Калиго: лицо холода. Часть 2
– Не суйся не в свое дело, слизняк.
– Не забывай наше соглашение, Ак, – заламывает руки за спиной Иви Кэт, – никто больше… кхе-кхе… не пострадает. И помни: живые они нам нужнее, чем мертвые.
– Не волнуйся. Я девчонку не трону. А сейчас давай ее сюда.
Игнорируя сковывающую скулу боль, Калеб наблюдает, как Кэт с Иви медленно подступает к блондину. Неужели она действительно ему доверяет? Это же самоубийство!
– И ты ему веришь? Он же проходимец! Да его слово реала не стоит! Не делай этого, Кэт! Мы можем помочь тебе со всем справиться! Это мы твои друзья, не он!
Брюнетка взрывается оглушительным смехом, утопающим в кашле.
– О, неужели? Калеб Колдвотер снизошел до банальной… кхе-кхе… человеческой дружбы? Рассказать бы кому… кхе-кхе… так не поверят. Признайся наконец: ты никогда не считал меня другом.
– Но и врагом тоже. Мы похожи, Кэйтин. Мы оба выживаем, несмотря ни на что. Какие бы трудности нас ни коснулись, мы держимся на плаву вопреки судьбе, назло соперникам и тем, кто над нами издевался. Но это, – он кивает в сторону Гудмена, – не решение. Это конец всего, твой конец. Когда ты станешь ему не нужна, он избавится от тебя, как сделал это с Силкэ, Джаззи, и Аллестером. У тебя нет шансов.
– А вот здесь ты ошибаешься… кхе-кхе, ведь я – не просто хорошая знакомая Ака, а его главный актив. Его советчик, его гарант, его верная лошадка. Кто тогда будет хранить его грязные секреты? Кто будет добывать информацию, проникать в… кхе-кхе… штаб конкурентов под видом милой секретарши, вынюхивать их слабости, выуживать у их избалованных сыночков компрометирующие детали отцовской жизни? Нет, – мягко качает она головой, не сводя с него угольно-черных глаз, – он никогда этого… кхе-кхе… не сделает, ведь я ему нужна.
– Может быть, но это не позволит тебе наладить свою жизнь. Предав единственного человека, который действительно в тебя верил, сможешь ли ты жить, как ни в чем не бывало? Сомневаюсь, ведь на самом деле ты не такая. Ты выше этого.
Девушка переводит взгляд на Акли, затем на спину Иви впереди. На долю секунды ею овладевает сомнение, но лишь на миг длиной в половину вдоха.
– Извини, Кэб, я больше не вернусь… кхе-кхе… к старому, не буду довольствоваться крохами от избалованных сынков. Может Ак и чокнутый, но он обеспечил меня защитой и кровом. За все время, что я его знаю, он… кхе-кхе… ни разу не нарушил слова, и если он говорит, что не тронет вас, значит, так и будет.
– Хватит болтать, – не выдерживает Элиот. – Пора браться за дело.
Кэт толкает подругу в спину, и та падает на колено, потеряв равновесие. По крайней мере, так показалось Калебу. Но между моментом, как Кэйтин поднимает ее на ноги, а Акли устремляется к ним, парень замечает легкий кивок в сторону. Взгляды Калеба и Иви встречаются всего на секунду, но этого достаточно, чтоб он понял: это был знак приготовиться.
Его пальцы сжимаются в кулаки. Спина распрямляется, ноги напрягаются, готовясь к рывку. Всего несколько шагов отделяет Ака от блондинки. Три: ладонь Кэйтин толкает Ивейнджин вперед. Два: силуэт бизнесмена застывает напротив. Один: кисть Акли тянется к ее локтю, и в тот короткий миг, когда пальцы Кэт соскальзывают с запястья пленницы, она со всей силы ударяет Ака ногой в промежность. От неожиданности тело Гудмена скрючивается, подобно сдувшемуся воздушному шару. Кэйтин бросается к ней, но Иви уклоняется и толкает ее с выступа. Воспользовавшись ситуацией, Калеб бьет Эла по больному плечу, заставив его согнуться пополам. Всего на десять секунд, но этого короткого промедления оказывается достаточно, чтоб парень с девушкой успели сбежать.
– За ними, мать вашу! Быстро!
Ноги Ивейнджин становятся ватными, стук сердца сливается с воем ветра, когда она лавирует между деревьями. Ей кажется, что ее легкие сейчас сгорят, а отсыревшие мышцы порвутся, как натянутая леска. Девушка пытается поспеть за Калебом, но чувствует, что теряет связующую нить. Скрип шагов разносится эхом на всю округу, не оставляя паре шансов. Бежать по сугробам кажется еще сложнее, чем держать свое сознание в руках.
