помешать ее размышлениям. Он прекрасно понимал чувства жены: он и сам отлично относился к Гафальду, отцу жены, поэтому не хотел давить на ее решения.
Жена, наконец, отпила чай, и сказала:
– Знаешь, что, Рой? Белинда еще на прошлой неделе мне рассказывала, как у нее умирала мать. Она заметила, что сейчас никто уже не готовится к смерти. Что сейчас этим никто не заморачивается.
– Мало ли что сказала Белинда. Мы все сделаем, если ты этого хочешь. Честно говоря,я никогда не интересовался, как другие поступают в этом случае.
– Я же тебе говорю – никто не готовится.
– А что там готовить? Дорогая. Теперь, когда осталось попрощаться, нам нужно только собрать всех родственников, привезти твоего отца из Леополя, и, собственно, попрощаться.
– Как ты можешь? Я обдумала все сейчас, перед твоим приходом. На самом деле у нас куча дел. Я не уверена, что мы успеем за 9 месяцев. – она перенесла ноутбук с кофейного столика и поставила перед Роем. – У меня получился целый список. Вот, смотри… Во-первых, мы завтра же отправимся за ним, и поселим его у нас. И, если удастся достать билеты, я завтра схожу с ним в театр на "Шелестящих журавлей".
– На которых вы с ним собирались сходить последние семь лет?
– Да. Именно.
– Так. Что еще ты запланировала?
Мелия согнулась над ноутбуком и еще полчаса зачитывала и описывала мужу каждый пункт. Выходила плотная программа, как по времени, так и по деньгам. Они договорились оформить кредит, потому что Мелия отказалась что-либо вычеркивать: ей все казалось важным. Валишам предстояло наверстать несколько десятилетий скудного общения с Гафальдом.
***
Следующие два дня Валиши занимались переездом Гафальда. У него было не так уж много вещей. Пожилой мужчина провел последний десяток в малонаселенном соседнем городе, изредка встречаясь с коллегами по заводу пластмасс (с теми, кто не разъехался по другим городам). На заводе он проработал всю жизнь. Его жена, мать Мелии, развелась с ним три года назад, и он тяжело переносил это расставание, но редко кому жаловался.
Причина, по которой он жил в другом городе была не в том, что он уехал от родственников, а в том, что, наоборот, все, кто когда-то ему был дорого – уехали. Он регулярно звал всех к себе в гости, но приезжали далеко не всегда. Чаще всего – только младший сын.
Гафальду было стыдно себе признаться, но когда врач сообщил ему о его смерти, он даже немного обрадовался, понадеявшись, что теперь о нем вспомнит вся родня. Хотя он не питал больших надежд – в последние десятилетия прежние традиции уходили в прошлое, и грядущие похороны никто не отмечал масштабно. Когда только ввели всеобщую чипизацию – было принято устраивать масштабные поминки, растягивающиеся на 9 месяцев. Каждые восемь недель символизировали определенный этап смирения: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Родственники и друзья проститься с умирающим всеми доступными способами: красиво и широко: проводили с умирающим время, реализовывали его давние желания, дарили подарки, признавались в любви, говорили нужные слова. Буквально через десятилетие эта волна спала, и люди успокоились. Как праздновать уход близкого – редко обсуждали, потому что тема была тяжелой. Гафальд знал, что хотел бы себе веселых проводов, но ему было неловко просить об этом семью.
