Градуал

Я написал Денну Митри и спросил, не знает ли он, где расположен остров Уинхо. Когда через несколько недель пришел ответ, он гласил, что Митри не знает, но его знакомые с Мьюриси полагают, что это где-то в южном полушарии. Денн объяснял, что, хотя карты на Архипелаге и не запрещены, но всегда трудно найти те, где изображались бы острова за пределами твоей группы или ближайших окрестностей. Он утверждал, что это общая проблема по всему Архипелагу и она как-то связана с гравитационными аномалиями. Далее он не объяснял, и из-за общей туманности выражений у меня сложилось впечатление, что объяснить не мог.

Всякий раз от общения с Денном Митри возникало ощущение, будто я плыву по неведомым морям к острову, которого не могу представить, блуждая по пути и теряя время.

8

Я еще несколько раз съездил в Глонд, отчасти для того, чтобы продвигать свою музыку среди менеджеров звукозаписи, но также и потому, что мне самому иногда предлагали поработать на записи в студиях. Деньги были не лишними. В конце концов удалось подписать еще два контракта, и на одной из записей мне позволили репетировать с музыкантами и руководить исполнением. Моя известность постепенно росла, а вместе с ней и уверенность. Иногда Алинна работала вместе со мной, и такие случаи были для нас особенно приятными.

Сочинением, которым в то время я больше всего гордился, была оратория «Божества времен года». Мне было очень приятно писать «Дианме», и я высоко ценил эту запись, но знал, что отсутствие уверенности в себе не дало мне тогда развить работу, как следовало. Создание «Божеств времен года» подтолкнуло меня к ней вернуться.

Работа была заказной: глондский митрополит прослушал «Символы прилива» и через посредника запросил, не соглашусь ли я написать литургическое произведение для кафедрального собора. Я не религиозен, но деньги предлагались хорошие, а условия в музыкальном смысле свободные. В качестве текста я выбрал пять из псалмов, предложенных митрополией. Формат был сложный, включающий солистов, хор, партию органа и небольшой оркестр. Я структурировал музыку по пяти псалмам, за которыми следовал певческий речитатив и заключительный респонсорий, так называемый градуал. Ход времени был передан антифоном.

«Божества» заняли у меня бо`льшую часть года. Завершив их и дождавшись первого исполнения, я на какое-то время оказался свободен от финансовых треволнений и ощутил вдохновение вернуться к «Дианме» и сделать его частью более крупной работы.

Естественным развитием было бы создать трио пьес, основанное на трех островах, которые я рассматривал, как свою собственность: Дианме, Чламе и Геррине. Название для всей работы отыскалось в мифах, связанных с каждым из островов: «Пагуба спокойных морей». С появлением этой идеи заработало воображение, возникла концепция, и вскоре я полностью сосредоточился на двух завершающих частях сюиты.

«Члам» оказался необычной, разорванной музыкой. Я писал для инструментов, которыми прежде почти не пользовался: серебряного тромбона, малых барабанчиков и двух струнных инструментов с электронным усилением. Я узнал, что мифическое существо по имени Члам принесло на остров разрушение, заключив союз с демоническим созданием.

Фрагмент, названный «Геррин», тоже вышел наособицу. Миф, посвященный этому острову, повествовал о расчетливом обмане. Геррин якобы принес на остров мир и процветание, завоевал доверие населения, но за это пришлось заплатить. Время на острове стало тянуться тягостно и медлительно. Я расписал длинные романтические пассажи для камерного оркестра, но постепенно в эти темы вкрадывалась ползучая дисгармония, пока часть и вся сюита не достигали кульминации, в которой каждый инструмент сходился с каждым в какофонии сшибающихся нот.

Карьера моя развивалась. Помимо записей я был удостоен двух живых исполнений моей музыки в Глонд-городе. Съездил в городок, расположенный высоко в горах на материке, где выступил на рояле со своей фортепианной сюитой «Странствующий цирк», избранной впоследствии также как вступительная часть концерта Академического ансамбля из восьми инструментов в Зале Торговли промышленного города Литх. Стал вести персональную колонку с обзорами музыкальной сцены в одном ежемесячном журнале, рассчитанном на серьезных слушателей. Рецензировал записи других музыкантов. Я читал лекции и проводил семинары студентам, а в течение трех недель вел мастер-класс по композиции для лучших студентов консерватории.

