Калиго: лицо холода. Часть 2

Сердце Калеба остановилось в момент, когда рука Ивейн выскользнула из его ладони. Легкие застыли, горло сдавил хрип. Кажется, весь мир сжался, как старый пожелтевший лист, выброшенный на обочину дороги. Он не смог ей помочь. Он ее упустил, да еще и наговорил ей столько всего… Господи, как он мог так облажаться?! Ведь у него были все шансы! Калеб медленно опускает голову на снег, зарываясь в него лицом. Ему хочется погрузиться в него всем телом, нырнуть, как в прорубь, чтоб блаженный холод избавил его от этого невыносимого чувства. Чувства беспомощности. Внутри вдруг становится так пусто, будто душу вышибло и унесло вместе с девушкой на дно ущелья. Тоскливо, одиноко, горько, словно и не было внутри ничего, только выжженное место там, где у нормальных людей должны быть эмоции.

– Эй! Я зд…ь, вн…зу!

Внезапный крик заставляет парня подпрыгнуть от неожиданности. Он подскакивает к краю и видит внизу силуэт в бежевой парке на небольшом островке земли. Облегчение вонзается в грудь с такой силой, что, кажется, он ощущает его буквально физически.

– Ивейн! Ты жива!

– Сп..у…ся!

– Что?

– Говорю, спускайся!

Калеб спрыгивает с обрыва, приземляясь ногами на металлический пол.

– Ничего себе! – выдыхает он Калеб, осматриваясь по сторонам.

Видеть Ивейнджин в целости и сохранности после пережитого шока – как глотнуть свежего воздуха, поднявшись со дна океана. Но больше парня поражает не вид его внезапно воскресшей спутницы, а салон проржавелого самолета, в который они провалились спустя столько дней блуждания по снежной пустыне. Надо же, Калеб и не подозревал, что цивилизация, хоть и потерянная, может быть так близко.

– Думаешь, это авиасудно, о котором писали в газетах?

– Откуда мне знать. Это же ты здесь знаток по странным островам.

Ее тон иголкой врезается в уши юноши. Она злится. Еще бы, ведь он столько ей наговорил. Выплеснул прямо в лицо, как пригоршню затхлой воды. Он сорвался, позабыв о главном правиле Колдвотеров: всегда при любых обстоятельствах сохранять холодный ум. Калеб мельком осматривает блондинку, и не обнаружив каких-либо ранений, решает отложить извинения до лучших времен. Сейчас главное – сосредоточиться на находке, ведь она может помочь им выбраться отсюда.

Самолет выглядит сравнительно небольшим. Места внутри хватает на пять рядов с тремя креслами в каждом и максимум на двести килограммов груза. Скорее всего, это частный рейс, перевозящий продукты со Скандинавского полуострова. Передний фюзеляж врезался прямиком в скалу, проделав в ней немалую дыру. Законцовка2 оторвалась. Огрызок хвоста торчит над белой бездной на добрых три метра. Лучше к нему не соваться, иначе конструкция может не выдержать. Через стекло иллюминатора Калеб замечает, что левого крыла нет. Должно быть, его оторвало во время полета. Правое – скрючилось, как бумажный кораблик, на который неосторожный прохожий наступил ногой. Единственное, что уцелело, – это салон и кабина пилотов.

– Здесь может быть что-то полезное, – выдыхает парень, опускаясь на корточки. – Посмотри под креслами.

Ивейн молча отворачивается, вытягивая из-под куртки кожаный чехол. Дрожащими руками она открывает его, разматывает из защитной ткани фотоаппарат и убеждается в его целостности. По крайней мере, видимых трещин на объективе нет, а это уже неплохо после стольких препятствий. Девушка пытается настроить фокус, пока Калеб ныряет под пассажирские сидения. Под первым и вторым креслом юноша находит только торчащие в стороны крепления, поврежденные жестким приземлением. Третье дарит Калебу жгут проводов и сломанные часы. Четвертое прячет под собой покрытую пятнами аптечку, которую парень тут же засовывает в рюкзак. Единственным уловом четвертого ряда становится сумка с бутылкой замерзшей воды, выпуском The Washington Post и бумажником, который Колдвотер-младший машинально открывает. Внутри удостоверение личности, выданное на имя Дэнли Голдвина. На потрепанном куске пластика – фотография парня лет двадцати семи с вытянутым лицом и растрепанной копной коричнево-рыжеватых волос. Наверное, он был пилотом или пассажиром. Калеб берет в руки старую пожелтевшую газету, датированную двадцать четвертым апреля две тысячи девятнадцатого года, и опускается на корточки. Эта ржавая посудина потерпела крушение пять лет назад, а значит, ошибки быть не может: это именно тот грузовой авиалайнер, о котором Калеб читал в интернете.