Если бы не приток адреналина, Ивейнджин уже бы давно упала в обморок, но, несмотря на все усилия, она слышит, как Эл поспевает за ними. Слышит, видит, буквально ощущает его яростный взгляд, пылающий невидимым пятном на ее коже. Его дыхание, тяжелое, хриплое, стучит молоточками в висках вместе со стремительно поднимающимся в них давлением. На горном склоне они как на раскрытой ладони. Впереди мелькает лишь пара деревьев. Скрыться в подобной местности не получится. Отбиваться нечем. Единственный шанс – оторваться, но на это у блондинки едва хватает сил. С минуты на минуту она может потерять равновесие, и тогда всему придет конец. А Калеб, как она уже поняла, вряд ли придет ей на помощь. Что же делать? Как быть? Может, она…
Поток мыслей обрывается, когда в уши врезается сдавленный крик. Несмотря на сжимающий горло страх, Ивейн бросается на звуки борьбы, прекрасно зная, что ее поджидает в темноте. В нескольких метрах Калеб с Элиотом сцепились клубком, борясь не только за правду, но и за жизнь. Пинок, кувырок, толчок. Калеб пытается повалить Эла, но тот откидывает соперника в сторону и поднимается. Хук справа застает брюнета врасплох, разбив бровь до крови, но второй выпад боксера он блокирует локтем, нанеся противнику ответный удар. Правда, Элиота он даже не задевает. Он явно привык к соперникам другой весовой категории, поэтому все попытки нападения Калеба терпят провал.
Здоровяк легко уклоняется, а после переходит в контратаку. Ненадолго Калебу удается выбить его из колеи, ударив по волдырям на обмороженной щеке, но Эл тут же бьет с удвоенной силой. С каждым его ударом сердце Ивейн сильнее вжимается в ребра. Девушка не знает, как поступить, пока в ладони Элиота не блеснул нож. Толчок в бок, подсечка, выпад: обессиленный Калеб валится на землю, не подозревая, что стальное лезвие уже направляется к его шее.
– Нет, не смей!
В порыве паники Ивейн запрыгивает на спину здоровилы, закрывая ему глаза. Боксер взвывает от злости.
– Отвали от меня!
Блондинка крепко обхватывает его икрами и вцепляется ладонями в лицо, закрывая глаза. Его массивное тело брыкается из стороны в сторону, пытаясь скинуть лишнюю ношу, и ему почти это удается, когда его нога неожиданно проваливается в сугроб и он теряет равновесие. Иви вылетает вперед, больно ударившись локтем. Она не без труда поднимается на ноги и собирается бежать, когда замечает фигуру Элиота, распростертую на снегу. Он не кричит, не проклинает ее последними словами, не тычет в нее острием балисонга, а лишь безмолвно хватает ртом воздух. Ярко-красное от обморожения лицо застывает. Белесая корка под его головой заливается багровым пятном, окружившим торчащий из-под снега камень.
– Ему уже конец! Уходим, ну же!
Калеб оттаскивает девушку в сторону быстрее, чем она успевает осознать сказанное. Звук шагов становится все громче, и Иви с ужасом обнаруживает их источник: Кэт и Акли уже спешат к ним. Ничего не кончено и никогда не будет, пока жив хоть один из них. Калеб тащит блондинку за собой или… это она тащит его? В предсумеречной суматохе не ясно, что или кто кем движет, но Ивейнджин старается об этом не думать, а просто бежать как можно быстрее и куда подальше. Чуть не налетев на дерево, она сворачивает налево, но тут ботинок соскальзывает по заледенелой корочке.
Испуг, грохот, боль сливаются в снежный ком, которым они вместе с Калебом скатываются со склона прямиком в неизвестность. Щеки обжигает касание снега. Суставы ломит. Камни больно впиваются в спину. Парень с девушкой падают на равнину внизу, чуть не переломав себе все косточки. Невозможно подняться, нет сил вдохнуть. Калеб едва заставляет себя перевернуться на живот, но как только ему это удается, перед лицом застывает пара пустых глазниц.
****
Зеркальные глаза смотрят, не моргая. Подобно большим сверкающим жемчужинам, они впиваются в лицо парня, лишая его легкие воздуха. В них Калеб видит свои потаенные страхи, навязчивые кошмары, детские тревоги и свое испуганное отражение. В них нет ни радужки, ни зрачка, ни белков, просто сплошная белая поверхность, отливающая серебром, и это пугает его еще сильнее, чем вид того, кому они принадлежат.