Жизнь моя постепенно улучшалась. Приличный доход, который приносила музыка, стал постепенно казаться устойчивым и надежным.

А потом все пошло вкривь и вкось.

9

Поначалу пришедшее письмо казалось невинным. Оно было от слушателя, покупавшего мои записи и присутствовавшего на нескольких концертах. В конце длинного и большей частью восторженного послания он писал:

«Не хочу затруднять вас, монсеньор Сасскен, перечисляя свою реакцию на каждое написанное вами произведение, но мне нравятся все ваши работы. Когда выходит новая запись, я всегда ее покупаю, а несколько раз брал лишние экземпляры, чтобы подарить друзьям. Особенно восхищают меня „Символы прилива“, „Дыхание“ и шедевр вашего раннего периода „Дианме“».

Пока неплохо. Мне таких писем приходило немного, так что я был рад. Однако автор продолжал:

«Несколько недель назад мой сын, находившийся в школьной поездке по обмену на один из островов к югу от нас, привез домой купленную им там пластинку. Она носила необычное название „Заблудившийся авиатор“, или, на местном языке (народном наречии острова), „Pilota Marret“. Это рок-музыка, я такую вообще-то не люблю, но когда услышал, как сын проигрывает ее, некоторые дорожки сразу привлекли мое внимание. Значительная часть музыки звучала до странности похоже на вашу, если только вы в силах вообразить свою музыку, с хрипом исполняемую группой молодых людей на электрогитарах и барабанах. Уверен, что не ошибаюсь: по крайней мере половина дорожек либо основана на ваших сочинениях, либо представляет собой их грубые переработки. Я обнаружил несомненные следы „Дианме“ и других частей „Пагубы“, „Символов прилива“, по крайней мере трех из ваших великолепных сонат для флейты, первого фортепианного концерта и много отдельных фраз и отрывков тут и там, выдержанных в вашем уникальном стиле».

Далее он перечислял еще несколько моих композиций, переписанных в музыку для гитары с усилителем.

Вообще-то я не настолько противился идее подобного переноса, как, по его словам, мой корреспондент, потому что всю музыку для меня объединяет общая цель. Я был староват, чтобы переходить в рок-музыку. Знал, что она не для меня, но ничего против нее не имел. Мне, однако, не понравилась мысль о том, что кто-то крадет мной написанное.

«Имя этого рок-музыканта Анд Анте; так же называется его группа. Сын говорит, что Анд – распространенное мужское имя на Архипелаге Грез, а „Анте“ может оказаться как сценическим псевдонимом, так и настоящей фамилией. Я хотел бы знать, не приходилось ли вам общаться с монсеньором Анте лично или слышать его пластинку?»

Далее автор письма сообщал имя и адрес столичного импортера звукозаписей, у которого имелась партия «Заблудившегося авиатора» Анте, на случай, если я захочу приобрести экземпляр.

Я ответил на письмо, поблагодарив корреспондента, и той же почтой отправил заказ на пластинку.

Следующую неделю я вел второй сезон композиторского мастер-класса, помогая полудюжине молодых музыкантов, находящихся в начале карьеры. Времени думать о письме почти не было, так что я отложил любую реакцию до тех пор, пока не получу пластинку. Отсрочка оказалась дольше, чем я ожидал: импортер ответил на заказ запиской, где говорилось, что он ожидает прибытия новой партии товара. Магазин также прислал страничку из последнего каталога.

Там упоминалась «Pilota Marret». Компания, выпустившая пластинку, располагалась на острове Архипелага Грез, называвшемся Теммил, – очередное место, о котором я никогда не слышал. Запись состояла из десяти дорожек, и автором всех числился Анд Анте. Группа состояла из четырех музыкантов, в том числе и самого Анте, играющего на соло-гитаре. Трое остальных были бас-гитара, труба и барабаны; исполнителем большей части вокала значился бас-гитарист. Самую длинную дорожку, почти пятнадцать минут проигрывания, занимал инструментальный фрагмент «Pilota Marret», давший название альбому.