Юноша скатывает снежный шарик и прижимает к разбитой брови, заметив возле фюзеляжа несколько разорванных коробок. Пустых, как оказывается. Наверное, их содержимое покоится на дне Северного Ледовитого океана. Ну и поделом. Зато картон можно использовать для растопки. Внезапно ему в глаза бросается небольшой ящичек на стене, контуры которого ему смутно знакомы. Если он не ошибся, это может им очень пригодиться. Калеб засовывает кусок трубы между дверцами и наваливается на нее всем телом. Замок отлетает в сторону, дверь отворяется, открывая пистолет с широким стволом и пачку нераспакованных патронов. Ракетница. Вот так повезло! С ее помощью можно привлечь внимание пролетающих мимо авиасудов. К тому же, если удастся спуститься достаточно низко и дождаться ясной погоды, подобный сигнал может быть заметен даже в Рильхе. Правда, неизвестно, как на него отреагируют сааллы. Может, подумают, что это божественное послание или звезда с неба упала?

– Посмотри!

Ивейнджин откидывает в сторону покрывало, под которым скрывается деревянный ящик с изображением птицы. Судя по всему, тяжелый. Калеб помогает вытащить его на середину салона, и, используя кусок металла вместо лома, срывает крышку. Внутри консервные банки с непонятным содержимым.

– Это что такое? – юноша берет в руки жестянку и переворачивает этикеткой к себе.

– Целая гора консервированных томатов? Нам однозначно повезло.

– Это суп, – тычет пальцем Иви на серебристую надпись под рисунком, затем проверяет срок годности на дне банки. – Пригоден до декабря две тысячи двадцать третьего. Думаешь, это вся партия?

Калеб бросает взгляд на оторванный хвост конструкции.

– Вряд ли. Скорее всего, остальное вылетело через дыру. По-твоему, это можно есть?

– Обычно консервы хранятся куда больше указанного срока. К тому же в условиях постоянного холода продукты портятся куда медленнее.

– То есть риск отравления исключен или он все же есть?

– Вот ты и поразмысли, – пожимает плечами девушка, шагая в сторону.

Парень замечает, как напряжены ее руки. То ли она готовится защищаться, то ли старается скрыть волнение. Калеб решает, что скорее всего, второе. Укол совести снова дырявит его затылок.

– Ивейн, – начинает он неловко, – я…

– Тут еще один, – перебивает она, толкая ногой очередную дубовую коробку. – Будем вскрывать?

– Не думаю, что это необходимо. Послушай, я хотел…

Крышка с грохотом падает на проржавелый пол. За ней следуют консервы с аналогичной этикеткой. Калеб громко выдыхает.

– Ив…

– Если их можно есть, тогда это уже неплохой улов.

Юноша не понимает, делает она это нарочно или просто из-за бушующих внутри нервов. Судя по ее пальцам, тремор которых она безуспешно пытается скрыть, ее нервы на пределе, как и у него.

– Потому что если они испорчены, все это было зря. От этого места нет никакой пользы, а я… – ее голос неожиданно вздрагивает, – не знаю, на сколько еще меня хватит без еды и… одеял и…

Блондинка резко отворачивается, словно не хочет, чтоб Калеб заметил хоть отблеск слезы у нее в глазах. Но он все же замечает, и это бьет его в грудь сильнее удара о снег.

– Прости меня, Иви! – выпаливает он с такой искренностью, на которую и сам не знал, что способен. – Я не хотел на тебе срываться. Не знаю, что на меня нашло. Я испугался и… Черт, да мне в жизни не было так страшно, как при виде этих…

Он резко смолкает, ощутив очередной укус стыда. Как он мог передать все свои проблемы в эти тонкие трепетные руки, едва удерживающие огниво? Руки, которые окутывали его теплом в шахте, добывали воду, держали, когда он, утопая в болезненных воспоминаниях, разваливался на части. Они ни за что не причинили бы кому-либо боль. А он так легко их чуть не погубил одним необдуманным словом.