Это мужчина. В этом нет сомнений, но то, как он стоит, заставляет сердце Калеба вжаться в ребра. Есть что-то зловещее в его движениях, а вернее, в их полном отсутствии. Шея вытянута, спина согнута, щеки обрамляет копна кудрявых волос, оттенок которых Калеб никак не может определить. Они словно цветные и черно-белые одновременно, как и кожа.
Фигура не выглядит угрожающей. В ее руке нет кинжала или пистолета, но то, как застыло тело, словно срослось с коркой мерзлого после ночной стужи снега, толкает парня броситься наутек. Лишь огромным усилием воли Калеб заставляет себя не двигаться с места. Резкий рывок может спугнуть хищника, побудив к охоте, а они сейчас явно не в той форме, чтоб удирать от ожившего призрака. Юноша ловит взгляд Иви и понимает ее без слов: нужно отступать.
Шаг назад, еще один… Паре удается отойти на полметра, когда вдруг силуэт оживает и движется к ним. От неожиданности Иви спотыкается и валится в сугроб, но незнакомец проходит мимо нее, даже не взглянув. Девушке требуется немало времени, чтоб прийти в себя, но когда пульс перестает отбивать чечетку в висках, а кислород снова наполняет клетки, она неожиданно устремляется следом за фигурой.
– Ты с ума сошла?! – шепчет Калеб, хватаясь за грудь, будто боится, что сердце выпрыгнет и убежит подальше отсюда, что, собственно говоря, стоило бы предпринять и ему самому.
– Нужно узнать, куда он направляется.
– Зачем, черт возьми, нам это делать?! Мы едва ноги унесли!
– Разве тебе не интересно, что здесь происходит?
Любопытство, конечно, повод веский, но не настолько, чтоб бездумно рисковать своей жизнью после очередного на нее покушения. Но Иви, видимо, инстинкт самосохранения мало беспокоит, так как она уже мчит вслед за отдаляющимся мужчиной. Калебу не остается ничего, кроме как следовать за ней. Что-что, а оставаться сейчас одному ему хотелось бы меньше всего.
Преследовать бесцветного человека оказывается проще простого, ведь он, похоже, вообще мало что замечает. Его движения порывистые, походка нетвердая, корпус неповоротливый. Он похож на марионетку, бездумно движущуюся в указанном кукловодом направлении. А вот куда – Ивейн с Калебом узнают спустя время, когда преследуемая ими цель застывает перед утопающей в скале дыре. Сначала юноше кажется, что они зашли в тупик, ведь за последние десять минут фантом не сдвинулся ни на миллиметр. Калеб даже начинает переживать, что странная сущность заметила их и специально завела подальше, но та не выглядит настороженной. Похоже, она вообще не испытывает никаких эмоций.
– Что он делает? – не выдерживает Иви.
Парень неопределенно пожимает плечами.
– Как думаешь, он нас слышит?
– Ну, уши у него на месте, в отличие от глаз.
Чужак неожиданно оживает и скрывается в проходе, словно услышал долгожданную команду. Спустя время из пещеры выходят уже две фигуры. Появившись на свету, утопающие во мраке силуэты светлеют, подобно чернилам на снимке, на которые пролили отбеливатель. Все тот же человек, но теперь вместе с женщиной. Ее одежда выглядит слишком диковинной для подобного места: шляпа с широкими полями, приталенное платье до пола, пушистая горжетка, кожаные перчатки до самих локтей… Она словно отправилась на прогулку в девятнадцатом веке и потерялась в снегах, так и не отыскав пути домой.
Пушистое перо ее головного убора выцвело до неопределенного цвета, как и ее кожа. Не серая, не белая. Просто никакая, как скомканный бумажный лист, пролежавший под дождем не одну неделю. Люди без цвета и тени, без крови и блеска, румянца и света. Не цветные, не бесцветные. Не прозрачные и не матовые. «Пустые, – думает Иви. – Вот какие они». Лишенные воли, утратившие души. Блеклые оболочки, оставшиеся от тех, кого раньше называли людьми. Господи… Неужели и она такой станет, если отдаст свою душу Сирилланду?
Они тащат куда-то прозрачные груды, сверкающие в лучах луны. Калеб узнает эти сияющие сталактиты, которые не раз видел в собственной гостиной.
