Убийство у синего моря

– Это мягко сказано.

Они взяли друг друга за руки и гуляли еще полчаса, пока набежавшие тучи не похитили солнце и дождь вновь не забарабанил по крышам домов.

* * *

Вторую половину дня они провели дома. Начать уборку решили с верхнего этажа, постепенно спускаясь ниже. Прихватив с собой карманные фонарики и стеариновые свечи, Элла с Патриком поднялись на узкий тесный чердак, где громоздились штабеля коробок и ящиков, скопившиеся здесь за две людские жизни. Патрик сварил кофе и включил на мобильном джазовую музыку из интернета. Обстановка, несмотря на паутину и пыльный воздух, получилась довольно уютная.

Элла открывает одну из коробок и видит саму себя. Ее школьные фотографии в рамках. Они с Патриком смеются, когда она показывает ему снимки семилетней румяной девочки с косичками и без двух передних зубов. Порывшись в коробке, Элла обнаруживает еще больше фотографий и фотоальбомов. Она отставляет коробку в сторону, решив на досуге получше изучить ее содержимое. Не в стиле Эллы ударяться в ностальгию. Тем более сейчас. Кто знает, вдруг ей не удастся совладать с теми чувствами, которые нахлынут на нее, если она начнет перелистывать эти фотоальбомы.

Ближе к семи часам снаружи совсем темнеет. Здешний вечерний холод удивил их, и, покидая дом, Элла с Патриком надевают под осенние куртки теплые вязаные свитера, несмотря на то что до рыбного ресторанчика идти всего ничего, каких-то пару сотен метров.

Элла не может удержаться и постоянно оглядывается по сторонам, примечая по пути каждую мелочь. Гляди-ка, какой старый почтовый ящик – интересно, мама когда-нибудь опускала в него письма? А вот заколоченная лавка зеленщика – покупал ли папа там когда-нибудь еду?

Портраш – странный городок. Хотя, возможно, куда уместнее было бы назвать его деревней. Он – некрасивый, но своеобразный шарм в нем все же присутствует. Его нельзя назвать оживленным, но и совершенно вымершим он тоже не выглядит. Зачастую места, где отдыхающие проводят свои отпуска, действительно производят такое впечатление. Словно их построили случайно, фон для тех, кто проезжает мимо. Что происходит, когда туристы покидают такое местечко? Неужто весь городок обрушивается, словно декорации в нарисованном мультике про Дональда Дака и Гуффи? Это знали только мама и папа Эллы. Потому что они жили здесь в течение нескольких лет.

В ресторанчике они садятся за столик возле высокого окна. Внутри довольно уютно, и немногочисленные посетители тихо позвякивают столовыми приборами. Темно-синее море за окном похоже на написанную маслом картину. Официантка зажигает на их столике свечу, и каждый заказывает себе по тарелке морепродуктов, здешнего фирменного блюда. Патрик берет светлое пиво, а Элла в конце концов решается на бокал шабли. Впрочем, то, что ей приносят, мало похоже на шабли. Едва ли это хороший ресторан, ей приходилось бывать в похожих прибрежных забегаловках в Соединенных Штатах – в меню там рекламировали шампанское по четыре доллара за бокал. Но стоит Элле поднести бокал к губам, как она понимает, что это белое вино, прохладное и бодрящее, а ей только этого и надо.

Патрик все же пошутил по поводу спартанской атмосферы Портраша, когда они вчера сюда приехали. Все в порядке, Элла? Ингалятор не нужен? Но Элла лишь пихнула его в бок и рассмеялась. У себя дома в Швеции у них была чудесная дорогостоящая жизнь. В основном благодаря деньгам Эллы. Не то чтобы Патрик мало получал, работая столяром, просто зарплата актрисы позволяла Элле вести такой образ жизни – просторные четырехкомнатные апартаменты на Банергатан в Остермальме, все эти уик-энды, ужины по четвергам в «Рише» и дорогие элитные вина. Но Элла много и усердно трудилась, чтобы хорошо зарабатывать. У нее были коллеги, которые получали всего одну роль за полгода и потом неплохо жили на эти деньги. Сама она последние пять лет сочетала партии в мюзиклах по воскресным вечерам с ролями в детективных сериалах по будням. Прибавьте к этому съемку в рекламе, участие в роли ведущей на корпоративах и массу закадровой озвучки. Но целью были не деньги. Ей просто нравилось работать. Нравилось всегда быть чем-то занятой. Нравилось постоянное ощущение легкой спешки. Всегда в движении, никогда не останавливаться. Оттого ей немного не по себе теперь при виде темного безмолвного моря снаружи.

– Как удобно, что они могут ловить своих моллюсков и ракообразных прямо здесь, – говорит Патрик с улыбкой, когда им подают горячее.

– Действительно, – кивает Элла. – Очень вкусно.

– Как… тебе? – немного помолчав, осторожно спрашивает он.

Элла обсасывает клешню рака.

– Чересчур соленое?

Патрик хмыкает.

– Я имею в виду, как тебе здесь. В Портраше. Нравится? Прибираться в этом доме. Это, наверное, кажется тебе странным?

Элла пожимает плечами.

– На самом деле… На самом деле я не знаю, каково мне. Честно.

Потому что уборка в доме своих умерших родителей – это особая штука, не похожая ни на что. И ладно, если бы дом принадлежал только папе Эллы, которого скоро уже пять лет как нет на белом свете. Элла никогда не была особенно близка с отцом. То ли дело мама.