– Мне жаль, правда, – говорит он, имея в виду ее падение со склона. – Я ни за что не хотел бы, чтоб с тобой что-нибудь случилось.

Иви не отвечает, и тогда он осторожно, словно боясь, что она сейчас метнет в него обломок кресла, притягивает ее к себе. Ее тело вздрагивает, то ли от очередного всхлипа, то ли от его прикосновения.

– Ты нужна мне. Не знаю, что бы я делал без тебя.

– Умер бы.

Калеб хмыкает. Вероятнее всего, без блондинки он бы не протянул так долго. Господи… Да он замерз бы уже на второй день! И в этом нет ничего смешного, но то, с каким запалом девушка это произносит, заставляет его невольно засмеяться: как котенок, который пытается рычать.

– Это точно. Мы пропадем друг без друга. Поэтому давай постараемся не давать волю чувствам и держаться вместе, чтобы ни случилось.

– Это ты здесь утраиваешь истерики.

– Ладно, – кивает он. – Я психически неуравновешенный истерик. Признаю это. Торжественно клянусь держать свои нервы в узде. Если не удержусь, можешь скормить мне все два ящика томатного супа, чтоб заткнуть.

Голова Ивейнджин опускается ему на плечо, а рот вытягивается в улыбке, медленно и тяжело, будто это стоит ей немалых усилий. Она выглядит такой уставшей, такой уязвимой. Губы, щеки, лицо, фигура – все в ней буквально кричит о своей хрупкости, предостерегая обращаться со своей обладательницей как можно аккуратнее, чтоб не повредить.

– Только не думай, что я этого не сделаю. Я так и поступлю.

– Я верю…

Внезапный грохот крушит воцарившуюся идиллию. Ивейн подпрыгивает. Калеб отшатывается назад, хватаясь за кусок трубы, пока вдруг не осознает, что звук доносится не от хвоста, а из кабины. Он ловит взгляд Иви и понимает, что они думают об одном и том же: пилоты. Хотя самолет находится в плачевном состоянии, вероятность, что кто-то из экипажа мог пережить катастрофу, не исключена. Юноша медленно подступает к двери, сжимая металлический стержень. Блондинка следует за ним, вооружившись деревянной доской. Их шаги сопровождает визг проржавевшей стали, а вой ветра за спиной усиливает разрастающееся в салоне напряжение.

Калеб нажимает на дверную ручку и резко отворяет полотно, но тут же отскакивает, сбитый мощным рывком. Над головой проносится птичий клекот. Ивейн выпускает из рук орудие и прикрывает глаза. Шорох крыльев окутывает их со всех сторон, уносится в открытую дверь, вылетая сквозь дыру в хвосте самолета под заливистый хохот Ивейнджин.

– Вот тебе и армия.

Калеб неловко качает головой. Ситуация и правда глупая. Стоит только представить его физиономию. Должно быть, выглядел, как пятилетка, впервые спустившийся в полутемный подвал. Смех спутницы приподнимает ему настроение. Значит, она его простила.

– Подвинься, смельчак.

Ну или почти. Как бы там ни было, Калеб уверен, что сможет загладить вину, а пока – что тут интересного в кабине летного экипажа? Он мельком осматривает небольшое помещение, больше напоминающее пыльную кладовую, чем место управления летательным аппаратом. Панорамное окно обрезает половину носа, разделив его с гигантской панелью управления.

Калеб удивляется, как много здесь всего: всевозможные кнопки, рычаги, переключатели, пульты, циферблаты, отсчитывающие скорость и движение ветра до момента падения. Сколько важной информации погребено под ледяной коркой. Из-за столкновения со снежной стеной в лобовом стекле образовалась брешь, через которую в салон задувает снежную крошку. Пилотские сиденья выглядят как новые, кроме правого, на верхней подушке которого виднеется бордовое пятно.

– Куда подевались пилоты? – спрашивает девушка, поглаживая коричневую обивку.

– По-видимому, отправились на поиски подкрепления.

– Полагаешь, им это удалось?

– Не думаю, – парень кивает на потемневшее пятно. – Судя по всему, один из них сильно ранен. Вряд ли второй в лучшем состоянии после падения. Сомневаюсь, что им удалось далеко уйти.