– Это хрусталь, – шепчет он Ивейн. – Зачем он им? Хотят сделать из него люстру?
Девушка чувствует, как сжимаются ее пальцы. Так вот зачем Сирилланду сиеты – чтоб добывать хрусталь для его владений и выполнять мелкие поручения? Иви думала, что у Владыки семи ветров для них более важная цель, но, быть может, она еще не все знает? Сама мысль о том, что кто-то из ее друзей может присоединиться к этому взводу бездушных слуг, приводит ее в ужас. Сирилл говорил, что не причастен к гибели пустых, что он лишь заботится о них, но можно ли верить словам того, кто не говорит всей правды? Ведь он ничего не упоминал о том, что станет с Ивейн, лишись она души: останется ли она собой или превратится в такую же безликую статую без чувств, мыслей и воспоминаний? И почему-то Иви подозревает, что ответ ее бы не порадовал.
Рабочие скидывают камни в кучу и растворяются в черноте туннеля, затем опять то же самое. Они повторяют свои действия снова и снова, будто заведенные механические часы, стрелки которых обязаны проходить круг за кругом до тех пор, пока заряд не иссякнет, одна из многочисленных шестеренок не встанет и фигуры просто не застынут без движения. Но Калеб и Ивейнджин решают уйти до того, как это произойдет.
****
Ивейн поднялась на цыпочки и заглянула в приоткрытую створку окна. В глаза ударила яркая полоска. Будто брошенная в лицо охапка соли, она выпекла зеницу глаза, заставив маленькую девочку отшатнуться с непривычки. Свет. Она не видела его уже три дня. Иногда она представляла, что вынуждена жить без него, что ее, как и маму, заперли в комнате на семь замков и выбросили в море ключи. Она воображала мать принцессой, заточенной в башне злой силой, и втайне мечтала, чтоб ее освободил рыцарь. Но время неустанно текло. Дни капали в календаре, превращаясь в недели, те просачивались на другую сторону страницы, образуя месяцы, а крики Эвэлэнс все не стихали. Ожидание въелось в кости Ивейнджин, пустив в них никому незримые трещины, а прекрасный принц все не появлялся. Когда девочка поняла, что он уже не придет, она перестала радоваться свету, но начала бояться темноты. Иногда она представляла, как тьма шевелится, обрастает контурами, выпрямляя согнутую спину. Малышка с растрепанными хвостиками цвета иссохшей травы выросла, но боязнь темных красок осталась. Иви считала это лишь бурным воображением, но сегодня она впервые увидела свой страх в лицо. Бесцветное, блеклое, безжизненное лицо человека, который давно перестал им быть.
После падения со склона и не менее болезненного побега все тело Ивейн ноет от усталости. Мускулы ног, героически преодолевшие спуск, сводит судорогой, но каким-то образом спутники добрались до равнины, где нашли долгожданный отдых. За всю ночь они с Калебом не проронили ни слова, но теперь, когда вьюга перестала запевать свою ночную песню, а за каждым их шагом с неба больше не следила луна, тишина не успокаивала. Она нагнетала.
Калеб предпринял попытку заговорить, правда, тщетно. Рот лишь безмолвно открылся, выдавливая нечленораздельные звуки, и так же быстро захлопнулся, как крышка кипящей кастрюли. Парень набирает полные легкие воздуха, будто готовится к лыжному кроссу, и тратит его на всего одно слово:
– Зря…
Ивейн непонимающе хмурит брови.
– Зря мы туда пошли…
– Мы обязаны знать, что здесь происходит.
– Зачем?
Равнодушие, пропитавшее голос юноши, ее поражает.
– На этом острове творится настоящая чертовщина, и дело не только в Акли. Кажется, пора признать, что все, о чем нам рассказывал Силкэ, правда. Кали… – она смолкает, тут же поправив, – Владыка горы существует, и эти… создания – его рук дело. Если у тебя, конечно, нет других объяснений.
– Есть. Мы сошли с ума.
– Оба? – щурится Ивейн. – В один момент, в одном месте?
Калеб вжимается в куртку, подавляя желание убежать стремглав, которое преследует его уже несколько часов. Он судорожно хватает комок снега и прижимает к разбитой брови, пытаясь унять жжение. Голова раскалывается, горло сжимается. К стукам в висках подключается гул в желудке, создавая настоящий оркестр ломающегося на куски тела. Язычки костра подкидывают в воздух искры. Снежинки неспешно опадают на плечи, но парень даже не удосуживается их стряхнуть дрожащими руками, только непонятно из-за чего: от холода или от пронизывающей насквозь тревоги.