Ее мать родилась в Северной Ирландии в начале пятидесятых, здесь, в Портраше, в семье ирландки и шведа. Родителей матери Элла никогда не видела – только слышала о них. Они погибли при лобовом столкновении на мокрой от дождя дороге неподалеку отсюда, когда ее матери было не больше восемнадцати. А в девятнадцать мама покинула свою родину и перебралась в Швецию с молодым шведом, с которым познакомилась в местном пабе. Но не этому мужчине было суждено стать отцом Эллы. Папа появился восемь лет спустя, к тому времени мама как раз успела обвыкнуться в Стокгольме и начала учиться на медсестру. Когда второй парень, чьего имени мама никогда не называла, бросил ее ради какой-то уроженки Скона, она была разбита и сломлена горем. Но хуже всего, что все ее друзья, по сути, были его друзьями, и после этого разрыва она осталась совсем одна.

Но потом появился папа Роджер. И между девушкой из Северной Ирландии и парнем из Стокгольма вспыхнули чувства. Они прожили вместе почти сорок лет и последние десять из них провели в Портраше. Именно тогда Элла съехала от них и стала жить самостоятельно.

Элла никогда не понимала, как сильно ее мама скучала по Северной Ирландии. Она лишь думала, что это немного странно, что они переехали – только и всего. Но родители у Эллы были людьми своеобразными. И именно поэтому она прибиралась сейчас в их доме с горько-сладким ощущением в груди. Потому что, несмотря на скорбь, эта уборка знаменовала окончание болезненных отношений длиною в жизнь. Которые останутся теперь только в прошлом и от которых никогда не удастся избавиться.

Когда к Элле приходит понимание этого, она делает большой глоток шабли. Патрик смотрит на нее.

– Глупый вопрос, да?

Элла поднимает на него взгляд.

– Что, прости?

Она уже забыла, что за вопрос он ей задал.

– Я спросил, как тебе здесь. Нелегко, наверное, да?

Он накрывает ее руку своей, гладит костяшки ее пальцев. Она ловит его взгляд и чувствует невероятную благодарность за то, что он здесь, с ней.

Стая чаек вопит за окном, мечется между серым свинцом неба и бледной полоской берега. Совсем скоро сюда придет ночь. И внезапно силуэт ночного визитера снова всплывает в голове у Эллы. Стоящий в желтом круге фонарного света мужчина в дождевике. Задрав голову, он смотрит на их окна.

Элла делает глубокий вдох и серьезно смотрит на Патрика.

– Я хочу только, чтобы все это как можно скорее закончилось.

Глава пятая

Стокгольм

Винный бар Закке называется «Mon Dieu!» и находится всего в двух шагах от квартиры парней на Мариаторгет. Это очень уютная забегаловка с четырьмя маленькими столиками, барной стойкой и стенами, увешанными винными бутылками, пробками и старыми этикетками.

Несколько лет назад у Закке случился жизненный кризис. По мне, так подобные кризисы случаются у него каждую неделю (о боже, дай Юнатану сил и терпения!), но несколько лет назад все действительно было очень серьезно. После чересчур длинной карьеры арт-директора в различных изданиях, среди которых был и «Шанс», он захотел заняться чем-нибудь новым. Еда и вина всегда интересовали Закке, поэтому в один прекрасный день он уволился с работы и решил посвятить себя изучению профессии сомелье.

Я-то всегда думала, что сомелье – это всего лишь алкоголик по-французски, но для Закке открылся совершенно новый мир. Дубовые бочки, типы почв, годовая норма выпадения осадков, сорта винограда, вкусовые композиции… о боже, до чего же многообразен мир вин! Но ни я, ни Юнатан не жаловались, потому что всегда именно нам выпадало счастье попробовать то, что Закке удавалось найти на аукционах или полках винных магазинов. Наконец, после всей этой зубрежки и многочисленных сплевываний, он получил-таки свой вожделенный диплом и год назад открыл «Mon Dieu!». Но заходить в бар регулярно начали только тогда, когда газета «Дагенс Нюхетер» опубликовала на своих страницах хвалебный отзыв о нем. В разделе, посвященном ресторанам и барам Стокгольма.

– Чего желаете? – спрашивает Закке с улыбкой. Он стоит за барной стойкой и протирает полотенцем бокал. Я сижу напротив, уперев локти в мраморную столешницу. Мокрые волосы свисают на глаза, и я, должно быть, выгляжу сейчас как та японская девушка, угодившая в колодец в триллере «Звонок».

– Что угодно, Закке.

– Ты же знаешь, что такой ответ меня не устроит. У нас есть просто сказочный «Антр-де-Мер», который…

– Ничего такого, чего бы я не смогла выговорить.

– Ты прямо как ребенок.

– Просто дай мне чего-нибудь покрепче. В большом-пребольшом бокале размером с аквариум. И с соломинкой.

– Тогда, может быть, тебе лучше пойти в «Чокнутую Лошадь»?

– Ладно, давай шардоне. Из Нового Света. Он должен быть маслянистым на вкус.

Закке фыркает.

– Ага, но почему бы тебе не попробовать чего-нибудь новенького?

Он отходит к холодильнику и достает из него бутылку, на этикетке которой прямо так и написано: «Силла». Закке объясняет, что это из долины Напа в Соединенных Штатах, попутно добавляя еще уйму всяких других подробностей, которые он мог бы и не трудиться озвучивать, потому что я уже пила это вино раньше и все про него знаю. Если уж на то пошло, то я пью его каждый раз, когда здесь бываю. Он наливает мне немного на пробу, я нюхаю и глотаю.

Вау. Ощущения такие, словно предо мной отворились Врата Небесные. Кругом поют ангелы, Ченнинг Татум без одежд приветствует меня и сверху сыплется дождь из жареной картошки фри. Это самое вкусное, что только есть на свете.