Я принял, как мне казалось, разумное решение. Если не говорить про плагиат, в том факте, что кто-то посчитал мою работу стоящей кражи, есть даже нечто лестное, почти комплимент. Я не могу такого простить и, случись мне когда-нибудь столкнуться с монсеньором Анте лично, выскажу все, что думаю о его поступке, но это маловероятно, а у меня и других забот хватает.

Потом прибыла пластинка. Алинна в тот день как раз отправлялась в Глонд на очередную сессию звукозаписи, так что я дождался, пока она выйдет из дома, и лишь после того поставил диск в проигрыватель.

То, что сотворил этот Анте, оказалось хуже, чем я предполагал или хотя бы опасался. Все дорожки до единой содержали как минимум отсылки к какой-либо из моих вещей: где особую гармоническую последовательность, где обрывок мелодии, а где – манеру смены ключа. Более того, целая дорожка практически ноту за нотой воспроизводила одну из моих «Песен ветра». На другой крошечная каденция из концерта для флейты, изящная текучая фраза всего восьми тактов в длину, была превращена в шесть минут акустического натиска визжащей гитары и сводящего с ума гулкого грохота барабанов. Мне даже удалось различить в одной из песен паузы из «Дыхания»!

Название главного, титульного трека «Pilota Marret» на обложке оставалось без перевода. Написавший мне письмо меломан перевел его «Заблудившийся авиатор», и я пока принял эту версию. Скоро я, как одержимый, силился разобраться, о чем думал этот Анте, какие ключи может скрывать или, возможно, раскрывать такое название. Я съездил в столичную Центральную библиотеку и нашел там туристический разговорник по народному островному говору. У этого языка имелась письменная форма, подчинявшаяся правилам грамматики, синтаксиса, склонения и так далее, но из-за огромных размеров Архипелага Грез и буквально неисчислимого количества островов там ходили десятки, сотни диалектов. В сущности, «островной язык» лучше было понимать как устный, но поблизости не было никого, кто бы им владел, приходилось обходиться правилами из книжки.

Оказалось, что «Заблудившийся авиатор» может считаться адекватным переводом названия с той версии народного языка, какой пользуются в скоплении островов, именуемом Торкильской группой, – это как раз ближайшие острова к глондскому побережью. По-видимому, мой корреспондент считал торкильскую версию достаточно точной. Однако же родной остров Анте, Теммил, находился от Торкил по другую сторону мира. Я не имел представления, где именно. Он расположился в системе субтропических островов, известных на народном языке как острова Руллер; на местном диалекте «теммил» означало «перекрывающий воздух» или «душитель», а «руллер» – «плывущий аромат цветка».

Я запутался во всем этом и еще сильней грызся нетерпением узнать, что же сотворили с моей музыкой. Наконец удалось приблизительно перевести название альбома: «Образы моря». Я решил, что это достаточно близко к «Символам прилива», чтобы пренебречь разницей, и по окончании детективной работы ощутил вдруг себя сдувшимся и вымотанным. Азарт поисков меня покинул. Теперь я был словно человек, чей дом взломали, имущество разграбили, любимые вещи вывезли и растащили.

Поделать я ничего не мог; по крайней мере, не мог ничего придумать. Конечно, подумывал попытаться завести судебное дело о нарушении авторских прав, но все трудности такого процесса – полное мое неведение о законодательстве островов, время, которое бы на это ушло, не говоря уж о стоимости услуг юристов – делали его непрактичным. Я понимал, что уже потерял слишком много времени. Мне надоело жечь взглядом фотографию членов группы на обложке альбома: четверо растрепанных молодых людей, державшихся вызывающе, даже мятежно, худосочных, неопрятно одетых. Снимки лиц были смазаны из-за того, что дизайнер обложки зачем-то обработал их, придав чрезмерную контрастность: резкие монохроматические линии, глубокие тени и превратившиеся в белые пятна блики полностью съедали черты, делая их одинаково похожими на черепа. На фотографиях мог быть буквально кто угодно.