– Наверное, это было видение… – качает головой он. – Мы ведь со склона скатились. Вероятней всего, ударились головой.
– Вот только при сотрясении люди не видят одинаковые галлюцинац…
– Значит, мы исключение из правил!
От его неожиданного крика Иви содрогается. Она замечает тремор в пальцах, который Калеб безуспешно пытается подавить, сжав кулаки, и понимает, что он на пределе. Девушка и сама испугалась до смерти. Ее сознание едва не лопнуло от напряжения. И хоть волнение до сих пор томится где-то под кожей, мозг девушки оказался достаточно сильным, чтоб уберечь ее от перегорания, но, видимо, Калеб не так хорошо справляется.
«Мир призраков существует», – казалось, эта фраза отпечаталась у него на лбу клеймом с той минуты, как вагонетка приземлилась в сугроб, а укол адреналина выветрился из крови, уступив место страху. Притаившись в укромном уголке, он сидел, выжидая удачного момента, распуская щупальца, прорастая через все сокровенные чувства юноши. И теперь, когда грань между реальностью и ужасом стерлась, а хаос затуманил ясные мысли, внутри звучал только один голос – голос, велевший бежать.
– Послушай… Что бы мы ни видели, этого уже нет. Они ушли. Сейчас мы в безопасности.
Ивейнджин обхватывает его дрожащие ладони, но он яростно отталкивает ее.
– Ты не можешь быть уверена! – вскакивает на ноги он. – Ты этого не знаешь! Ты… ты… ведь видела их! Ты тоже?! Я не схожу с ума? Я ведь не…
Блондинка пытается его успокоить, но он ее даже не слушает, словно это она виновата во всех бедах, свалившихся на них. Ивейн буквально ощущает витающую в воздухе вину, напряжение, истощение, голод. Единственное, чего она не может почувствовать, – как же Калебу на самом деле страшно. Это не обычный испуг и не банальная истерика. Это всепоглощающий кошмар, первобытный террор, терзающий людей с начала веков. Вдавливающий сердце в ребра, закручивающий вены в узел, лишающий истощенный мозг сна. Террор.
– Не нужно было… нет… – метается он из стороны в сторону, – не стоило… Мы не должны были…
– Думаешь, если бы мы не пошли, было б легче?
– ДА! – срывается на крик Калеб и тут же сбавляет обороты. – Лучше не знать причину, чем потом жить с ней всю жизнь, а я.... я не хочу знать…
Юноша опускается на колени, сжимая виски до боли, но странное ощущение не уходит. Чувство, словно чьи-то несмыкающиеся глаза следят за каждым его шагом, вдохом и выдохом, каждым его движением без позволения. Глаза старика Колдвотера. Он чувствует это постоянно, каждый день, час, минуту. Даже сейчас, на высоте четырех тысяч метров, ему кажется, что отец где-то рядом, наблюдает, подстерегает, выжидает. Ждет, когда Калеб оступится, свалившись в ближайший овраг, чтоб потом наказать его за непростительную ошибку, так же, как когда-то сделал с Триа. В голове неоновыми бликами мелькают обрывки воспоминаний. Настолько далеких и болезненных, что юноша спрятал их на самом дне своей впадины памяти, заковав в непробиваемый стальной короб. Туда, где ничто не страдало, не жило и не могло их освободить. Но вот нервы расшатались, болты раскрутились, и его боль беспрепятственно всплыла на поверхность, поднимая видения о самом страшном дне. Дне, когда умерла Патрисия.
Когда Калеб добрался до больницы, уже был поздний вечер. Час посещений близился к концу, но он уговорил женщину на регистрации пустить его к сестре на десять минут. Войдя в палату номер пятьсот сорок девять, парень наткнулся на сгорбленную фигуру. Мужчина в белом халате и медицинской маске менял Триа капельницу, хотя предыдущая еще была заполнена наполовину. Калеб отпрянул, не зная, что сказать, но врач жестом пригласил его войти и направился к выходу, прихватив пакет с прозрачной жидкостью. Проходя мимо, парень обратил внимание на небольшой шрам над бровью доктора, подобно тому, что он видел у одного из охранников отца, но тут же откинул глупую мысль, усаживаясь на край больничной койки.