По спине Ивейн пробегают мурашки. Стоит только подумать, что где-то неподалеку покоятся два человека, так и не нашедшие помощи, как у нее колени подгибаются. Но все же мысль о том, что они снаружи, а не внутри самолета, ее немного радует. Девушка не смогла бы спокойно спать в салоне рядом с трупами. Она проводит рукой по бортовому компьютеру, стирая морозный рисунок. Неожиданно в ее глаза бросается небольшой прямоугольный предмет, очертания которого кажутся ей знакомыми.

– Это же рация! Нам показывали такую в лагере!

– Знаешь, как ею пользоваться?

Иви задумчиво вертит в руках находку.

– Вроде. Для связи нужно включить передатчик. Вот только как это сделать?

Калеб решает поискать удачи в вещах пилотов и плюхается в кресло. Один из рычажков впивается ему в ногу, но отодвинуть его никак не получается, словно что-то ему мешает. Парень наклоняется и вытягивает из-под стула потертый портфель. Внутри стопка мятых журналов, сигары, запасной свитер, большая упаковка вяленой говядины и вытянутый футляр с мягкой внутренней обивкой, скрывающий запылившуюся бутылочку. При виде напитка светло-соломенного цвета глаза парня вмиг наливаются блеском.

– Смотри, что послала нам судьба! – показывает он свою находку блондинке. – Похоже, капитан любил дорогую французскую выпивку. Хоть у кого-то на этой горе был хороший вкус.

Ивейнджин склоняет голову и читает слово, выгравированное на коробке: «Женепи3».

– Значит, сегодня у нас особенный вечер?

– Что? – хмурится девушка. – Я не буду с тобой пить. Да и напиток выглядит сомнительно.

– Это же «Женепи» пятилетней выдержки! Настоящая классика!

– Я знаю, что это такое, просто… никогда не пробовала. К тому же нужно настроить рацию.

– Насколько мне известно, она пробыла здесь не один год. Полежит еще один вечер.

Его брови игриво подпрыгивают, но уверенность Иви непоколебима.

– Да брось! Мы прошли через все восемь кругов ада и заслужили немного отдыха! В довершении всего, это поможет нам успокоиться и согреться.

– Алкоголь не согревает. Он лишь расширяет сосуды, из-за чего кровь сильнее приливает к коже и создает ложное ощущение тепла.

– Не будь занудой, Мёрси, – закатывает глаза юноша.

Иви не хочется напиваться, но и быть тем человеком, который портит вечеринку, жалуясь копам на громкую музыку, тоже. К тому же Калеб, как оказывается, не самая худшая компания. Да, он циник с глупым юмором и раздражающей до потери пульса привычкой говорить все, что у него в голове без разбора, но он, по крайней мере, не пытался сделать из нее стейк на ужин. За это грех не выпить.

– Ладно, только по одному глотку.

Калеб прижимает мизинец и большой палец к ладони, и приставляет три выпрямленных пальца ко лбу.

– Слово скаута.

****

1009 год – Варанэ, Саарге

Кашель маленькой Вольфры становится все сильнее, словно сам холод проник в ее горло, выжигая его дотла. День за днем малышка беспокойно вертелась на лежанке, то дрожа подобно еловой ветке, то стягивая с себя оленью шкуру в холодном поту. Сирилланд сидел у ее кровати целую ночь, а когда рассвет отстаивал свои права у мрака, его сменяла одна из сестер. Юноша делал сестренке компрессы из листьев мать-и-мачехи. Заваривал отвар из соцветий цинхона, собранных прошлой весной, но лихорадка никак не уменьшается, а перхота не утихает. Она продолжает душить девочку каждый вечер и каждое утро, пока однажды ее хрип не стихает, а крошечная ручка, сжимающая пальцы брата, безжизненно не повисает на кровати.

Сирилланд сделал все, что мог, но его усилий оказалось недостаточно, чтоб отогнать смерть, мирно поджидающую своего часа на пороге. Плач матери заполняет комнаты дома, отбиваясь от стен тяжелым эхом, слышным даже у подножия горы. Хныканье старших сестер сливается с воем его собственного сердца, оплакивающего такое крошечное тельце, но такую огромную утрату. Кажется, даже ветер жалобно завывает, поддерживая их траур, словно сама природа скорбит о горе в семье Ааберга.

Отец прижимает к себе бездыханную Вольфру, поглаживая ее по белокурой головке, после чего шагает к сундуку и достает похороненный в нем лук.