То были молодые люди, живущие за полсвета, столь далекие от меня музыкально и художест- венно, что мы не могли бы сказать друг другу ничего интересного; уж точно не о музыке. Их музыка, их пластинка представлялась мне грубой поделкой. Несмотря на явный успех, я предполагал, что вскоре ее ждет забвение.

Я чувствовал себя замаранным тем презрением к молодым музыкантам, которое сквозило в присланном мне письме, но знал, что единственный способ сладить с проблемой – это не обращать внимания на случившееся и двигаться дальше. Не я создал эту ситуацию. Я не хотел и не мог позволить себе конфликта с монсеньором Анте и его друзьями, но предпочел бы, чтобы он не крал у меня идеи.

Помимо этого источника беспокойства жизнь оставалась занятой и продуктивной. Вышло еще две долгоиграющих пластинки, одна из них как раз подгадала к моему сорокалетию. Она представила публике мою первую симфоническую работу, официально носившую название «Опус 37. Симфония № 1 ми-бемоль минор», а в обиходе более известную как «Морская симфония». Это название я надписал карандашом на первой странице партитуры, а на студии звукозаписи кто-то его заметил и подхватил.

«Морская симфония» вся была о воображении, мечтах, желаниях. Она воспевала острова, о существовании которых мне не доведется узнать, описывала окружавшие их моря, жизнь на поверхности и в глубинах, лодки и корабли, работающих людей, созданий, плывущих под волнами, но самое главное – воображаемые берега, дома, гавани, рифы, горы, бесконечные яркие виды островов, сгрудившихся на мелководье.

Постепенно успокоенный чувством творческой плодовитости, я начал забывать об Анте. То был, однако, мнимый расцвет, ибо вскоре меня поджидало нечто куда хуже плагиата. Истинный кризис, катастрофа, погружение жизни в хаос, – но не было ни намека на то, что меня ждет или как будут развиваться события. Все началось так благополучно.

10

Я вел переговоры с администрацией Федерального концертного зала в Глонд-городе о первом исполнении вживую «Морской симфонии», когда мне доставили большой запечатанный конверт. Внутри находилось пригласительное письмо. Предстоял зарубежный концертный тур, и мне предлагалось принять участие.

В планы оркестра входило дать серию выступлений на нескольких важных островах Архипелага Грез. «Предлагалось», пожалуй, не слишком подходящее слово, чтобы описать использованные в письме выражения. Меня буквально молили осчастливить затею своим присутствием, блистательным гением и т. п.

Я многократно прочел письмо, наслаждаясь не столько лестью и неприкрытой попыткой воздействовать на мое тщеславие, сколько мыслью о долгожданном путешествии по островам, столь священным для моего внутреннего мира. Имелось, однако, одно условие моего приглашения, и оно вовсе не радовало, создавая во мне внутренний конфликт.

Стоило мне вернуться домой, как я показал письмо Алинне, просто дав ей конверт и предложив заглянуть вовнутрь. Пока она проглядывала преувеличенно вежливое письмо, я старался не обнаруживать своих чувств.

– Ты доволен? – спросила она, еще держа письмо.

– Еще бы! Еще бы! – воскликнул я, понимая, что выкрикиваю эти слова ей в лицо, но потеряв на момент над собой контроль – столь сильные чувства меня обуревали. Весь день я сдерживал возбуждение, дожидаясь этой возможности поделиться известием с женой.

– Я так и думала, – заявила Алинна; мы обнялись и поцеловались.

– Значит, ты знала все заранее.

– Сандро, я уже много недель стараюсь найти способ включить тебя в этот тур. Они-то хотели тебя с самого начала, но боялись спросить, потому что не знали, что предложить. Боялись, что ты откажешься.

– Почему же ты мне не сказала?

Она вновь меня обняла.

– Иногда тебе трудно угодить.