Лицо Патрис украшала большая ссадина на щеке и скуле. На правом виске белел пластырь, ровные каштановые волосы спутались на подушке, а веки слегка подрагивали, давая понять, что девушка пребывает в неглубоком сне. Ее вид заставил сердце Калеба сжаться в точку, натянув все артерии до предела. Она выглядела такой хрупкой, совсем крохотной, хотя была выше брата почти на голову. Ранее идеальная смуглая кожа превратилась в подобие камуфляжа: багровые синяки слились с бледными участками, создавая ощущение хаотичного полотна. В глазах тринадцатилетнего Калеба старшая сестра всегда была бесстрашной, непоколебимой, смелой, сродни воину в женском обличии. Теперь эта воинственная амазонка обессиленно лежала на кровати, едва в состоянии дотянуться до края тумбы.
– Каби?
– Триа! – подпрыгнул от радости юноша. – Ты жива!
Изумрудные глаза девушки с трудом раскрылись. Ей потребовалось несколько секунд, чтоб осмотреть помещение и понять, где она находится.
– Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, чем могло быть. Каби, я так сожалею…
– Все нормально. Я тебя не осуждаю, а отец переживет как-нибудь. Просто нужно время.
– Все не так просто, – выдохнула хриплым голосом Патрис. – Наверняка скоро за мной придут. У меня осталось мало времени.
Калеб мигом уловил ход ее мрачных мыслей. Риск надвигающейся опасности сжал его легкие, перекрыв поток воздуха.
– Думаешь, он куда-то тебя отошлет? Куда-то далеко? Я смогу к тебе приезжать?
– Боюсь, тот мир, куда планирует отправить меня отец, закрыт для посетителей.
Тот мир? Посетители? Брови Калеба вскочили на лоб от понимания. Неужели она имеет в виду…
– Он не посмеет! Старик еще не настолько рехнулся, чтоб убить тебя!
– Ах, Каби, – покрытая струпом губа девушки поджалась в подобии улыбки. – Думаю, твое мнение о нем слишком завышено. Перед ним нет границ. Он возвел собственную империю из праха и костей, которая живится человеческими страданиями. А я – тот, кто может это все разрушить.
– Тогда… мы сбежим!
– Куда?
– Куда угодно! В Ривердейл, Портланд, Ньюпорт или Спрингфилд. Выберем самый захудалый городишко, где бы он точно не смог нас найти, и осядем там.
Глаза Патрисии заблестели, словно она представила, какой могла бы быть их жизнь за границами Нью-Йорка, но этот блеск развеялся быстрее, чем Калеб успел сделать вдох.
– Но на что мы будем жить? Чем платить за еду?
– Разве есть разница, если мы будем подальше от него?
Минута раздумий, мгновение сожалений – и вот парень уже помогает девушке подняться на ноги.
– Давай, – обхватывает он раненую за талию. – Нельзя терять ни минуты. У меня есть немного денег. Этого хватит на автобусные билеты.
Парень накидывает ей на плечи свое пальто и ведет к двери. Пустынный коридор провожает их блеклым сиянием люминесцентных ламп. Стук шагов отбивается от бетона приглушенным эхом. Больные давно спят, медсестры закончили вечерний обход и отправились в дежурную комнату, поэтому у Калеба и Патрис есть шанс проскользнуть незамеченными. Пятьдесят палат, два выхода в лифт, четыре каморки и три кабинета осмотра: бесконечный поток проемов, которые заставляют брата с сестрой понервничать. Проходя мимо полуоткрытой дверной створки, Калеб замечает в щелочке морщинистую скулу с бельмом на выцветшей радужке и чуть не поскальзывается, но старушка лишь захлопывает дверь, не издавая ни звука.
Добравшись наконец до лестничного проема, юноша с облегчением вздыхает, опуская ногу на скользкую ступеньку. С учетом, что они находятся на пятом этаже, лестниц предстоит преодолеть немало, однако здесь нет камер видеослежения, поэтому вероятность того, что их поймают, значительно ниже. Главное – чтоб дверь на улицу не оказалась заперта. Они преодолевают один пролет, три, четыре, и Калеб уже ощущает прилив радости от приближения к долгожданной мечте, когда вдруг на его плечо наваливается непомерная тяжесть. Патрисия хватает его за локоть и валит на пол, заливаясь надрывным кашлем.
– Что случилось? Ты меня слышишь?
Девушка пытается ответить, но изо рта выливается лишь волна хрипа. Она хватается руками за горло, разрывает ткань на груди, словно пытается избавиться от невидимой веревки, перекрывшей поток кислорода, но лишь сильнее задыхается. Калеб в ужасе наблюдает, как ее лицо белеет, а глаза застывают, как два стеклянных шара.