– Что ты делаешь? – напрягается Асбъёрн. – Для чего тебе оружие?

– Для того же, что и каждому жителю Варанэ.

Старик вытягивает колчан со стрелами и направляется к двери, но старший брат перекрывает ему дорогу.

– Ты не можешь охотиться. Ты слишком стар и сгинешь в снегах.

– Если меня не убьет мороз, так убьет голод. Не все ли равно, когда исход один? Я поклялся защищать своих родных во что бы то ни стало, а сейчас… – он бросает взгляд на накрытое куском ткани тело. – Я подвел вас, подвел Вольфру, но намерен это исправить.

– Тогда это сделаю я, – хватает его за морщинистую руку Асбъёрн. – Я молод, силен и в охоте ловок. Я смогу выследить зверя. Ты же оставайся здесь. Матери ты сейчас нужнее.

Мужчина открывает рот, но тут же смолкает. Не потому, что ему нечего сказать, а лишь для того, чтоб скрыть предательскую дрожь в губах. Асбъёрн молча забирает у отца оружие, накидывает на плечи шкуру, а на голову шерстяную шапку. Сестры смотрят на него с блеском в глазах от невысохших слез. Мать прижимает его к себе напоследок, утыкаясь носом в широкую грудь. Перед тем, как уйти, парень подходит к Сирилланду. «Чтоб толкнуть или очередной раз ткнуть носом в его слабость», – думает он. Но тот лишь обращает на младшего брата взгляд каре-голубых глаз.

– Знаю, наши отношения далеки от понятия братства. У нас с тобой было много перепалок из-за своих интересов, верований, принципов, но теперь это все неважно. Пора позабыть старые обиды и двигаться дальше, ведь если я не вернусь, ты должен будешь повзрослеть быстрее. Не ради меня, ради них, – кивает он на пожилого отца и мать, прижимающую к себе сестер. – Ты сможешь это сделать? Сможешь сделать все, чтобы их защитить?

Сирилл растерянно моргает, стараясь сдержать подступающие к глазам слезы.

– Да… да, конечно. Я сделаю все, что смогу.

Рука Асбъёрна опускается на его плечо.

– Позаботься о них. Теперь они твое бремя.

Это были последние его слова перед тем, как его силуэт поглотили снежные дюны, а след замело дуновением метели. Сирилланд остался один на один со своими желаниями, страхами и семьей, которая медленно, но неизменно умирала с голоду. Непредвиденный случай лишил жизни Коэргуса. Холод забрал у него младшую сестру и Асбъёрна. Он продолжает отнимать у юноши те жалкие крохи привычных реалий, которые у него еще остались, заставляя переступить через свои принципы, пока не стало слишком поздно. И Сирилланд не в силах больше противиться необходимости.

Поздно ночью, когда звезды сияли на небосводе ярче всего, а полукруг луны закатился за сизые облака, Сирилл берет лук и открывает дверь, окинув прощальным взглядом лачугу. Щемящее чувство внутри подсказывает ему, что он последний раз переступает порог родного дома, но парень надеется, что это лишь предательский голос страха. Он выследит оленя ради сестер, родителей. Ради самой справедливости. Он не даст им умереть.

****

Ивейнджин с хохотом откидывается на пассажирское кресло, поправляя сползающее с плеча покрывало. Жар костра, разведенного из грузовых обломков, ударяет в голову не хуже «Женепи», который каким-то мистичным образом стремительно уменьшается до дна бутылки. Они сидят у огня почти всю ночь, но по-настоящему алкоголь ударил в голову только сейчас. По всей видимости, это еще одно последствие пребывания на большой высоте.

– Нет! Не мож-ж-жет б-пыть, – икает Иви. – Т-так не быфает.

Калеб подтягивает к себе пилотскую сумку и достает из нее золотистую коробочку, на которой Ивейн не сразу смогла разглядеть логотип верблюда. В следующий момент в его руке появляется сигарета, которую он с холодной грацией подносит к губам.

– Господи, – из его рта вырывается дымный завиток, – к-как же это приятно.

– И ч-чем же?

– Это помогает рас-с-слабиться. Иногда так много проблем нав-в-валивается, что кажется, ч-череп не выдержит. Но с-стоит покурить, и ты пон-н-нимаешь, что все не так плохо.

– Прафда? Дай попробовать.

– Уверена? – сомневается он, но окурок все-же протягивает.